41. Корбулон, расположившись тут же на месте лагерем и полагая, что Тиридат ушел в Артаксату, раздумывал, не отправиться ли ему ночью туда же, оставив обозы, и не обложить ли город осадою. Но извещенный разведчиками, что царь двинулся в дальний поход то ли в страну мидян, то ли к альбанам, римский полководец, дождавшись рассвета, высылает отряды легковооруженных, чтобы они окружили со всех сторон крепостные стены и начали, не сходясь врукопашную, боевые действия против врага. Однако горожане, добровольно открыв ворота, отдали себя и свое имущество на усмотрение победителей, и это спасло их от истребления; что же касается Артаксаты, то, подожженная нами, она была разрушена до основания и сравнена с землей, ибо из-за протяженности городских укреплений удержать ее за собою без сильного гарнизона мы не могли, а малочисленность нашего войска не позволяла выделить такой гарнизон и вместе с тем продолжать войну; покинуть же ее целою и невредимою безо всякой охраны означало бы, что мы не сумели извлечь для себя из овладения ею ни пользы, ни славы. В этом намерении римлян укрепило и как бы ниспосланное богом чудо; в то время как за пределами Артаксаты все сияло, ярко освещенное солнечными лучами, то, что было опоясано стенами, внезапно скрылось за полыхавшей молниями черною тучей, так что казалось, будто сами боги враждебны городу и он обрекается ими на гибель. За эти успехи Нерон был провозглашен воинами императором, а по постановлению сената состоялись молебствия, были воздвигнуты арка и статуи и на несколько лет вперед определены принцепсу консульства; сверх того, было решено считать праздниками и тот день, в который наше войско одержало победу, и тот, в который известие о ней пришло в Рим, и тот, в который о ней было объявлено, а также многое прочее в том же роде, настолько превосходившее всякую меру, что Гай Кассий, согласившийся со всеми остальными назначенными Нерону почестями, заявил, что если за каждую благосклонность судьбы приносить благодарность богам, то для молебствий не хватит и полного года и поэтому следует разделить дни на праздничные и будни, так чтобы богам воздавался должный почет и это не служило помехою для человеческих дел.

42. Затем осуждается обвиняемый, испытавший всевозможные удары судьбы и все же навлекший на себя справедливую ненависть многих, невзирая на что его осуждение возбудило некоторое недоброжелательство к Сенеке. Это был Публий Суиллий, в правление Клавдия внушавший страх и известный своею продажностью обвинитель, который с переменою обстоятельств не был низвергнут в той мере, как хотелось бы его недругам, но предпочел, чтобы в нем видели скорее злодея, чем молящего о прощении. Считали, что именно ради того, чтобы можно было его покарать, были подтверждены сенатский указ и мера наказания по закону Цинция в отношении произносящих судебные речи за деньги. Этот Суиллий не воздерживался от жалоб и поношений и не только вследствие необузданности своего нрава, но также и потому, что, достигнув преклонного возраста, не находил нужным стесняться в словах и бранил Сенеку за неприязненность к приближенным Клавдия, при котором он был с полным основанием отправлен в изгнание. Погрязший в нудных занятиях с не искушенными в жизненном опыте юношами, Сенека исходит, говорил он, от зависти к тем, кто использует живое и неиспорченное украшательством красноречие для судебной защиты сограждан. Сам Суиллий был квестором у Германика, тогда как Сенека — прелюбодеем в его семье [30]. Или, быть может, более суровому порицанию подлежит тот, кто по доброй воле тяжущихся получает от них честно заработанное вознаграждение, нежели соблазнитель, проникающий в спальни женщин из дома принцепсов? Благодаря какой мудрости, каким наставлениям философов Сенека за какие-нибудь четыре года близости к Цезарю нажил триста миллионов сестерциев? В Риме он, словно ищейка, выслеживает завещания и бездетных граждан, Италию и провинции обирает непомерною ставкою роста; а у него, Суиллия, скромное, приобретенное его личным трудом состояние. Он охотнее вынесет обвинение, опасности, все что угодно, чем, позабыв о своем давнем и им самим добытом достоинстве, станет заискивать перед внезапно разбогатевшим выскочкой.

