Ладно, мы тоже ни о чем не станем спрашивать.

Для психологической подготовки мы запланировали небольшую экскурсию — маршрут шоферу известен. У нас своя корысть, поэтому на сей раз за рулем сидит не работник милиции, а дружинник, шофер такси по профессии.

Сыскное дело — занятие своеобразное. Вот как высказался некий чиновник довоенной рижской уголовной полиции об одном из аспектов этого дела: «Ты должен говорить, что знаешь больше, чем знаешь, а знать должен больше, чем говоришь, что знаешь».

Что касается нас, то мы сейчас руководствуемся первой частью этого выражения: пытаемся внушить Илгонису Алпу, что мы знаем больше, чем знаем на самом деле.

Наконец «Волга», вынырнув из небольших переулков Задвинья на магистраль, пролетает по вантовому мосту, и вот мы уже в Садах. Проезжая по асфальтированной дороге через Сады, шофер резко снижает скорость. Мы сворачиваем налево, потом направо и останавливаемся именно в том месте, где Зелигман заметил мальчишку возле красных «Жигулей». Шофер выключает зажигание. Сидим молчим. Времени прошло немного, но тянется оно медленно. Затем наш шофер выезжает из тупика задним ходом — точно так же, как Илгонис Алп на «Жигулях». Следующая остановка — там, где «Жигуль» поджидал Грунского. И наконец — возле канавы, где был обнаружен труп.

В машине все еще никто не произнес ни слова. Тишина работает на нас. Твое лицо, парень, ничего не выражает, но я прекрасно понимаю, сколько опасных и неприятных вопросов возникает в твоей голове. Ты пытаешься разобраться, много ли мы знаем, чтобы потом, признаваясь, не увязнуть в болоте слишком глубоко. И поэтому решил отмалчиваться, не так ли? Такое, парень, мы видим чуть ли не каждый день, для нас в этом нет ничего нового. Не поможет.

Притормаживаем возле кучи шведской брусчатки. На обочине улицы сложены рельсы, которые поменяли, по новой линии уже несется трамвай, теперь дело лишь за мостильщиками, но их не видно. Мы с Иваром не уверены, что камень для Грунского взят именно отсюда, хотя, по нашим предположениям, это наиболее реальный вариант. Вреда, в конце концов, от того, что парень посмотрит на брусчатку, не будет, и мы не можем отказать себе в удовольствии здесь остановиться.

Подняв хвост вертикально, словно пику, из подворотни важно выходит рыжий кот и, вспрыгнув на кучу брусчатки, начинает лапой чистить усы.

Длинные ряды окон заводского корпуса «Видземе».

Стоянка.

— Проканителься ты тут на пару минут дольше, тебе крепко намяли бы бока, — пристально глядя Алпу в глаза, говорит Ивар.

Мальчишка упрямо ухмыляется. Не отвечает.

— Поехали, — командует Ивар. — А то Викелис заметит, прибежит с палкой.

— Где «Жигули»? — спрашиваю я.

— В лесу. — Это первые слова, которые он произносит с момента задержания.

— Где в лесу?

Вместо ответа — ухмылка и пожимание плечами.

— Ясно. Спасибо, — я киваю. — Поехали.

Удивляешься?

Удивляйся на здоровье!

— Может, позвонить Спулле? — спрашивает Ивар, когда мы заходим в кабинет.

— Обойдемся без нее. Наработается еще, когда начнем обыск.

А, ты навострил уши? Спасибо, это уже кое о чем говорит.

— Ты, мальчик, сними куртку, у нас тут довольно тепло, — дружески говорю я.

— Спасибо, так посижу.

— Чтобы не вышло недоразумений, начнем со знакомства.

Снова ухмылка. Враждебная: мол, знаю, что вы мне скажете и чего вам от меня надо. Напрасно стараетесь!

— Знаешь, в этом кабинете обычно говорят не о краже автомобилей, мы с коллегой занимаемся расследованием особо опасных преступлений. В данном случае — убийством.

Растерянность? Любопытно.

Ивар уже достал из сейфа папку с уголовным делом и, стоя за спиной Алпа, одну за другой выкладывает перед ним на письменный стол фотографии Грунского. Сначала ту, которую мы пересняли с личного дела из отдела кадров, затем остальные: труп в различных ракурсах возле канавы, в морге.

