– Я не хочу никакого настоя, – сказала она, прижимаясь к нему и чувствуя себя неожиданно уютно. Рука, которую она прижала к его груди, случайно скользнула за мягкий воротник его плаща, создав острое и несомненное ощущение близости. В глубине ее существа что-то шевельнулось, отвлекая ее от всего того, что она хотела ему сказать. С отчаянием религиозного отступника она поняла, что хочет, чтобы Люк Уорнек всегда держал ее в своих объятиях – до конца. Почему ей все время хочется чего-нибудь подобного? Почему она вообще так сильно его хочет?

– Попробуй настой, – успокаивающе произнес он, проводя пальцами по вене, бьющейся у нее на виске и изучая ее пытливым взглядом, словно желая найти в ее глазах отблески глубокого чувства к себе. – Я думаю, что госпожа Синь Хуай права. У тебя слишком яркие глаза.

– Госпожа Синь Хуай? Ты уже здесь бывал? Люк кивнул. Его прикосновения и улыбка успокаивали ее и создавали ощущение безопасности. От него пахло кофе и мятными конфетками. Запах нормального человека в этом; притоне непостижимого. И тем не менее он не давал ей выйти отсюда. Джесси не понимала, зачем он это делает и что ему вообще понадобилось в этом месте.

– Что мы делаем?

– Восстанавливаем энергетический баланс. Инь и Ян, как сказала госпожа Синь Хуай.

– Нет, я имею в ввиду, что мы делаем? Ты и я? Сегодня?

– Я и ты? Мы просто развлекаемся… без всякой жестокости. Разве это плохо?

Да, это было хорошо. Джесси смотрела на него умоляюще, как никогда желая оказаться под защитой силы, которую он, казалось, излучал. Она мечтала позволить себе довериться ему. Это стремление было похоже на то, которое она испытывала в отрочестве, когда ей хотелось быть с ним, быть его девушкой. Куда же подевалось все остальное – боль, которую он причинил ей, леденящая душу ненависть, которую она так старательно взращивала в себе в течение многих лет? Это стало ее внутренней защитой, без которой она чувствовала себя невероятно уязвимой.

– Если я выпью эту Инь, – спросила она, – мы отсюда уйдем?

– Как только ты ее проглотишь, – пообещал он. Госпожа Синь Хуай вернулась с пузырьком бледно-голубой жидкости, по цвету напоминавшей туман в Сан-Франциско. У нее был вкус цветочной настойки и чая из гиацинтов с медом.

– Какой ты себя ощущаешь? – спросил Люк, когда она все выпила.

– Это что-то холодное и загадочное, как лунный свет. А какой я, по-твоему, должна сейчас чувствовать себя?

Люк засмеялся и коснулся пальцами ее губ.

– Странной и теплой, как будто тебе хочется меня поцеловать.

– И это тоже, – сказала Джесси. На ее удивление, ей действительно захотелось его поцеловать. Люк запрокинул ее голову, и сердце Джесси бешено забилось. Мощный запах кардамона и дыма от сжигаемых растений окружил их, когда он прижал свои губы к ее рту, лаская ее лицо, как он делал это…

Где-то в доме хлопнула дверь, вырвав Джесси из плена воспоминаний о вчерашнем дне. Она повернулась, все еще погруженная в странное удовольствие от этой сцены в магазине. Еще не успев вернуться в реальный мир, она увидела входящего в гостиную Люка. В руках у него были пакеты с покупками, а на лице играла любопытная улыбка. Хромота была особенно заметна.

– Ты ждала меня? – спросил он.

– Нет, я… – Джесси вздохнула и кивнула головой. Люк улыбнулся и достал из пакета коробочку из красиво обработанного дерева. Открыв ее, Джесси обнаружила статуэтку из слоновой кости, купленную во вчерашнем магазине. Взгляд обнаженной китаянки словно говорил, что мужчины не так уж и плохи.

– Ты купил ее? – спросила она Люка. Он кивнул, улыбаясь сексуальной и нежной улыбкой.

– На случай, если ты вдруг захочешь сказать мне, где тебе больно.

Джесси была удивлена и смущена. Она не могла вымолвить ни слова, не могла глотнуть; казалось, ей было трудно даже дышать.

Молчание, воцарившееся в комнате из-за ее смущения, напоминало мягкую и печальную скрипичную музыку, которую играли на слишком сильно натянутых струнах. Джесси не знала, как прервать его. А потом поняла, что ей не нужно этого делать. Люк достал из пакета что-то еще – маленькую сумочку из синего атласа на шелковой синей нитке. Она пахла чем-то сладким, знакомым и экзотическим.