43. Нашлись люди, которые в точности или сгустив краски пересказали его слова Сенеке. И вот подысканные обвинители донесли, что, управляя провинцией Азией [31], Суиллий грабил союзников и расхищал государственную казну. Но так как для расследования этого дела они потребовали годичного срока, представилось предпочтительным начать с преступлений, совершенных Суиллием в самом Риме, свидетели которых были налицо. Обвинители утверждали, что непомерностью предъявленного им обвинения Суиллий вынудил Квинта Помпония примкнуть к поднявшим противоправительственный мятеж [32], что дочь Друза Юлия и Сабина Поппея были доведены им до смерти, что он оговорил Валерия Азиатика, Лузия Сатурнина, Корнелия Лупа [33], что по его наветам была осуждена тьма римских всадников, и вообще вину за все жестокости Клавдия возлагали на него одного. В защитительной речи Суиллий заявил, что ни одно из перечисленных дел не было начато им по собственному почину и он лишь выполнял приказания принцепса; в этом месте, однако, Цезарь прервал его, сказав, что, судя по запискам отца, не было ни одного случая, чтобы обвинение против кого-либо было выдвинуто по его настоянию. Тогда Суиллий стал ссылаться на приказания Мессалины, и тут приводимые им в свое оправдание доводы утратили убедительность: почему этой кровожадной распутницей был избран именно он, а не кто другой, чтобы служить ей своим красноречием? Исполнители злодеяний, получившие плату за свои преступления и старающиеся свалить эти преступления на других, подлежат строжайшему наказанию. Итак, по изъятии у Суиллия части имущества (ибо другая часть оставлялась сыну и внучке, равно как и то, что было ранее получено ими по завещанию матери и бабки) его ссылают на Балеарские острова, не сломленного духом ни во время столь опасного для него судебного разбирательства, ни после вынесения приговора; говорили, что он скрашивал свое уединенное существование, живя в неге и роскоши. И когда обвинители, из ненависти к отцу, выступили против сына его Неруллина, предъявив ему обвинение по закону о вымогательствах, принцепс воспротивился этому, сочтя наложенную на Суиллия кару достаточной.

44. Тогда же народный трибун Октавий Сагитта, охваченный страстью к замужней женщине Понтии, склоняет ее дорогими подарками сначала к прелюбодеянию, а затем, пообещав жениться на ней и взяв с нее слово, что она выйдет за него замуж, и к оставлению мужа. Но став свободною, эта женщина начинает всячески оттягивать свадьбу, ссылаясь на несогласие отца и другие причины, а когда у нее появились надежды на брак с более состоятельным человеком, и вовсе отказывается от своего обещания. Октавий не мог с этим смириться и то горько жаловался, то угрожал; призывая в свидетели богов, что из-за нее потерял доброе имя и остался без средств, он отдавал в ее распоряжение последнее, что у него оставалось, — жизнь. Но так как она и на это отвечала пренебрежением, он принимается умолять ее подарить ему в утешение одну ночь, после чего, утолив желание, он прекратит свои домогательства. Такая ночь назначается, и Понтия велит посвященной в эту тайну рабыне оставаться на страже у дверей ее спальни. Явившийся со своим вольноотпущенником Октавий проносит спрятанный под одеждою меч. В дальнейшем, как всегда, когда любовь сплетается с ненавистью, последовали бурные ссоры, мольбы, упреки, наконец примирение, и часть ночи была отдана страсти. И вот Октавий, как бы все еще в любовном чаду, пронзает забывшую о своих опасениях Понтию; от бросившейся к нему рабыни он избавляется, нанеся ей рану, и беспрепятственно выбегает из спальни. На следующий день обнаруживают убитую; кто повинен в убийстве, ни в ком не вызывало сомнений, ибо Октавий был изобличен в том, что провел ночь у Понтии. Но вольноотпущенник берет преступление на себя и заявляет, что он отмстил за нанесенную его патрону обиду; и многих убедило величие его самоотверженности; однако очнувшаяся от беспамятства раненая рабыня открыла истину. По истечении срока своего трибуната Сагитта по требованию отца убитой предстал перед консулами и приговором сенаторов был осужден по закону об убийцах [34].