Покорение ободритов; Мекленбург и Западная Померания.Еще быстрее пошло покорение племен, жив ших вдоль берегов Балтийского моря. Саксонский герцог Генрих Лев покорил Вагрию, учредил в стране ободритов три епископские кафедры под верховной властью бременского архиепископа и обратил древнюю столицу славян в резиденцию графа Шверинского. Князь восточных ободритов Прибислав принял христианство и женил своего сына Генриха Бордвина (1178–1227) на побочной дочери Генриха Льва, Матильде; от этого брака произошла славяно-немецкая династия, которая долгое время правила Мекленбургом и которая, быстро онемечившись, направила все свое честолюбие на то, чтобы обратить княжество в чисто немецкую провинцию. Вся страна наполнилась чужеземными поселенцами. Любек, действительным основателем которого был Генрих Лев (1158), становится главной немецкой крепостью в Нордальбингии и важнейшим торговым пунктом на Балтийском море.

На Востоке, от Пиня до Одера, обитали лютичские племена, украны, доленчане, ратары, чрезпиняне и прочие, стоявшие в зависимости от Померании; они должны были признать верховную власть Генриха Льва. Земли по Одеру, из которых позднее образуются Укермарк, Барним и Тельтов, также составляют с этих пор часть Германии. Однако могущество «великого северного герцога» возбуждает беспокойство в императоре и соседних князьях: мы знаем историю его падения. Саксония дробится на феоды и свободные города. Но если распадение Саксонии останавливает в этих местах поступательное движение немцев, то славяне не извлекают из этого обстоятельства никакой пользы. Вопрос только в том, кто овладеет Балтикой: империя или Дания? Раздоры между завоевателями, оспаривающими друг у друга свою добычу, дают лишь возможность северным лютичам продлить на несколько лет свое бесполезное существование. Даже те из них, которые сохраняют свои национальные династии, все-таки вынуждены подчиняться чужеземным влияниям, и померанские князья, получившие от Фридриха Барбароссы титул герцогов и имперских князей (1181), оправдывают эту милость своей преданностью Германии. Вначале казалось, что политическое наследие Саксонии должно достаться датчанам. С 1168 г. владея Рюгеном, они подчиняют своей верховной власти Померанию, водворяют свое влияние на всем протяжении от Эльбы до Одера, и их короли принимают титул королей славян и вандалов (вендов). Но их господство непродолжительно; после взятия в плен короля Вальдемара II из славянских владений Дании за ней остаются лишь Рюген с соседним побережьем, да и те она теряет спустя столетие (1325). Кратковременные победы датчан лишь на короткое время задержали успехи германской расы в славянских землях.

Аскании.В бассейне средней Эльбы Аскании, почти независимые от империи, единодушные несмотря на разделы, поддерживаемые воинственным дворянством, которому близость врага указывает на необходимость дисциплины, настойчиво и успешно продолжают политику Альбрехта Медведя. Они основывают в этих областях, славянское население которых быстро исчезает, своеобразное государство, которое отличается от остальной Германии и характером своих жителей, и своими учреждениями, ко торое в медленных и упорных войнах подготовляет свое будущее величие, и в то же время оправдывает его важными услугами, оказываемыми им германскому отечеству.

В 1232 г. Аскании окончательно овладевают Барнимом и Тельтовом; здесь, на берегу Шпреи, из соединения двух бедных вендских деревень возникает в XIV в. будущая столица Пруссии. Около 1250 г. маркграфы переходят через Одер и в области Кюстрина, Ландсберга и Сольдина, на нижнем течении Варты, организуют Новую марку. Они заставляют поморян уступить им Укермарк и область Старгарда, подчиняют их своей верховной власти и стремятся распространить свое господство на Восточную Померанию, или Померелию. Около конца XIII в. германское владычество утвердилось в этом крае настолько прочно, что его не могли поколебать даже прекращение династии Асканиев (1319) и долгое междуцарствие, продолжавшееся до тех пор, пока наследники Альбрехта Медведя нашли в Гогенцоллернах достойных себя преемников.