– Это талисман, – сказал он.

– Чтобы отогнать злые силы?

– Да нет, не совсем. Он должен приносить тому, кто его носит, здоровье и счастье. – Люк открыл мешочек, чтобы Джесси могла посмотреть на его содержимое. – Это корень дягиля, продлевающий жизнь. Говорят, что у него аромат ангелов. Цветы барвинка помогут в сердечных делах, а лепестки роз принесут любовь и преданность.

– Какая прелесть! – воскликнула Джесси, не решаясь, однако, забрать у него подарок.

– Кроме того, здесь есть корень валерианы, помогающий восстановить мир между двумя людьми. – Люк взял ее руку, сжатую в кулак, и затянул шелковую нитку на запястье. – Носи это для меня, ладно? Если ты собираешься прожить долго, лучше, если это будет счастливая жизнь.

– Лучше, это уже точно. – Джесси рассмеялась хриплым грудным смехом.

– Наденешь его сегодня вечером?

– Вечером?

Мешочек издавал аромат роз, дыма и чего-то еще более сильного. Интересно, пахнет ли опиум? Может ли аромат одурманивать? Она с улыбкой принюхалась, от чего у нее слегка закружилась голова. Цветы принесут ей любовь и преданность. Ведь он сказал именно это? Джесси была поражена тем, что Люк оказался таким щедрым и милым, хотя и не понимала, почему.

– Мы идем в оперу, – объявил Люк. – Я взял билеты на «Богему».

Этим вечером Джесси была в белом. Шифоновое платье гораздо лучше гармонировало с ярко-голубым цветом талисмана, чем ее традиционные черные наряды; кроме того, ей хотелось быть такой же холодной и загадочной, как лунный свет. Полупрозрачная туника была накинута на короткое шелковое боди с глубоким вырезом на груди. Скромное, но одновременно захватывающе сексуальное, это платье требовало босоножек и прически цыганской танцовщицы – уложенных дикими, роскошными волнами волос.

Люк ждал ее в фойе и, когда она спустилась по лестнице, был поражен и удовлетворен тем, как она выглядит. Кроме того, его явно порадовала смена цвета.

– Бабочка покинула свой кокон, – сказал он.

Джесси ответила улыбкой и покраснела. Ей и в голову это не приходило, но Люк был определенно прав. Все, что он ни делал в эти дни, попадало в десяточку. В ресторане он сказал, что ее похититель будет знать ее лучше, чем она сама. Казалось, он держал свое обещание.

Если она бабочка, то Люк – призрак, подумала Джесси. В черном галстуке, с волосами, зачесанными назад, он выглядел потрясающе. Прихрамывающая походка придавала Люку ауру байронизма, что ему очень шло. Джесси еще никогда не видела его таким красивым.

Опера едва не заставила Джесси расплакаться. В последнем акте, когда любовников разлучала смерть, а в музыке Пуччини звучали одновременно радость и скорбь, Джесси не уставала поражаться чуду красоты и трагизму неизбежной развязки драмы великой любви.

По дороге домой Люк как бы случайно вытянул руку вдоль сиденья и коснулся ладонью шелковых кудрей на затылке Джесси. Запах его одеколона заставил ее чувства смешаться. Она на мгновение закрыла глаза, все еще завороженная спектаклем. Длинные пальцы Люка гладили ее роскошные волосы, поднимая в ней целый вихрь чувств. Потом его ладонь скользнула между ее лопаток, нежными, но уверенными движениями лаская ее обнаженную кожу.

Интимность этого прикосновения постепенно лишила ее всех средств защиты. Погруженная в блаженное состояние, Джесси невольно – принялась воображать волнующие сцены. Пламя чувственности билось у нее в груди, наполняя ее нервы сладостной и странной слабостью. Ей казалось, будто ее раздевает и ласкает опытный любовник. Своим на первый взгляд беспечным движением Люк соблазнял ее, создавая впечатление, будто он гладит все ее тело.

Они остановились перед светофором, и Люк провел пальцами по ушной мочке Джесси и дальше, достигнув чувствительной впадины между ухом и нижней челюстью. Джесси из последних сил заставляла себя смотреть на дорогу. Напряжение росло, и изданный ею вздох было трудно интерпретировать двояко. Это был негромкий любовный стон; Люк взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Что это? – спросил он.