– Сергеич, нам бы обсушиться, чаю попить, – намекнул Генка.

– Ладно, пойдем, если приглашают. Ты ж без славы помрешь.

– Не помру, но как-то невежливо будет.

Поднялась страшная суета – аборигенки возились с нартами, стаскивали в кучу волков и погибших собак, собирали поклажу. Даже гильзы были разысканы в снегу. Материальными ценностями племя швыряться явно не собиралось. Генка был в гуще работы.

Андрей с Мариэттой стащили со склона убитого волка. Зверюга был тяжел, как молодой бычок.

– Гражданин начальник, если я хвост этому монстру отрублю, это будет живодерство?

– Это будет трофей. Только учти, хвостище еще обрабатывать придется. – Андрей протянул свой «экспедиционный».

До стойбища оказалось довольно далеко. Люди и собаки впряглись в нарты. Волокли поклажу с криком и смехом. Пухлая амазонка непрерывно колотила в бубен. Андрей помогал двум смешливым девчонкам нести подвешенную на короткую жердь волчицу. Вообще-то было тяжеловато. Мариэтта тоже согрелась – волокла собаку с переломанными передними лапами. Псина оказалась понятливой: не дергалась, лишь благодарно поскуливала.

Четыре яранги, лай возбужденных собак. Тепло. Маленький, но удивительно приятный огонь в примитивном очаге. Суета хозяек, доброжелательность, от которой совершенно невозможно уклониться. Андрею пытались развязать шнурки ботинок, неуверенно брались за мудреную одежду. Сами хозяйки уже были обнажены по пояс, – в теплой части яранги было действительно жарко. Молодые тела, кожа, отливающая бронзой, темные соски, костяные украшения…

– Скромный ты, начальник, – ехидно заметила Мариэтта. – Смотри, обидишь девушек.

– У меня правильное советское воспитание, – с достоинством заметил Андрей, разоблачаясь самостоятельно.

Вообще-то туземцы вели себя тактично. В стойбище обитали девятнадцать человек, из них всего двое мужчин – косолапый старикан и мальчишка лет восьми. Остальное население состояло из девушек 14–18 лет. Были две женщины постарше и совсем маленький карапуз, изумленно взирающий на суету пуговками-глазами.

Наконец все умудрились рассесться, хотя и в тесноте, но с некоторым удобством. Подали деревянные корытца с вареным мясом, жидким благоухающим жиром и иными яствами. Девчонка, сидевшая справа от Андрея, макнула кусочек мяса в жир, отправила в рот, приглашающе подпихнула гостя в локоть. Все улыбались и мило чавкали. Мясо было ничего, особенно если не думать, в каком именно виде оно бегало при жизни. Генка, сидящий напротив, наворачивал вовсю. Вокруг него щебетали черноволосые красавицы.

– Сергеич, Мань, вы кушайте. Народ обижается, может, невкусно? Жир нерпичий, вполне свежий. А вот то, что прэрэм зовется, – колбаска оленья.

– Ген, ты как их понимаешь? – поинтересовалась Мариэтта, обгрызая полоски кожи с подвяленным мясом. – Я ни слова не улавливаю.

– Так они же красноречивые, – удивился Иванов. – Как не понять? Сергеич, ты зелень попробовал?

Андрей утвердительно промычал – квашеная зелень с мясом шла неплохо.

– Генка, а ты не можешь спросить – их не сильно обидит, если я выйду посмотреть на раненую собачку? – неуверенно поинтересовалась Мариэтта. – Ну, на ту, что я тащила? Мне ее абзац как жалко.

Генка после бурного обсуждения с соседками и стариком сказал:

– Они не против. Даже наоборот. Им тоже жалко, но собачка того… Все равно хромая не выживет.

– Живодерские времена, – заворчала Мариэтта, выбираясь к пологу. Андрей и две девчонки, накидывая одежду, полезли следом.

Собачкой занялись в соседней яранге. Андрей подсвечивал фонарем – огня двух крошечных светильников было маловато. Пес скулил, Мариэтта шепотом ругалась. Девчонки переговаривались, в костоправстве они кое-что понимали. Андрей тоже подключился, шины пришлось изготавливать из чьих-то хорошо обглоданных и очищенных ребер. Псина взвизгивала от боли, но терпела. Кости вправили, зафиксировали.

– Вот, будешь какое-то время прямоходящим, – сказала Мариэтта псу, поглаживая пышный загривок.

– Эректусом, значит, – подсказал Андрей.

