— Да-а-а? И самый счастливый?
— Не знаю.
— Ну, вот у нас кто самый богатый человек в стране? Фридман?
— Ходор. (Эта глава была написана до посадки Михаила Ходорковского, в августе 2003 года, и опубликована в сентябрьском номере журнала «Медведь». — И.С.).
— Ну, счастья больше у него? Он жизнью больше доволен?
— Не знаю. Пауза.
— Алик, вот смотри. У тебя не было бабок и ты был несчастным. А потом ты заработал бабки и стал счастливым. Можно так сказать?
— Нет. Не так. Это по другой оси координат меряется. Я тебе говорю: деньги — это не эквивалент счастья, это эквивалент свободы. Я был менее свободен, когда у меня было меньше денег. Больше денег — больше свободы.
— Ну и что, Ходор в миллион раз свободней меня?[1]
— Да. Он может себе позволить вещи, которых ты себе позволить не можешь. В этом твое ограничение свободы.
— Наоборот, это я свободней. Я могу все бросить и на три месяца уехать в Мухосранск. И там думать о жизни. А он — нет.
— И он может это сделать.
— Не может. Без него все обвалится.
— Ничего не обвалится. Он может продать свой бизнес, положить кэш на депозит и уехать куда угодно. И не на три месяца, покуда пельмени не кончатся, — а на тридцать три года. Потому что у него никогда пельмени не кончатся. Вот и все.
— Это — теоретически. На самом деле он не продаст и не уедет. А будет над златом чахнуть.
— Люди делятся на две категории. Одни воспринимают деньги как эквивалент свободы, а другие как эквивалент власти.
— Как наркотик.
— Как эквивалент власти. И поэтому люди, которые воспринимают деньги как эквивалент власти, они — самые несчастные и самые несвободные. А вот люди, которые воспринимают деньги как эквивалент свободы, они самые охуительные.
— ОК. Ходор как воспринимает?
— Я думаю, что как эквивалент власти, конечно.
— Ну так и с каких же таких х…в он в таком случае свободней меня? Тогда я получаюсь свободней и круче его! По твоей логике.
— Ты получаешься счастливее.
— Ну. И?
— Но если бы он воспринял деньги как эквивалент свободы, он был бы счастливей, чем ты.
— Если бы, как говаривал покойник Лебедь, у бабушки были яйца, она была бы дедушкой.
— Нет, ну почему? Есть огромное количество богатых людей, которые деньги воспринимают как эквивалент свободы.
— Да ну…
— Я знаю!
— А у меня такое впечатление, что с появлением большихденег у многих в голове начинается какая-то херня.
— Вот Фридман их воспринимает как эквивалент свободы. И Искандер Махмудов тоже. Тот же Леня Блаватник.
— То есть они не как маньяки относятся к деньгам?
— Нет.
— А Невзлин?
— Я его не очень хорошо знаю и потому не чувствую.
— Но можно ли сказать, что чем больше у человека денег, тем счастливее его дети?
— Не так. Чем больше у человека денег, тем больше шансов и возможностей стать счастливым. Это касается и его детей, конечно.
— Но ведь есть и такие шансы: самому сломаться, детей испортить. Тоже много появляется возможностей. Человек же слаб.
— Согласились, согласились.
— Ну ты же видел, как люди ломались и становились отвратительными из-за денег?
— Да. Но я видел и людей, которые становились лучше. От нормального достатка. Прежде всего женщин…
— О! Нормальный достаток и большие бабки — это две большие разницы. Вот как говорит наш с тобой товарищ Эдуард Мордухович, уважаемый человек: деньги — вещь, безусловно, очень приятная, но чаще всего — чем больше у людей денег, тем они противней. А он знает, что говорит, — и людей повидал, и про деньги не понаслышке… Так вот, я себя вовсе не чувствую мудаком оттого, что не поставил все в жизни на деньги.
— Ну я понял, понял.
