Смерть Симона де Монфора: битва при Ивзэме.Казалось бы, что теперь должен водвориться порядок, но положение дел было очень неопределенно. Симон знал, что роялисты делают на материке большие приготовления при помощи денег, доставленных Гиенью. В Англии духовенство в общем было на его стороне, но знать далеко не единодушно стояла за конституцию. Многие жаловались на его высокомерие и тиранический образ действий; ему ставили в упрек почти царственную роскошь, с которой он отпраздновал Рождество 1264 г.; то обстоятельство, что он, вопреки многократным обещаниям, продолжал держать в плену старшего сына короля, возбуждало подозрения. Вскоре Гильберт де Клэр порвал с ним; затем принцу Эдуарду удалось бежать (28 мая 1265 г.). Оба они соединились с Клиффордом и Мортимером, которые руководили военными действиями в Уэльской марке. Затем они двинулись навстречу врагу, рассеяли близ Кенильворта вспомогательное войско, которое молодой Симон вел на помощь своему отцу, и наконец настигли последнего близ Ивзэма. Численный перевес был на стороне роялистов; граф Лейстер дрался как лев, но был убит вместе со старшим сыном и своими последними приверженцами (4 августа). Инсургенты еще долго сопротивлялись, одни — за крепкими стенами кенильвортского замка, любимого местопребывания Симона де Монфора, другие — в долинах, изрезанных каналами, называвшихся в то время островами Аксгольм и Эли; порядок был восстановлен лишь в конце 1267 г.

Восстановление королевской власти.Между тем новый закон, выработанный в лагере под Кенильвортом и утвержденный Нортхемптонским парламентом (октябрь 1266 г.), вернул королю все его прерогативы и древней Сuriaregis — все ее полномочия. Меры, принятые во время междоусобной войны по инициативе графа Лейстера, были отменены; таким образом, Англия вернулась на 50 лет назад, к хромым порядкам Великой хартии. Что касается сторонников Симона, которые вначале были «лишены наследства», то им было дозволено изъявить свою покорность и «выкупить» свои земли, уплатив королю пятикратную сумму их годового дохода; наконец, правительство сочло нужным торжественно запретить, «чтобы Симона де Монфора не считали ни святым, ни праведным, и чтобы не распространяли слухов о производимых им будто бы чудесах». Таким образом, на него смотрели не как на простого мятежника; английский народ считал его мучеником, как Фому Бекета, «ибо, — говорит один современник, — он пожертвовал не только своим имуществом, но и своей жизнью, чтобы освободить бедных от угнетения, водворить правосудие и свободу». Еще целых 10 лет немощные ходили на то место, где умер святой, молить исцеления; но страна оставалась спокойной. Мир был так прочен, что его не могли поколебать ни смерть Генриха III (16 ноября 1272 года), ни продолжительное отсутствие Эдуарда I, который годом раньше отправился в крестовый поход.

Национальное единство: законодательство и язык. Те два века, которые прошли со времени окончательного упрочения норманнов в Англии, глубоко изменили социальный, административный и политический строй государства.

Отметим прежде всего быстроту, с которой исчез антагонизм, существовавший между обеими расами. Уже при Генрихе II легисты заявляли, что невозможно отличить англичанина от нормандца, и если закон об аnglaiserie удержался вплоть до Эдуарда III, то лишь потому, что он был источником дохода для короны. Гражданская война, происшедшая при Стефане, и особенно административная централизация ускорили слияние обеих рас. В XIII в. единство установилось и в области права или «обычного права», представлявшего собой смесь обычаев обеих народностей. Обособленность удерживалась пока еще в языках; простонародье говорило только по-английски, тогда как знать и высшее духовенство пользовались исключительно французским языком, который господствовал и при дворе, и в королевских судах. Однако следует заметить, что Генрих III, издавая Оксфордские постановления (1258), обратился к народу с воззванием на английском языке, которое дошло до нас. С другой стороны, некоторые писатели начинают писать на наречии, которое уже можно назвать национальным языком; таков, например, уэльский священник Lауаmon, или Lazamon, который свободно перевел поэму Васа «Брут»; таков и Роберт Глостерский, который по примеру Lауаmon изложил в английских стихах легендарную историю происхождения Англии, присоединив к ней фантастические рассказы о своем времени и особенно о гражданской войне Симона де Монфора. Это — исключения, но они доказывают, во-первых, что народом интересовались, во-вторых, — что английский народ действительно существовал.

