— Ах, вот чего не делают приличные девушки? Спасибо, что объяснила мне.

— Пожалуйста, пожалуйста, — откликнулась Эмбер.

Она опустила ноги со щитка и стала шарить по полу в поисках бутылки с водой, которую дал ей Том. Отвинтив крышку, она вновь уселась поудобнее и отпила глоток.

— Так как же получилось, что ты стал юристом? Мечта всей жизни?

— Ничего подобного, — ответил Финн. — Это вышло почти случайно.

— Где ты заканчивал юридический? — спросила она, заранее зная ответ.

— В Гарварде, — ответил он.

— Довольно дорогая случайность.

Он нахмурился.

— Мне не до шуток. За эту случайность я до сих пор расплачиваюсь.

Эмбер кивнула. В его кредитных отчетах мелькали студенческие ссуды. Но от этой информации, к сожалению, пользы было мало. Она не сомневалась, что Финн посещал юридический колледж, и если даже его ссуды покрывались каким-то агентством, оно для видимости продолжало бы проводить платежи через Финна.

— Я перепробовал массу всяких работ, — сказал он. — Однажды я проснулся с мыслью о том, что должен серьезно изменить свою жизнь. И вот к чему это привело.

— А теперь ты скучаешь.

Он повернулся к ней.

— Как ты догадалась?

— Я часто вижу тебя во дворе или на улице. У тебя это написано на лице.

И это было правдой. Но она не поведала ему о том, сколько времени провела в наблюдениях за ним и Дианой Трейнор.

— Не столько скучаю, сколько испытываю недостаток в эмоциях. — Он пожал плечами. — Нарисовал в воображении Перри Мейсона, а не получил даже плохонького эпизода в «Законе Лос-Анджелеса».

Ей хотелось задать еще один вопрос, но Финн опередил ее:

— А что скажешь о себе? Как тебе удалось получить работу в таком издательстве, как «Мачизмо»?

— Думаю, это тоже вышло случайно, — ответила она.

— Как это?

Сняв заколку с «конского хвоста», Эмбер встряхнула волосами, обдумывая ответ на этот вопрос. Легенда про «Мачизмо» была надежным прикрытием: Управление № 7 действительно издавало популярные книги. Все остальное Эмбер придумала специально для Финна. Но она уже давно научилась смешивать ложь с изрядной долей правды. В данном случае эта практика имела два преимущества: во-первых, такое вранье легче запоминалось, а во-вторых, если она не ошибалась относительно того, что Финн — агент, то вполне вероятно, что его детство было таким же исковерканным, как и ее. Если откроется она, тогда, может быть, откроется и он.

— У меня было жуткое детство, — тщательно подбирая слова, призналась она. — Я связалась с дурной компанией. — Она покачала головой. — В какие только переделки я не попадала, страшно вспомнить. И когда я впервые оказалась в суде для несовершеннолетних, моя мать быстренько умыла руки.

В глазах Финна отразились изумление и неодобрение.

— Не может быть.

— Увы, — сказала Эмбер. — Сидящая рядом с тобой очаровательная женщина в юности была кошмаром.

При этих словах он рассмеялся.

— В это-то я верю. Я имел в виду твоих родителей. Разве они не старались тебе помочь?

Эмбер подумала, что хотела бы знать, как складывались взаимоотношения в его семье. Она плохо себе представляла родителей, привязанных к своим детям. Они с Брэндоном рано осиротели, несмотря на то что их родители были очень даже живы. Возможно, в этом отчасти виновата и она сама: она действительно была сорванцом. Но ее родители никогда не пытались одернуть ее, удержать от неправильных поступков. Проклятье, да они с ней почти не разговаривали!

— Когда мне было семь лет, умерла моя сестра. Примерно через год мать с отцом расстались, и я никогда его больше не видела. Да я и маму-то редко видела. Она с головой окунулась в работу и наняла мне няню. В то время мне казалось, она обижается на меня за то, что я осталась жива. Сейчас я так не думаю. Возможно, ей было тогда слишком больно. Возможно, она думала, что работа поможет ей забыться. Ее побуждения не столь уж важны. Все, что я знаю, это то, что она меня игнорировала.

