— Лажа-то осталась!

— Не твоя, а судейская. Хотя жертву мог бы и получше натаскать…

В дверях салона пани Ванды Кайтусь успел только себе под нос пробормотать несколько прочувствованных и совершенно непечатных слов в адрес Стаси.

Пани Ванда обладала уже всей необходимой полнотой знаний о выступлениях сторон. Получены эти знания были таинственным образом, который Патриция, разумеется, обошла тактичным молчанием, отлично понимая, что подобный способ получения информации юридически незаконен, всеми осуждаем и вообще не существует. И тем не менее власти разного уровня используют его под большим, понятное дело, секретом повсеместно и регулярно. Все прекрасно знали о процветающей везде и всюду прослушке и не заморачивались по этому поводу.

Адвокат Островский, прибывший чуть раньше, как раз принимал поздравления, к которым Патриция с ходу и присоединилась.

— С ваших уст слетали сплошные перлы, жаль только, что пришлось рассыпать их перед свиньями. Прекрасная речь! А вы сомневались…

— Само как-то получилось, — кокетливо оправдывался господин адвокат. — Дело-то яснее ясного. Дураку понятно, что обиженная девица решила отомстить. Я, скорее, паном прокурором восхищаюсь, что смог хоть заговор нарыть.

Кайтусь молча проглотил эту жабу, стараясь сохранить выражение снисходительного равнодушия.

— И жертва преступления вам не помогла, — попыталась утешить молодого прокурора весёлая пани Ванда. — А впрочем, успех и так у вас в кармане.

— Успех! Ха-ха!

— А кто-нибудь меня просветит, зачем нашей старой перечнице четыре дополнительных часа? — вежливо поинтересовалась Патриция. — Плохо верится, что он ломает голову над приговором!

— Как, неужели вы не догадываетесь? Обоснование рожает!

— Я полагала, что оно уже давно родилось и даже успело немного подрасти?

— Не иначе защита напакостила, — злорадно отыгрался Кайтусь. — Высокий Суд просто заслушался господина адвоката, теперь вносит мелкие коррективы, но так, чтобы не нарушить руководящих указаний.

Пани Ванда пригласила собравшихся к столу, к компании осторожно присоединился её супруг, привлечённый запахом свежеиспечённой запеканки, и, как обычно, надеющийся, что частная беседа о забавном процессе с ещё более забавным изнасилованием не превратится в критику режима. На всякий случай он предусмотрительно занял место на краю стола у самой двери, оставляя себе возможность улизнуть. Домработница подала предваряющие запеканку очаровательные канапе.

— Вы токмо, господа, не шепчите, — попросила она. — Я тут себе в сторонке тоже слушаю. Страсть как хочется знать, чем энта пустая заваруха кончится. Так что уж вы, пожалте, погромче, погромче, не стесняйтесь.

— Каролинка знакома с молодёжью, замешанной в это дело, — пояснила хозяйка. — И имеет свою точку зрения.

— И считает изнасилование пустой заварухой? — осторожно полюбопытствовал Кайтусь.

— Фу ты, ну ты! — презрительно фыркнула Каролинка и выплыла из столовой, пожимая плечами.

— Собственно говоря, настоящего восхищения здесь достойна наша прелестная хозяйка, — галантно обратился адвокат к пани Ванде. — Выискать такого судью — это высший класс! Мои аплодисменты!

— А хотят от меня ещё большего. Впрочем, интуиция мне подсказывает, что без помощи не останусь… Прошу к столу, запеканка стынет.

Хозяин дома с удовольствием потянул носом и уселся на стул.

— Не ожидается ли какого следственного эксперимента? — с надеждой пробормотал он. — Что-нибудь забавное по части защиты?

Из-за шума отодвигаемых стульев расслышала его только сидевшая рядом Патриция и радостно подхватила:

— Именно! Выяснилось, что вся защита свелась к отталкиванию нападавшего ручкой…

— Одной?

— О второй речи не было. Да и та одна, похоже, быстро утомилась.

— Отталкивание — тоже защита, — без особого энтузиазма возразил Кайтусь.

— Что вы говорите? А высокочтимое обвинение никогда так не отталкивали?

— А если отталкивали, то что?

