Я вздохнул. Перед отъездом я дал Ирке честное слово, что все мои неродственные чувства к Стасе остались в прошлом. Я рад был бы, если бы это оказалось правдой. Увы…

Ирка, надо сказать, не особо мне поверила. Она сказала, что я — урод и маньяк, что на меня нет никакой надежды, в смысле помощи одинокой молодой женщине, и что на этот раз, если я позволю себе распустить хвост перед Стасей, она разведется со мной и заберет девчонок.

Ирка хорошо меня знает. Мы знакомы с детства, и она всегда была в меня влюблена. Я по молодости ни одну девку не пропускал. И Ирка обо всех моих романах знала. Ее отец был у меня командиром части. Когда я приехал из очередной горячей точки, ее папаша вызвал меня к себе. Я думал, по службе. А он только и сказал: "Мужик ты хороший. Знаю, что бабник, и Ирка знает. Ну, что ты ей нервы мотаешь? Оставь девчонку". Я удивился: "Она жаловалась, что я к ней пристаю?" Он потер лицо и холодно сказал: "Ирка беременна. Решила рожать. Даю тебе срок до конца недели, разберитесь с ней. Если нет, то я отправлю ее к тетке, в Саратов. А твоей ноги чтоб в части не было, понял?" Сверх всяких моих ожиданий, Ирка встретила меня холодно. Даже больше того, она практически спустила меня с лестницы, несмотря на изумление матери. Ушел я от нее злой, пил с мужиками два дня, правда, без баб обошлись. Я на них смотреть не мог, почему-то казалось, что они все беременные. А на третий день к вечеру проснулся, чувствую, надо мне ее увидеть. Пошел к ее дому, а она навстречу. Лицо у нее такое светлое, что ли, не понял я. Ну, я решил, что на свидание. Выследил ее. А только шла она в церковь. Пробыла там совсем немного, вроде по делу заходила. Как она ушла, и я туда со своей опухшей от трехдневного пьянства рожей. Пожалела меня тетечка, она там полы домывала, рассказала, что у девушки этой человек, очень ей дорогой, воюет где-то, так она за него молиться ходит. При людях стесняется, а после службы часто заходит, ей и батюшка разрешает. Оставшиеся дни, до срока, назначенного отцом, я провел на скамейке под ее окнами. На третий день она ко мне спустилась.

Вот только натуру свою разве переделаешь? Знаю, что люблю Ирку, и девчонок своих люблю, а только как был кобелем, так и остался. Она уж и уговаривала, и уходить от меня пробовала, и дрались первые годы, только заканчивались наши ссоры всегда одинаково. Я тащил ее в постель, а дальше наша семейная жизнь так и шла себе с переменным успехом. До прошлогоднего отдыха в Испании.

Стася поднялась с дивана и присела около огромной напольной вазы, в которую она поставила все розы, и стала их пересчитывать.

— Стась, ты чего? — удивился я.

Она махнула мне рукой, чтобы не мешал считать, и пробормотала:

— Примета такая есть.

Черт, какая же у нее фигурка! Я допил кофе одним глотком.

Она распрямилась.

— Семьдесят одна! — Я посмотрел на нее с ожиданием, она засмеялась: — Да просто положено нечетное число, а тут попробуй, посчитай.

Стася сложила посуду, но поднос забирать не стала.

— Пойдем, я тебе Темкину комнату покажу, — позвала она меня.

Я поднялся и прошел за ней. В комнате было тихо. Светлая мебель, компьютер, письменный стол, два диванчика.

Я кивнул на диваны, а Стася пояснила:

— Первое время мы с Артемом здесь спали, так удобнее.

Со стены улыбался Виктор. Я глянул на Стасю, она не отвела глаз и сказала:

— Он был замечательным мужем, но отцом был просто сумасшедшим. Я хочу, чтобы в памяти Артемки он остался вот таким, как в тот день, когда я их фотографировала. Темка все-таки был слишком мал, чтобы все помнить. Но я ему рассказываю об отце, чтобы не забывал. Потом ему будет казаться, что он сам это помнит.

— Мне казалось, что ты хочешь забыть обо всем, что с тобой случилось в Питере. Я думал, что ты поэтому уехала в Москву. И от денег отказалась, хотя, случись такое со мной, Ирка приняла бы помощь от моего брата.

— Может быть. Хотя, если честно, в Москву я сбежала от тебя.

