Энни одернула себя и велела не задавать лишних вопросов и слишком много вопросов вообще. Конечно, она мечтала побольше о нем узнать. Ей хотелось бы думать, что она по-настоящему интересуется людьми, а не просто любопытствует. Но ее интерес к Такеру изрядно превосходил обычное любопытство: она хотела составить общую цельную картину, однако даже исходные точки отсутствовали. Почему же для нее это так важно? С одной стороны, конечно, из-за Дункана: она глядела его глазами, глазами фаната, и чувствовала себя обязанной набрать побольше информации, пользуясь своей предпочтительной позицией. Но дело не только в этом. Такие экзотические личности каждый день не встречаются, и Энни опасалась, что подобный шанс ей больше не представится, разве что на нее свалится еще одна заблудшая душа.

– Ну да, – улыбнулась она. – На одной из этих англичанок.

– Думаете, я пытаюсь выглядеть загадочным?

– Я думаю, что вы не расположены обсуждать с первой встречной свои бывшие браки и связи.

– Тоже верно. Мы неплохо понимаем друг друга.

– Как ваша дочь себя чувствует?

– Не блестяще. То есть физически неплохо, но злится. В том числе на меня.

– На вас?

– Я же снова приперся и все изгадил. Причем как раз в тот момент, когда она должна быть в центре внимания.

– Уверена, Лиззи вовсе так не думает.

Не прошло и пяти минут, а она уже успела выступить в защиту Натали и Лиззи. Хватит! Больше ни слова доброго о его бабах и вообще о родственниках. Ее послушать, так заявилась беззубая безмозглая клуша, стремящаяся всех примирить да всем угодить. Такого рода клуша никак не могла приглянуться выздоравливающему отшельнику, бывшему алкоголику и рок-идолу – насколько Энни знала удалившихся от мира бывших рок-идолов в завязке, хотя на самом деле она их совсем не знала. Но уж особым милосердием они явно не страдают. Она лишь мельком видала в коридоре Натали, но ей и двух секунд хватило, чтобы понять: богатые и красивые действительно отличаются от обычных людей. Ха, она, видишь ли, «уверена, что Лиззи так не думает», – да откуда ей знать, что творится в голове дочери бывшей модели?

– У вас в Лондоне много знакомых?

– Никого. Лиззи да Натали. И вы, поскольку вы приехали в Лондон.

– Значит, нельзя сказать, что вас посетители замучили?

– Пока нет. Но кое-кто еще на подходе.

– Правда?

– Увы. Нэт и Лиззи в великой мудрости своей решили созвать всех моих детей, я и пикнуть не успел. Так что еще трое детей и одна бывшая жена уже в пути.

– А вы…

– А я не в восторге от этой идеи.

– Понимаю.

– По правде, Энни, я пока не в состоянии вынести все это. Заберите меня отсюда. Если вы живете у черта на куличках в крохотном приморском городке, далеко от Лондона и этой клиники, то это именно то, что мне нужно, чтобы прийти в себя. Да и для Джексона так будет лучше.

На несколько секунд Энни разучилась дышать. Именно такое предложение она неоднократно мысленно вкладывала в его уста с тех пор, как он позвонил и рассказал о своей болезни, и, конечно же, в его исполнении просьба звучала куда лучше, хоть и отличалась в деталях: «у черта на куличках» и «прийти в себя» в ее сценарии не было. Едва к ней вернулась способность дышать – пусть и несколько более шумно, чем ей того бы хотелось, – она стала вспоминать расписание поездов. Два двадцать подошел бы, если не будет дальнейших резонов оставаться в Лондоне. Если Джексон к тому времени вернется из зоопарка, можно поймать такси до вокзала Сент-Панкрас – ив полпятого они уже в Гулнессе.

– Как вы относитесь к этой идее?

Она слишком отвлеклась на внутренние монологи и забыла о том, что разговаривает с реальным человеком.

– Ну, Джексону-то там вряд ли понравится. Не слишком веселое место, особенно в это время года.

– Акулий глаз все еще у вас?

– О, мы там завалены этой акулой.

– Вот и отлично.