— То высокочтимое обвинение должно предстать перед судом за изнасилование!

— Дама в суд не подавала…

— Не иначе потому, что одна ручка отталкивала и губки шептали: «Нет, нет…», а другая ручка держала мёртвой хваткой…

— О! — живо подключился пан Войтек. — Нашлось применение второй руке?

— Со страху и нервов может так руку свести, что не разжать, — злорадно пояснил Кайтусь.

Знал, вреднюга, что Патриция заведётся, так ей и надо за подковырки в суде.

Патриция охотно завелась с полоборота:

— Смотрите-ка, у Стаси появилась новая физиологическая особенность. То добродетель, то ручки, а в придачу страх так сковал ей ноги, что пока Климчак с панталонами тыркался, она вросла в землю и не могла с места сдвинуться? Не только ручку, но и ножку свело?

— Вот именно! Аргумент, что сама этого хотела, не проходит!

— Хотела, ещё как хотела! — рассмеялась пани Ванда. — Совсем невмоготу стала её прославленная добродетель. Поведи себя этот болван чуть повежливей…

— Да он и представить себе не мог, что его не обманывают, не привычный он к девственницам, — оправдал Лёлика пан адвокат, не обольщавшийся насчёт своего подзащитного.

Патриция не упустила случая опять похвалить заслуженного работника юстиции:

— Как вы хорошо разгадали все нюансы их переживаний, да что толку? Судья на эти тонкости плевать хотел, в одно ухо влетело, в другое вылетело и никакого следа не оставило. Слушайте, а насчёт формальностей… Если честно, почему ни одного таксиста так и не нашли? Менты с самого начала, что ли, знали, что дело тут нечисто, и предпочли лишний раз не подставляться? Потому как в непреодолимые трудности я ни в жизнь не поверю! Или все таксисты из города бежали?

— И чума шла за ними по пятам… — машинально продекламировал пан Войтек, вогнав на мгновение сидевших за столом в лёгкий ступор.

— Чума вряд ли, скорее осторожность, — со вздохом пояснил Кайтусь. — Ни один не хотел признаться, чтобы потом по судам не затаскали, кому охота время терять, это ведь заработок. Известно, с места преступления быстрее всех смываются свидетели.

Пани Ванда к накладываемому куску запеканки добавила осуждающий взгляд:

— Будет вам. Разумеется, их нашли, но если кто захочет ознакомиться с их показаниями, случится небольшой пожар… Ни к чёрту эти показания не годятся, и вам это отлично известно.

После откровений Зигмунда и растрёпанных познанских документов Патрицию уже ничто не удивляло. И всё же хотя она, как и другие журналисты, многие ставшие ей известными неблаговидные факты вынуждена была скрывать, идиотизм данного дела побил все рекорды. Страстный роман в Познани разбитной бабёнки с высокопоставленными варшавскими партийными функционерами, отразившийся эхом в Плоцке и рушащий счастливое будущее невинной девочки Стаси…

Патриция на некоторое время выключилась из общей застольной беседы, вообразив развесёлые сцены в прибрежных зарослях с напыщенным партийным бонзой в главной роли под аккомпанемент национального припева: «Вы не знаете, с кем имеете дело!». И это называется страшная государственная тайна!

— …Консультант, специально присланный, разумеется, анонимно, для наблюдения за должным проведением процесса. Уже одним своим присутствием… — язвительно объясняла пани Ванда.

— Сидит там и помогает судье писать обоснование? — не вытерпел Кайтусь, хоть и обещал себе ни словом не упоминать проклятого консультанта. Терпеть не мог таких неотразимых красавчиков-блондинов, особенно в опасной близости от Патриции, и не собирался привлекать к нему дополнительного внимания.

Журналистка догадалась, что говорят о Зигмунде, но сейчас ей не хотелось о нём сплетничать.

— Погодите, я вот чего не пойму, — обратилась она к пану адвокату. — Те познанские бумаги так истрепались, что трудно разобраться… Сынок-шалун того функционирующего болвана…

— Только без фамилий, пожалуйста!

— …болвана без фамилии участвовал в бизнесе и получал доход с грабежа лохов вместе с папашей? Или совсем наоборот, конфликт стал чистой случайностью?