Буржуазия: муниципальный строй и гильдии.В этой стране только два класса — духовенство и знать — пользовались политическими привилегиями и играли роль в государственных делах. Начиная с половины XII в. на политической сцене появляется новый класс — буржуазия. Благодаря порядку, восстановленному Генрихом II, города обогатились и организовались. Напомним, что Англия не знала коммунального строя, который существовал, например, во Франции. Здесь общины образуются с целью освободиться от тирании сеньоров и осуществлять в свою пользу сеньориальные права; они присоединяются к тем более или менее автономным местным властям, между которыми была раздроблена территория. Ввиду централизации, установленной нормандскими завоевателями, такое явление было невозможно в Англии; гнет исходил не от сеньоров, а от короля, и с королевским всемогуществом невозможно было бороться путем основания муниципальных республик. В силу общности интересов горожане соединялись с баронами и прелатами, вместе с ними боролись и в одно время с ними приобрели привилегии, то есть гарантии против административного произвола. Лондон и так называемые Пять портов Ла-Манша первые извлекли выгоду из этой совместной борьбы. В менее важных городах социальное брожение сосредоточилось преимущественно в гильдиях, то есть купеческих ассоциациях, которые со времени Генриха II чрезвычайно размножились и развились. Обыкновенно эти гильдии не принимали никакого участия в муниципальной администрации; их главной целью было обеспечивать членам товарищества монополию розничной торговли в городах и устранять чужеземную конкуренцию.

Промышленность и торговля.Главными продуктами Англии в XII и XIII вв. были хлеб и шерсть. Хлеб большей частью потреблялся самой страной; напротив, шерсть составляла предмет очень значительной вывозной торговли с мануфактурными городами Фландрии, потому что Англия изготовляла тогда лишь грубые ткани для крестьян. Эта торговля была источником богатств, который короли нередко эксплуатировали. Мы видели, что выкуп за Ричарда Львиное Сердце был уплачен отчасти шерстью цистерцианцев. С 1266 г. взималась регулярная вывозная пошлина. С другой стороны, Симон де Монфор, чтобы запугать фламандцев, которые, по-видимому, готовы были поддержать короля во время междоусобной войны, запретил ввоз иностранного сукна в королевство, так как «англичане сами могут удовлетворять свои потребности». В большом количестве ввозились также гасконские вина, и король взимал с каждого судна пошлину в две бочки вина, которые брались от подножия мачты. Таково происхождение таможенных пошлин, которые с тех пор составляют видную статью в бюджете королевских доходов. Торговля имела такое большое значение, что Великая хартия оказывала специальное покровительство иностранным купцам, путешествовавшим по Англии в мирное время, и что в парламент 1265 г. были призваны депутаты от городов. Эти два факта указывают на социальное и политическое возвышение буржуазии.

Духовенство.Церковное общество также подверглось действию закона, в силу которого все на свете видоизменяется. Духовенство составляло особый класс, владевший привилегиями, которые были подтверждены Великой хартией; главной из них была свобода канонических выборов. С другой стороны, оно было тесно связано с государством. Прелаты (архиепископы и епископы, аббаты и приоры) обязаны были заседать в парламенте наряду с баронами и на том же основании, как последние, то есть в качестве прямых вассалов короны. Каждый раз, когда парламенту приходилось вотировать субсидии, духовенство вносило изрядную лепту. Кроме того, некоторые поборы падали исключительно на него. В 1253 г. папа Иннокентий IV разрешил английскому королю, ради крестового похода, которого он никогда не предпринял, взимать в течение трех лет десятину со всех церковных доходов; с этой целью была произведена общая перепись церковных имуществ, на основании которой затем и разверстывались все подобные налоги. Принуждаемое то королем, то папой, духовенство платило, но не без ропота. Мы видели, что именно оно руководило оппозицией против королевского произвола при Иоанне и Генрихе III. Независимое по отношению к королю, оно не было подчинено и папе. Оно неустанно протестовало против незаконной раздачи бенефиций иностранцам, особенно итальянским клирикам. Оно предъявило свои жалобы Иннокентию IV на Лионском соборе. Те историки, которые, основываясь на недостоверных документах, приписывали знаменитому линкольнскому епископу Роберту Гростэту на этом соборе роль, достойную предшественника Реформации, без сомнения, ошибались; но стоит лишь прочитать хронику Матвея Парижского, чтобы понять, какие чувства питало английское духовенство к папству, когда дело шло об его национальной независимости. Ни один писатель не знакомит нас лучше с этим духом нетерпимости и ревности, одним словом, островной обособленности, чем сентальбан-ский монах, столь своеобразный, так хорошо осведомленный и столь пристрастный в своих суждениях.