— Можно еще отмотать назад и спросить — а почему я не пошел в торговый институт? Вот уж где бабки. Причем из воздуха, как у нас любят. Перекладывать из пустого в порожнее. Ну, видимо, я исходил из допущения, что еще какие-то есть в жизни развлечения, кроме бабок. Я сознательно ушел с прямого пути к бабкам. Я мог тогда так поставить вопрос — вот как ты сейчас: заработаем бабок, а там видно будет. А на этом пути — где бабки превыше всего — можно дойти до, к примеру, такого: всякая девушка, которая дает даром, — идиотка.
— Ха-ха-ха.
— А че ты смеешься? По твоей логике, она могла б хоть по сотке брать за вечер… А так она сперва ебется, а потом еще за станком смену стоит. Или такая логика: все равно б его сдали, так отчего ж тридцатку не заработать. Вот один персонаж и наварил. Понимаешь? Другой вопрос, что он потом повесился, — это выходит за рамки обсуждаемой темы. Нельзя же…
— Убедил, убедил, убедил. Согласен!
— А вот кто мне дал самую парадоксальную мысль по этому поводу, так это Дима Петров. Мой товарищ, он переводчик, — кстати, с Вовой Григорьевым на одном курсе учился в Тореза. Так вот, Дима женат на индуске. Она, кстати, жалуется, что у нее проблема — выйти на улицу в Москве. Сразу менты документы проверяют.
— Почему?
— Ну как? Думают, что она с Кавказа. Понаехали типа. Так вот мы с ним обсуждали этот тезис: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный».
— Ну, это известная фраза. Это старая американская фраза.
— Так вот. Дима объяснил: все очень просто, потому что купцы — низшая каста. А брахманы — первая каста, высшая.
Каста — род народного сословия, состояния. От лат. castus — безупречный, чистый, непорочный. Социальный институт, признаками которого являются эндогамия, замкнутость и наследственность общественного статуса и профессии.
Поначалу каст было три. Две — высшие: брахманы и кшатрии. Происхождение слов таково: брахма — духовная власть, кшатра — царская. Третья — самая многочисленная и самая низкая каста — вайшья, то есть простой народ, к которому в те времена относились не только крестьяне и ремесленники, но и торговцы. Иными словами, бизнесмены наряду с колхозниками считались самыми что ни на есть социальными низами. Наверно, они пытались использовать материальный ресурс для поднятия социального статуса — как сегодня предприниматели идут в Госдуму.
Разница между социальным статусом брахманов и кшатриев была невелика, — это, по сути, ветви власти. Зато между двумя этими кастами и низшей, в которую входили бизнесмены, лежала пропасть. К примеру, если блуду с брахманкой предавался кшатрий, его за это всего лишь штрафовали. За то же самое предпринимателя наказывали конфискацией имущества, — равно как и простого крестьянина.
О необходимости деления общества именно на три сословия говорил и Платон. По его версии, разумному началу души в идеальном государстве соответствуют правители и философы, яростному началу — воины, вожделеющему — земледельцы и ремесленники. По Платону, смысл существования третьего сословия был в том, чтоб кормить высшие касты, не более того. Самоценности оно не имело. (А щас имеет?) В отличие от правителей и воинов, которые посвящали жизнь служению общему благу, от бизнесменов такого никто не ожидал. Прибыль извлечь они еще могут, а на большее у них интеллекта не хватит.
Позже в Индии возникла еще одна каста, четвертая — шудры, и в нее из третьей перешли чернорабочие и слуги. Так бизнесмены несколько повысили свой статус. Однако «в дальнейшем эволюция кастового общества шла по линии все более резкого противопоставления двух первых каст — третьей и четвертой. При этом наблюдалась тенденция постоянного понижения статуса третьей касты (вайшьи), которая постепенно теряла арийские привилегии(!), и некоторого повышения статуса четвертой (шудры)». Отмена привилегий, видно, была связана с тем, что вайшьи все дальше отходили от арийской концепции, согласно которой главная задача цивилизации — решение религиозных и иных духовных проблем, но никак не личное обогащение.
Вне кастового деления, на самых низших ступенях, стояли «неприкасаемые». Им поручали выполнение «нечистой» работы типа обработки кожи и уборки мусора. Забавно, что сегодня этими видами деятельности охотно занимаются бизнесмены.
