– Где бы ты хотел оказаться прямо сейчас? – вдруг спросила она меня.

Я не знал, что сказать. У меня был ответ: «Ни в каком другом месте я не хотел бы оказаться». Но если я скажу это ей – я мертвец.

– Не знаю. Скейтингом занялся бы, может…

– Ты катаешься?

– Да. Только не на коньках, скейтбординг.

Я когда-то пообещал себе, что никогда больше не употреблю этого слова, хотя иногда без него не обойтись. Не все такие классные, как я.

– Я знаю, что такое скейтинг, спасибо.

Она по-прежнему набирает очки. Эдак мне скоро калькулятор понадобится. Но я не хотел говорить с ней о скейтинге, пока не выясню, что она о нем думает.

– А ты? Где бы ты хотела оказаться?

Она помедлила, будто готовилась сказать что-то вызывающее.

– На самом деле я хотела бы быть здесь, на этом диване.

Снова вышло так, будто она знает, о чем я думаю, но только в этот раз все получилось даже лучше. Она догадалась об ответе, который я хотел бы дать, и сказала это от собственного лица. Все больше очков – чуть ли не миллиарды.

– Прямо здесь. Но чтобы в комнате больше никого не было.

– Ох… – Я весь вспыхнул и не знал, что ответить. Она посмотрела на меня и рассмеялась.

– Никого, – прибавила она, – значит, и тебя тоже.

Вычитаем миллиарды. Да, она понимает, о чем я думаю. Но она хочет использовать свое превосходство по-плохому, а не по-хорошему.

– Извини, это звучит грубо, но я терпеть не могу, когда родители созывают полный дом гостей. В такие минуты хочется сидеть одной и смотреть телевизор. Тоску я навожу, правда?

– Нет. Конечно нет.

Некоторые могут говорить что хотят. Она могла бы выбрать любое место на свете, а выбрала собственный дом, где она лежала бы на диване и смотрела программу «Поп-идол» и никто бы ее не беспокоил. Такие люди, правда, сами не понимают, почему они говорят то, что говорят. Она сказала это, чтобы завести меня. Она знала, о чем я думаю именно в эту секунду. Она чувствовала, что я хотел бы, чтобы она сказала: «Прямо сейчас я хочу, чтобы в комнате не было никого, кроме нас с тобой». И она эти последние три слова отрезала, чтобы прижучить меня. Думаю, что она умненькая. Злая, но умненькая.

– Так у тебя ни братьев, ни сестер нет?

– А какая связь?

– Ну то есть когда у твоих родителей нет гостей, ты можешь сидеть в комнате одна?

– Ах вот ты о чем. Да, понимаю… Есть у меня брат. Ему девятнадцать. Он в колледже.

– А что он изучает?

– Музыку.

– А какую музыку ты любишь?

– Ох, этак тихонько…

На какое-то мгновение я подумал, что она любит тихую музыку, а потом понял, что это она о манере, в которой я к ней подкатываюсь. Крепкий она орешек. Собираемся мы разговаривать или нет? И что в этом плохого – спросить ее, какую музыку она любит? Может, это не бог весть как оригинально, но у нее получается, что я будто раздеться ее упрашиваю.

Я встал.

– Куда это ты собрался?

– Думаю, я время у тебя отнимаю. Извини.

– Все нормально. Садись.

– Можешь вести себя так, будто рядом нет никого, если хочешь. Сиди одна и думай.

– А чем ты хочешь заняться? С кем хочешь поговорить?

– С мамой.

– А-а-а. Славно.

Я вспыхнул.

– Слушай. Ты очень красивая, правда. Но беда в том, знаешь ли, что ты думаешь, что можешь благодаря этому обращаться с людьми как с грязью. Уж извини, но я не горю желанием…

И я оставил ее в одиночестве. Это был один из самых крутых моментов в моей жизни: сказаны самые правильные слова, я имею в виду, что я их сказал, и я рад, что сказал их. Хотя я не представлял, какое они оставили впечатление. Меня в самом деле от нее воротило – секунд двадцать. Через двадцать секунд я остыл и стал придумывать, как бы вернуться назад и возобновить разговор. И я надеялся, что беседа перейдет во что-то другое: поцелуемся, а потом поженимся и уедем куда-нибудь на пару недель. Но меня напрягало то, как она мною вертит. Я слишком нервничал, чересчур боялся сделать какую-нибудь ошибку и потому вел себя слишком натянуто. Если мы еще раз заговорим, решил я, то только в том случае, если она этого захочет.

