Мы ничего не обнаружили. Ни малейшего фактика не прибавилось к тому, что было установлено вчера. Участковый инспектор, на помощь которого мы больше всего рассчитывали, оказался нытиком. Кроме жалоб на то, что слишком много работы, мы ничего от него не услышали. Он попытается! Обязательно! Конечно, это были пустые обещания! Только повернул за угол — забыл. Кажется, ему до Садов вообще нет дела — разве заблудился бы вместе с нами в лабиринте тропок, бывай он здесь чаще. И в конце концов завел нас совсем в другую сторону. Вот в квартале новостроек, который находится на глазах у начальства, он наверняка бывает. И там у него порядок — не случайно нам рекомендовали его как одного из лучших участковых инспекторов. Не может быть, что другие здесь работают еще хуже.

О Садах ему, наверно, напоминают, только когда случаются уголовные преступления, но если он при этом ухитряется улизнуть от тех, у кого взломали будку для садового инвентаря или жилой домик, то наверняка процветает, и ему можно только позавидовать.

— Из дома ты мне все же позвони, — говорю Ивару на прощание.

— А ты собираешься остаться на работе дольше?

— Ни минуты. До шести и точка.

— Если ничего нового не будет, звонить не стану.

Ах, любимчик женщин вовсе не намерен идти домой? Значит, у Ивара опять свидание?

Так он мне и не позвонил.

По пути я купил вечернюю газету, но в электричке даже не развернул ее.

Где же вы обретались, покойник Грунский?

Я все еще склонен думать, что там же, в Садах.

Не под открытым же небом. Это при наших-то неблагоприятных климатических условиях. Не говорю уже об элементарнейшей гигиене. Ладно, рубашку вы меняли раз в квартал, но ведь бороду-то вы брили не раньше, чем дня три-четыре назад. Где находится та полочка, на которой вы держите бритву и помазок? Не думаю, что вы были обладателем тайно приобретенного особняка, да и на такого, кого могла бы взять к себе на иждивение сострадательная и одинокая женская душа, вы тоже не похожи. В таком случае вы были бы обстираны и ухожены. Это уж точно, покойник Грунский!

Завтра получим официальное заключение экспертов, но от него я тоже ничего нового не жду.

Дурацкая ситуация. Чувствую, это дело повиснет у нас на шее как медаль, всем на посмешище. Если не найдем, с кем он водился или где жил, — повиснет, это точно.

Почему я так прицепился к этим Садам? Грунского ведь «доставили» на машине, значит, в момент убийства он находился где-то в другом месте. Может, вовсе и не в Риге.

А если не в Риге, то и закопали бы или утопили бы тоже где-нибудь не здесь — лесов и озер в Латвии предостаточно. Зачем рисковать — везти труп на машине? Может задержать автоинспекция, может случиться авария. Что тогда? Тогда дорога прямо в тюрьму. И все же, значит, в Риге. Если только… Если только не было какой-нибудь особой причины везти именно сюда и сбросить именно в эту канаву.

Причина… Пока что я могу придумать лишь одну причину — ты, покойник Грунский, обретался именно где-то здесь или поблизости.

Да этот тесаный шведский камень. Вдоль дорог такие не валяются. Разве что… Надо позвонить и узнать, где сейчас ремонтируют трамвайные пути. Обычно там можно увидеть брусчатку, сваленную в кучи. Может, таким образом удастся хоть немного установить маршрут, по которому везли Грунского на машине? Не ездили же за камнем специально. Просто он оказался под рукой. Как и электропровод, какой используют при ремонте автомобилей. Преступник решил — надо привязать какую-нибудь тяжесть, заметил шведскую брусчатку, открыл багажник — ничего лучше электрического провода не нашлось. Вот и взял его. Но тут сам собой напрашивается еще один вывод: машина не новенькая, не только что из магазина, а уже такая, когда приходится возить с собой и инструменты, и запчасти.

Утром иду к Шефу докладывать о нашей беспомощности.

Он пьет чай и рассказывает, что, всего несколько минут посидев у раскрытого окна, схватил насморк и кашель.

Мы с Иваром у него на хорошем счету, в лености он нас никогда не подозревал.

Ход работы по делу Грунского у Шефа возражений тоже не вызывает.