— Как поживает твой приятель Наурис? А Винарт? — Никогда не вредно расспросить подследственного о тех, с кем он был судим.

— Я хотел только покататься… — В горле у него уже пересохло, значит, перепугался изрядно. Однако к убийству он, кажется, не причастен. Или причастен, но косвенно. Убийца вел бы себя иначе. Обычно убийцы ведут себя иначе. — Я взял «Жигули» и заехал в Сады поменять номер. Этот… — он бросает выразительный взгляд на фотографии, — попросил подвезти его до Юглы.

— Перестань врать!

— Честное слово! Потом я бросил машину в лесу.

— Мы организовали тебе экскурсию для того, чтобы сэкономить время, — вмещался Ивар. — Если у тебя голова хоть немножко работает, ты об этом и сам мог догадаться!

— И не стыдно еще честное слово давать? На украденной машине он, видите ли, вез пассажира!

— Правда, как вы говорите…

— Перестань! Сейчас ты начнешь мне рассказывать, что не помнишь, в каком лесу ты бросил «Жигули».

— Помню. — Губы у него начинают дергаться. — Хорошо помню!

— Тем хуже! Машины там может уже не быть, хотя следы все равно должны остаться. Ты уверен, что там, куда ты собираешься нас отвезти, мы найдем отпечатки протектора новых «Жигулей»? Ведь рисунок протектора тоже должен совпасть — владелец-то его помнит.

Перелом наступает настолько резко, что это поражает даже меня. Хотя я уже привык к такому. Во всяком уголовном деле есть виновные, каждый из них защищается более или менее героически, но наступает минута, когда человек осознает: проиграл! И все же не могу припомнить другого, столь эмоционального перелома.

— Выпей воды, — Ивар наполняет стакан.

Парень весь трясется, и вода выплескивается.

— Зачем ты говоришь такие глупости? Он, видите ли, никому не нужен! — прикрикиваю на него. — У тебя же есть мать, отец.

Он героически пытается взять себя в руки:

— Может, вы и правы, но…

— Разве у тебя нет носового платка?

Каким маленьким и по-детски несчастным он сейчас выглядит!

— Когда ты нацелился на красные «Жигули»?

— Еще недели две назад. Совсем новенькая машина… Шестая модель… Но об убитом я правда ничего не знаю! Мне велели в два часа дня быть в Садах и ждать там. Этого мужчину я раньше никогда не видел, он меня тоже, но ему сказали место, где я буду ждать, и номер машины. Он сел в машину, и мы поехали.

— И вы ни о чем не говорили?

— Почти ни о чем. Мне же некогда разговаривать, я должен смотреть далеко вперед — нет ли автоинспекции или дружинников. Хотя обычно днем их не бывает.

— При таких встречах пользуются паролем, если так можно выразиться.

— Нет, у нас не было никакого пароля. Он подошел, открыл дверцу и спросил: «В „Ценас“?» Я ответил: «Да».

— Что такое — «Ценас»?

— «Ценас» — хутор, куда мы ехали. Очень противный тип. Мне он показался даже липким от грязи. От него воняло за версту. Поэтому я и не говорил с ним. О чем с таким говорить! Того и гляди стошнит.

— А тебе не сказали, зачем нужно его везти?

— Мне только сказали, чтобы я обязательно прихватил его по пути — он будет делать камин. Винарт что-то комбинирует с машинами! Покупает совсем старую или после аварии, у украденной перебивает номера на моторе и шасси и продает. Только в таком случае покупатель должен быть особый — он должен понимать, в чем тут дело, и кое на что закрыть глаза. Слепой и тот отличит новую машину от десятилетней или того старее. Если спросить не очень высокую цену, то такие покупатели находятся. Номер на моторе прежде надо заварить, потом отшлифовать и набить новый, какой нужно.

— А в магазине не удивляются, что один человек продает столько машин?

— Не обязательно продавать в Риге. Здесь надо только снять с учета, потом поезжай в любой район и продавай где хочешь. С доверенностями у нотариуса он тоже как-то махлевал.

— Сколько тебе платили?

— От восьмисот до тысячи.

— На что тебе такие большие деньги?

— Мне нужно было. Деньги у меня спрятаны. Я покажу.

— Все деньги?

— Нет, не все.

— Делал ли еще кто-нибудь эту черную работу?