Мама моя болтала с каким-то парнем и не рвалась меня искать. Мне показалось, что моя особа была некстати, если понимаете, что я хочу сказать. Я знаю, что она меня любит, но иногда, в некоторых ситуациях, ей не очень-то приятно вспоминать, что у нее есть пятнадцатилетний сын.

– Это мой сын, Сэм, – сказала она. Но похоже, она с большей охотой представила бы меня как своего брата. Или даже отца. – Сэм, это Олли.

– Олли, – выговорил я и засмеялся.

Он посмотрел на меня с удивлением, а мама выглядела так, будто описалась, так что я попытался объяснить.

– Олли… – еще раз произнес я так, чтобы они врубились – но они не врубились. – Ну ты же знаешь, – повернулся я к маме.

– Нет, – ответила она.

– Есть такой скейтинговый трюк.

(Потому что существует такой скейтинговый трюк под названием «олли».)

– Это смешно? В самом деле?

– Да, – ответил я. Но я больше не был в этом уверен. Я решил, что все еще не в своей тарелке после разговора с Алисией и потому не в ударе.

– Его имя Оливер, – произнесла мама. – По крайней мере, я так думаю.

Она посмотрела на него, и он кивнул.

– Да, но…

– Уменьшительное имя – Олли.

– Да, я знаю, но…

– А если бы его звали Том?

– Это не смешно.

– Не смешно? Ну, знаешь… Том! «Первый том, второй том». Ха-ха-ха! – делано рассмеялась мама. – Или Марк. Марка-помарка…

Никогда не ходите с мамой в гости.

– Первый том, второй том, – повторила она.

И тут к нам подошла Алисия, и я посмотрел на маму, будто говоря ей: «Скажешь еще раз „первый том, второй том“ – и Олли услышит кое-что, чего ты не хочешь, чтобы он знал». Думаю, она поняла.

– Ты не уходишь, а? – спросила Алисия.

– Не-а.

Она взяла меня за руку и отвела обратно на диван.

– Садись. Ты правильно сделал, что сбежал. Сама не знаю, почему я так себя вела.

– Да, так вела…

– Ну и почему?

– Потому что тебе позволяют так себя вести.

– Можем начать сначала?

– Если хочешь, – ответил я. Я не был уверен, что она в самом деле хочет.

– Ладно, – сказала она. – Я люблю хип-хоп, но не сильно. «Бисти бойз», Кенни Уэст. Немного хип-хопа, немного рок-энд-блюза. Джастин Тимберлейк. Знаешь «R.E.M.»? Мой папа очень их любит, и я тоже от них торчу. И еще я играю на пианино, так что иногда слушаю классику. Вот. Видишь, рассказала и осталась жива.

Я рассмеялся. Вот теперь то, что надо. В этот момент она перестала обращаться со мной как с врагом. И поскольку внезапно я оказался другом, все, что я делал, чтобы изменить положение, оказалось ненужным.

Лучше быть другом, чем врагом, – это уж конечно. Вечер был впереди, и если я друг, то это означало, что у меня есть еще о чем поговорить. Я не собирался торчать здесь, как мама, слушая льющиеся потоком дурацкие шуточки Олли, а значит, я должен был провести этот вечер с Алисией. Поэтому, короче говоря, я был рад, что мы подружились. А если говорить не так коротко, то не так уж был и рад. Я не к тому, что Алисия была плохим товарищем. Она была фантастическим товарищем, если на то пошло. Она была забавной, и я мало встречал таких людей, как она. Но в этот момент я не хотел быть ее другом, если понимаете, что я собираюсь сказать, потому что боялся, что если она будет вести себя со мной по-дружески, то у меня не останется шанса ни на что другое. Я знаю, что это неправильно. Мама всегда говорила мне, что дружба приходит сразу же, прежде чем что-то другое. Но мне показалось, когда я впервые вошел в комнату, что она смотрит на меня как на того, кто может стать ее парнем, и что потому она и была такой колючей и резкой. Так что же она вдруг сбросила все свои колючки? Потому что ведь некоторым девчонкам это нравится. Иногда ты знаешь, что у тебя есть шанс с этой девчонкой, потому что она хочет с тобой побороться. Это все потому так, что весь мир стоит вверх тормашками. Если бы мир был нормальным, то все было бы наоборот: если девчонка с тобой мила – это и есть хороший знак. Но в нашем мире это не так.