— Все нормально, — говорит он хмуро. — У нас все нормально, и у преступника тоже все нормально.

Какая муха его укусила? Неужели не скажет, в чем дело? Излагаю версию о брусчатке, электрическом проводе и автомашине.

— А не идешь ли ты на поводу у Хинтенберга?

— Не понимаю.

— Он фантазер. Так вас занесет черт знает куда, и пройдет целая неделя, прежде чем вы снова выберетесь на верную дорогу. Причем уйдет лучшая неделя — первая.

Я молчу. Шеф, тоже помолчав с минуту, продолжает:

— Это в фильмах все сложно, а в жизни все гораздо проще. Преступник где-то там же, в Садах… Хм… На огородах…

Я все молчу — не хочется выглядеть подхалимом. Ведь и я думаю почти так же. Камень мог оказаться под рукой. Чем больше я теперь брожу по Садам, тем больше убеждаюсь, что там можно найти все что угодно. Чего только я не видел там! Велосипедное колесо с цветными бумажными лентами между спицами — его приладили на вишню для отпугивания скворцов. Зубоврачебное кресло перед верандой: сидя в нем, можно нежиться в лучах закатного солнца. От одного его вида у меня мурашки забегали по коже, но у владельца, видно, не бегают. А добро, перекочевавшее сюда после ликвидации былого великолепия на Большом кладбище: литые чугунные ножки от скамеек и целые скамейки, звенья цепей и целые цепи, мраморные надгробные плиты разных форм, которыми выложена дорожка от калитки до дверей будки. Жаль, что надписями вниз: было бы что почитать. Я, наверно, не удивился бы, увидев даже открытый сундук с золотыми монетами. Так что необычного в том, что где-нибудь возле изгороди лежит булыжник шведской брусчатки? В Риге таких, наверно, не меньше миллиона.

— Ты думал о мотивах?

— Конечно.

— Просто так ведь, от скуки, людей не убивают.

— Мы думаем: драка по пьянке или агрессивное похмелье.

— Да, как ни прикидывай, ничто другое не подходит. Отбить у кого-нибудь жену он вряд ли смог бы, от убийства с целью ограбления он себя тоже дальновидно подстраховал: все свое богатство переводил на спиртное и заливал его в глотку, опасных политических противников, думаю, у него тоже не было… Много вам еще осталось?

— Мы прочистили примерно четвертую часть Садов… Эти Сады неохватны и непроходимы, как джунгли. И с наступлением темноты там делать нечего.

— И рабочий день кончается, — говорит Шеф.

— И рабочий день тоже кончается.

— Как начальник я должен поторопить тебя. А что ты думаешь о гражданском муже его дочери?

— Тогда это случилось бы с большим шумом и на глазах у всего дома. И вряд ли он ходил к Грунскому: гражданскому зятю от старика ничего не нужно было. Скорее, Грунский приходил к нему.

— Я все же поручил разработать версию.

— Спасибо, у нас с Иваром одной заботой будет меньше. Не мешало бы еще кого-нибудь в помощники.

— Сам знаю. Только негде взять. Звонил в районное отделение — тоже нет. Все заняты по горло и выше. На сей раз это святая правда: у них появились тертые домушники, ни дня покоя нет. Чистят квартиры днем, пока люди на работе. Вещи — как в воду — нигде не выплывают.

— Мне рассказывали. Теперь в отделении иногда, говорят, сидит только дежурный, остальные маршируют по улицам и смотрят, не появится ли кто в черных очках, с мешком через плечо.

— Не издевайся над коллегами, тебе тоже маршировать приходилось не раз. Я тебе дам курсантов человек двенадцать, продолжайте садовую акцию. Пусть они ходят и расспрашивают, только ты конкретно объясни им, о чем расспрашивать. Поверь мне, беднягу Грунского волокли совсем недалеко.

— Вблизи канавы ничего нет, мы там все обшарили.

Хотя конец беседы протекал в привычном, нормальном русле, я все же не могу забыть начала. «У вас все нормально, и у преступника тоже все нормально». Это выражение принадлежит не Шефу, оно заимствовано у кого-то другого. Шеф опытный, деловой человек, профессионал и понимает, что такие подстегивания расследование вперед не продвинут.