– Пошленько, гражданин начальник.

– Еще бы. Хомо эректус – человек прямоходящий. А твой дружок, стало быть, канис эректус – собак прямоходящий.

– И откуда вы такой умный, гражданин начальник? Ладно, пусть Эректус. Хотя он, в отличие от всех эректусов, смотри какой умный.

Аборигенки дружно хихикали, словно все понимали. Андрей несколько смутился – раскосые красотки смотрели откровенно.

– Похоже, вы, Андрей Сергеевич, можете выбрать, – небрежно сказала Мариэтта. – Девы здесь истосковавшиеся, а я вполне понятливая. Они вообще-то обе симпатичные. Так что…

– Нет уж, это по Генкиной части. Пошли прэрэм доедать.

Пес на своих «костыликах» благодарно запрыгал за людьми, но в тепло его не пустили. В яранге и так было тесно – голый по пояс Генка демонстрировал народу достоинства «Фермера». Девчонки благоговейно внимали, разглядывали патроны. С огнестрельным оружием здесь были неплохо знакомы – имелось два до изумления разболтанных однозарядных ружья.

– Толковый народ, – с удовольствием сказал Генка. – На лету все схватывают. И совсем не суеверные. В луну и солнце только верят.

Девушки по очереди мерили футболку гостя и хохотали. Старик грозил кривым пальцем. Тихо постукивал бубен. Почему-то было удивительно уютно.

– Старый, если бы мне кто сказал, что я моржовой колбасы обожрусь, – в жизни бы не поверила, – заявила Мариэтта, облизывая пальцы.

– Колбаса оленья. Вот тот рулет – моржовый. Кажется, кымчыт называется.

– Я смотрю, вы местных леди с полуслова понимаете. Ты себе парочку подружек выбрал? Все к тому идет. Никто не против. И я в том числе. Я девушка продвинутая, без предрассудков.

– Мерси. Только ты меня окончательно не развращай. Можно я целиком и полностью на тебя сосредоточусь?

– Ну, сильно возражать не буду. – Мариэтта улыбнулась. – Плохая из меня развратительница.

Бубен тихо постукивал в соседней яранге, оттуда доносились приглушенные взрывы хохота. Андрей пил чай со стариком. Мариэтта свернулась, положив голову на колени начальника. Чай был крепкий, пили с крошечными кусочками пайкового шоколада. Старик покачивал головой, рассказывал, аккуратно прихлебывая из щербатой чашки. Общую суть Андрей ухватывал – жесты старика были доходчивы. У рода наступили тяжелые времена: охотники погибли, детей мало. У соседей на заходе так же. На восходе вообще люди кончились. Плохие времена.

Рядом со стариком сидел мальчишка, с восторгом рассматривал Генкин вороненый инструментальный нож. Утомленный карапуз, раскинувшись, посапывал с другой стороны.

– Что ж они так? – сонно сказала Мариэтта. – Мужиков порастеряли. Так и совсем вымереть можно.

Старик снисходительно улыбнулся, показал пальцами в шрамах.

– Говорит, у моей подружки красивые глаза. Как у настоящих людей, – перевел Андрей.

– По-моему, он сказал – у твоей жены. Я, между прочим, не совсем еще сплю. Старый, как мы их понимаем?

– Все мы люди, все мы человеки.

Старик еще шире улыбнулся, показывая беззубые десны, и принялся подливать чай.

Бубен в соседней яранге все еще постукивал – отгонял злых духов. А может быть, призывал луну не спешить.

Андрей обнимал девчонку, осторожно дышал ей в затылок. Лежать на мехах было удобно, никаких диких запахов Андрей уже давно не чувствовал. Вот только волосы Мариэтты упрямо пахли далекими солнечными травами. Капчага лежала неподвижно, но не спала.

– Мань, а ты знаешь… – прошептал Андрей, едва ощутимо касаясь губами теплой шеи.

– Знаю. Ты меня любишь. Я давно знаю. Мне не обязательно говорить. Я тебя всего знаю, Старый.

Тишина. Только потрескивание огня, рокот бубна. Далеко взвыл волк, немедленно ответили собаки – это тоже тишина. В эту ночь ничего не случится.

– Знаешь, мы могли бы здесь остаться.

– Ага. Только у нас дела. Генка останется.

– Думаешь?

– Ты и сам так думаешь. Самое место здесь Иванову. Он здесь нужен. Если, конечно, сегодня пополам не перетрется. Кобелище ужасный. Они его обожать будут.