Немецкая колонизация.Дело в том, что Аскании не удовольствовались установлением своей политической власти над лютичами: они совершенно преобразовали страну. Немецкие колонисты спешат захватить новые места, не ожидая даже, пока край окончательно покорится. Везде, где они могут найти надежную защиту, они появляются целыми массами. Большинство идут из Саксонии, многие также из Нидерландов: бесплодное плоскогорье, орошаемое Эльбой, от устьев Эльстера до окрестностей Магдебурга, получает в то время название Флеминг. По томки древних славянских династий не менее усердно, чем Аскании, содействуют развитию германской колонизации и насаждению немецких нравов. Часто изгоняют славян, чтобы очистить место для новых поселенцев; в других местах, попав в подчиненное положение, теснимые и презираемые, славяне мало-помалу замыкаются в своих жалких селениях, расположенных большей частью по берегам рек. Они быстро забывают свой язык и поглощаются потоком завоевателей. В конце XIV в. онемечение страны почти закончено, и летописи Рюгена отмечают смерть двух последних славян острова. Здесь преобразование еще радикальнее, чем у сербов Лузации, хотя последние раньше утратили свою национальность. Исчезли даже воспоминания; местные суеверия, которые долго считались славянскими, в действительности чисто немецкого происхождения. Небольшие остатки древлян и люнов (глинян) сохраняются в Люнебурге до XVIII в.; их потомки долго еще называли себя вендами. На востоке, в Померании, горстка сло венцев представляет последний жалкий остаток тех могущественных полабских племен, на развалинах которых воздвиглось всевластие Пруссии.

Чехи и поляки, более счастливые и более благоразумные, чем полабы, приняли христианство; это предохранило их от истребительных войн, в которых погибли приэльбские славяне. Однако покорение полабов открыло их границы, а господствовавшие между ними несогласия, благоприятствуя иноземным влияниям, повлекли за собой для них чувствительные потери и подвергли тяжкой опасности их национальную независимость.

Сеньорат.Бржетислав I (ум. в 1055 г.) потерпел неудачу в своей попытке основать великую западно-славянскую монархию. Он не удержал Польши, не сверг окончательно немецкого ига и, если присоединил к Богемии Моравию, которая, будучи населена народом, родственным чешскому, с тех пор неизменно составляла часть королевства св. Венцеслава, то не мог помешать Стефану Венгерскому установить свое владычество над карпатскими словаками.

Между его преемниками было много храбрых солдат и несколько счастливых полководцев; таков, например, Со беслав, который в 1126 г. наголову разбил при Хлуме им перское войско и принудил императора Лотаря отказаться от его честолюбивых планов. В ту эпоху в Богемии было даже немало способных государей и искусных политиков. Со времени Братислава II (1061–1092) документы более не упоминают о ежегодной дани, которую чехи до тех пор платили империи. Владислав II (1140–1173) принимает славное участие в итальянских походах Фридриха Барбароссы и получает от императора наследственный титул короля.

Этот успех был бесплоден, потому что в продолжение того периода глубокие перемены в политическом строе Чехии подвергают опасности ее благосостояние и независимость.

В Богемии, как почти во всех славянских странах, коро левская власть долго считалась одним из видов частной собственности, и передача ее регулировалась теми же законами, как передача всякой иной собственности. В силу этого взгляда все сыновья короля имеют одинаковые права на наследство и должны делить его между собой, но они не владеют исключительным правом на наследство. Дело в том, что собственность еще не получила у славян индивидуального характера: она семейная, и семья понимается в самом широком смысле. Естественный представитель семьи, управляющий ее общей вотчиной, — необязательно старший сын последнего государя, а его старейший агнат. На практи ке эта система оказывалась чрезвычайно сложной; она как бы с умыслом была рассчитана на то, чтобы вызывать соперничества и не допускать установления закостенелой власти; действительно, славяне прочно организовались лишь тогда, когда отрешились от этой традиции, несовместимой с условиями существования устойчивого правительства.