Я сунул руки в карманы и сердито посмотрел на нее:

— Что, так боялась меня?

Она отошла к окну, отвернулась и тихо сказала:

— В основном, я боялась себя. Ты пойми, я тогда осталась одна, и так легко было перейти из одних рук в другие, такие же любящие и заботливые. Поверь, что мое решение самой строить свою жизнь, зарабатывать, воспитывать сына — оно мне трудно досталось. Поэтому я запретила тебе присылать нам деньги и приезжать сюда. Если тебя это утешит, от маминых денег и помощи я тоже отказалась.

Она повернулась ко мне, улыбнулась и продолжила:

— Сегодня у нас с Темкой есть ты, Ирка и девочки, есть Лора. У Темки есть память об отце.

Я задумался. После паузы спросил:

— Ты права, останься тогда ты со мной, и вместо всего этого был бы только я. Скажи честно, хотя бы на одну минуту ты колебалась в выборе?

Она снова отвернулась:

— Не скажу.

Сердце у меня забилось гулко и тревожно, значит, она думала об этом.

Я шагнул к ней, но она, не оглядываясь, строго сказала:

— Ты слово давал. Не заставляй меня раскаиваться в своей откровенности.

Она заправила прядь волос, выпущенную заколкой, и так же строго продолжила:

— Ты заслуживал настоящей любви, как у вас с Ирой, а я тебе могла предложить только дружбу, покорность, но никак не то, чего ты от меня был бы вправе ждать. Я тогда это уже твердо понимала. Понимаешь, кому и в кого влюбляться, решают небеса, а желание людей тут очень мало значит. А без влюбленности счастья в любви не бывает. И радостью от хорошего секса это не заменить.

Я пошарил по карманам в поисках сигарет, не нашел, поморщился и спросил:

— Ты имеешь в виду конкретно наши с тобой отношения или говоришь о Викторе?

Ее голос дрогнул:

— Он что, жаловался тебе?

— Нет. Ему это и в голову бы не пришло. А только всегда было видно, что он влюблен, а ты только позволяешь ему любить себя. Когда вы поженились, это как-то все скоропалительно вышло, ты была совсем девчонкой, тогда ничего не понять было. А вот потом я присмотрелся, и увидел тебя настоящую, понял, на что ты способна, если влюбишься. Ты сама себя такую не знаешь. Виктор, наверно, своей любовью закрывал от тебя реальную жизнь, а только там, в реальной, и можно быть по-настоящему счастливым или несчастным.

— Лучше счастливым.

Я хмуро посмотрел на нее:

— Ты все еще слишком молода. Извини, я забыл, что вы с Лоркой одногодки. Чтобы понять некоторые вещи, надо просто прожить на свете чуть дольше, чем вы.

Она присела на диван и зажала коленями руки. Я сел напротив, Виктор со снимка теперь улыбался мне. Сердце сжало обручем. Мы с братом были очень дружны, мне и сейчас, спустя год, его не хватает рядом.

— Хочешь, я расскажу, как все начиналось? Ты тогда уже жил с Ирой отдельно, а Виктор только купил ту квартиру, в которой мы с ним потом жили, и делал там ремонт. Был конец мая, у меня началась сессия. Мы с Лоркой учились на первом курсе. Я готовилась дома к экзаменам, а Лорка уехала с родителями на дачу. Я тогда первый год жила в Питере, после смерти бабушки мама меня забрала к себе. Мои родители в разводе, отец тогда жил в Германии, а мама с новым мужем здесь. К тому времени, как мне поступать в институт, она овдовела, и вышла замуж третий раз, за компаньона своего прежнего мужа. В общем, такое соединение бизнеса и семьи. Я радовалась тому, что мои отношения с мамой наладились, мне всегда хотелось иметь настоящую маму, а не голос в телефонной трубке. Кажется, и маме нравилось общаться со мной. Я не доставляла особых хлопот: школу закончила хорошо, в институте училась без проблем, мы сразу подружились с Лоркой, еще на вступительных экзаменах, и я часто бывала в вашем доме. На первых порах и мои отношения с отчимом складывались замечательно: он меня в упор не видел, дома почти не бывал, а если и бывал, то не вставал с дивана в гостиной. Май выдался жарким, как-то ночью мне захотелось пить, в кухне возле холодильника мы и столкнулись с ним: я в короткой ночной сорочке и он, обмотанный полотенцем, после душа.