— Поэтому ты постаралась привлечь ее внимание.

— Угу.

Финн покачал головой.

— Мне очень жаль. Она взглянула на него.

— Как я понимаю, в твоем детстве было больше розовых тонов?

— У меня было замечательное детство, — сказал Финн. — Родители работали полный рабочий день — мы нуждались в деньгах, — и меня отдавали в детский сад или на продленку всякий раз, когда мама не могла договориться о ночной смене. Но когда они бывали дома, я становился центром их вселенной.

Эмбер попыталась себе это представить, но картина в воображении полностью не складывалась.

— Ты видишься с матерью?

Она вспомнила, как Том рассказывал, что отец Финна болел раком. Финн покачал головой.

— Она умерла в прошлом году. Они были немолоды — маме исполнилось сорок пять, когда я появился на свет, а до этого детей у нее не было, — так что неожиданностью назвать это нельзя. Но все равно больно.

Потянувшись к нему, Эмбер крепко сжала его руку.

— Мне жаль, — сказала она.

Ее слова были искренни. Не умея по-настоящему прочувствовать пустоту от потери родителя, она вполне ощущала грусть утраты, окутывавшую Финна как покрывалом. А что до утрат, так Эмбер знала о них больше, чем ей хотелось бы.

— Все в порядке, — сказал он, отнимая у нее руку, чтобы переключить передачу. — Но каким образом твое злосчастное детство привело тебя в издательство?

— Благодаря воспитательной программе, — сказала она. — Однажды в исправительный центр пришел для проведения беседы мой теперешний босс, Джеймс Монаган.

Говоря об этом, она слегка выпрямилась. С ее точки зрения, Джеймс был святым. Кто, кроме святого, мог вытащить ее из адского пламени?

— Что за беседа?

Здесь она отклонилась от правды.

— Одна из тех, которым человек обязан своей судьбой. Но она вовсе не была душещипательной. И сопровождалась заданием. Довольно сложным…

Эмбер замолчала, припоминая, насколько сложным. Смешно даже говорить о какой-либо «душещипательности». Это был ультиматум: примкни к нам или пройди свой путь в качестве обвиняемого по делу об убийстве. Она покачала головой.

— Но я выдержала испытание, и потом нас стали обучать.

— Обучать?

— Языку, грамматике и тому подобному, — ответила Эмбер, почти не погрешив против истины. Она действительно прошла интенсивный курс обучения произношению. До работы в Управлении она понятия не имела, как правильно говорить по-английски, а уж тем более по-французски или по-арабски. — Я по-прежнему занимаю общий кабинет с одним из наших ребят, парнем по имени Брэндон Клайн.

— Сколько же тебе было лет? — спросил Финн.

— Тринадцать.

— И с тех пор ты связана с издательством?

Она кивнула.

— Я связана с Джеймсом. Одно время он работал в журнале, но потом они переключились на выпуск книг.

— А твоя мать?

Эмбер сжала губы, как всегда удивившись тому, до чего сильно ранят воспоминания.

— Она подала документы на отказ от родительских прав, — ответила она и посмотрела Финну прямо в глаза. — Моим законным опекуном стал Монаган.

Для Эмбер была важна в первую очередь не юридическая сторона дела. С того момента, как Джеймс взял ее в учебный центр Управления, ей открылась одна простая истина: он относился к ней лучше, чем ее собственные родители. Прошло время, и Эмбер перестала спрашивать себя почему. Она любила и уважала Джеймса, а мать ненавидела. Вот и все.

— Дерьмо, — прошептал Финн.

— Что тут еще скажешь…

Больше сказать и вправду было нечего.

— Но, по-моему, ты нашла настоящую семью.

Эмбер наморщила лоб.

— Что ты имеешь в виду?

— Похоже, твоей семьей стали мистер Монаган и твой друг Брэндон.

Прикрыв глаза, Эмбер сделала глубокий вдох.

— Ты очень чуткий, — сказала она. — Они действительно стали моей семьей.

Джеймс, Брэндон и все Управление № 7.

— Ты делаешь то, что тебе хотелось бы? — спросил Финн.

Она заморгала, не совсем понимая, о чем он.