Больше всего на свете она хотела выхаживать Такера в Гулнессе. Но это была невообразимая, невозможная и опасная мечта: это было безумие. Начнем с того, что у него сердечный приступ, а не насморк. Тут речь не о грелках, домашнем бульончике и куче одеял – насколько она в курсе, любое из перечисленного может его попросту убить. А выкрасть отца семейства из лона семьи – разве не преступление? Да к тому же и не ее дело. Лучше об этом не думать. Может быть, она мыслит банально, ретроградно, но все же семья себя не изжила, отцы несут ответственность за детей, и бегство от этой ответственности недопустимо, будь то из страха или по любой иной причине. Все эти сомнения она подвергла рассмотрению и проверке и пришла к неприятному выводу. Оказалось, что Такер – реально существующая личность с неизбежными связями в реальном мире и реальными проблемами и что ни он, ни его проблемы никак не стыкуются с ее жизнью, ее домом и ее Гулнессом. Однако если ее сомнения и вели к таким печальным выводам, то сама она следовать за ними не торопилась.

– Не уверена, что мне хватит опыта. А что тут с вами делают – в смысле, вас же как-то лечат?

– Мне сделали ангиопластику.

– А. Ну вот, я даже не знаю, что это такое. И вряд смогу сделать вам еще одну.

– Господи, да и не надо.

Интересно, это ей только кажется или действительно беседа приобрела несколько похабный оттенок? Похабный и одновременно чопорный, будто она ему отказывает, хотя он ее и не думал домогаться. Да нет, конечно, это только ее воображение. Может, не откажись она в ту ночь от предложения Барнси, была бы сейчас не такой озабоченной.

– А… что такое ангиопластика?

– Да ерунда. Они в тебя засовывают шарики и надувают. Чтобы артерии прочистить.

– То есть вы перенесли операцию? В течение последних тридцати шести часов?

– Операция – сильно сказано. Баллончики они вводят через катетер.

– И вы действительно хотите сбежать от детей, которые летят через полмира, чтобы с вами увидеться?

– Да.

Она невольно улыбнулась. Его «да» шло от сердца.

– Подумайте, ваши мальчики летят через Атлантику, а им всего… кстати, сколько им?

– По двенадцать. Плюс-минус.

– …А их отец сбегает с больничной койки в неизвестном направлении.

– Совершенно верно. Дело не в том, что я не желаю видеть кого-то из них. Но все вместе… Знаете, я ведь их ни разу не видел всех вместе, в одной комнате. Не видел и не хочу. Поэтому мне и надо сбежать, пока не поздно.

– Серьезно? Вы никогда не видели всех детей вместе?

– Ради бога! – Он изобразил сценический ужас. – Все эти церемонии…

– И сколько у вас осталось времени?

– Парни прибудут сегодня вечером. Лиззи здесь, внизу; про Джексона вы знаете. Так что остается только Грейс. Ее пока еще не нашли.

– А где она живет?

– Ой, бросьте, только этого мне сейчас не хватало.

– Вы точно не знаете?

– Я вообще не имею представления.

– Но кто-то ведь знает.

– Кто-то всегда знает. Последняя жена всегда находит способ выйти на предпоследнюю. Так и разнюхивают постепенно.

– А как же они умудряются выйти на предыдущую жену?

– Все мои жены знают порядок появления на свет моих детей. Сам-то я в это не особенно вникаю, но каждая моя очередная жена стремится показать предыдущей, какая они гуманная, заботливая и чуткая… знаю-знаю, я говорю ужасные вещи, да?

Энни попыталась выразить на лице неодобрение, которого он ожидал, но потом передумала. Неодобрение принижало его, ставило вровень с людьми, которых она знала. Она стремилась вникнуть во все подробности его многосложной жизни, а неодобрение автоматически затыкало ему рот.

– Вовсе нет, – произнесла она.

Такер глянул на нее:

– Правда? Почему?

Откуда ей знать почему… Конечно же, вот так бросать детей на произвол судьбы – не самая красивая привычка.

– Мне кажется… каждый должен делать то, что у него лучше получается. Если матери более квалифицированно заботятся о детях, то не мешать им – может быть, наилучший выбор.

На мгновение она представила себе, будто у Дункана дочь от предыдущей партнерши, а ей приходится общаться с матерью Дункановой дочери, в то время как сам он чешет яйца и слушает свои бутлеги Такера Кроу. Устроил бы ее такой расклад? Совершенно определенно нет.