— Ну, — усмехнулась бывшая гувернантка, — когда ты меня выставила, я решила, что пойду в бордель — денег не было ни копейки. Но до борделя я так и не дошла. Я стала петь на улице, меня заметил директор варьете, принял на работу, а потом я вышла замуж за итальянца, уехала в Рим и стала оперной примой. Неужели ты обо мне не слышала? Я же Джина Сальваторе…

— Так это ты? — перебила ее Мария. — Та самая Джина Сальваторе, лучше которой никто не поет «Травиату»?

— Да, — подтвердила Джейн-Джина. — А ты у меня из жалованья вычитала, когда я напевала! Просила не портить детям музыкальный слух. Но я тебе вот что скажу — я как раньше на тебя не обижалась, так и сейчас зла не держу. Если бы ты меня тогда не выгнала, я бы не стала певицей. Так что в некотором роде я тебе даже благодарна. Кстати, ты где обитаешь?

— В другом месте. На Восьмых небесах, — неохотно ответила Мария.

— О! — кивнула Джейн. — Это там, где раскаявшиеся грешники?

— Да… — Мария вспыхнула. Признаться бывшей выгнанной гувернантке, хоть и оперной звезде, что живешь на самых отдаленных небесах… Даже для Марии, с ее сдержанностью и, как она полагала, внутренним достоинством, было очень трудно хранить спокойствие.

— О! — воскликнула знакомая. — Я слышала, там живут в длинных коридорах с одним умывальником, спят вчетвером в одной комнате и…

— Все так, — мрачно подтвердила Мария. — Я…

— Представляешь, — перебила ее Джейн, — а мы только что вернулись из отпуска. Ездили на Первые небеса. Это восторг! Тихий городок на берегу моря. Белые здания с колоннами; набережная выложена мозаикой; теплый, чистый песочек, кругом — хвойные аллеи, кипарисы, розы, жасмин, липы..

— Там такая библиотека! Мы с Чеховым познакомились — он живет у моря, в бунгало, крыша из тростника… Там прямо с берега видно, как кружатся рыбы… А какое небо по ночам! Звезды, как луна, огромные…

— Извини, я спешу, — поторопилась отделаться от нее Мария. — Я здесь по делу.

Вообще-то ей нельзя было перемешаться дальше Шестых небес, но сегодня был особый случай. Шестые небеса… Серые дома в шестнадцать этажей. Между домами — рынки, пахнущие гнилой капустой. Самое развлекательное учреждение — аптека, в ней не так грязно и можно почти в пристойных условиях выпить рюмочку бальзама. Мария знала, что в высотках в квартирах живут две-три семьи, по часам расписано посещение ванной, на кухне стоят несколько плит, а в туалете никогда нет туалетной бумаги — лишь мятые газетные клочья.

Но на Восьмых было еще хлеще. Трухлявые бараки, ржавая вода. Вечный ноябрь: сыро, холодно, то дождь, то мокрый снег. Грязно, скользко, пасмурно. Но хуже всего — безобразные рожи соседок по комнате. Они то и дело приглашали кавалеров из мужского барака, настаивали бражку, от которой по всему зданию шел кислый душок, напивались, ругались, устраивали драки… А Марии приходилось сидеть в коридоре, чтобы не участвовать в этих отвратительных оргиях.

Слушать о том, как прекрасно в городе вечного блаженства, аж на Первых небесах, тем более от этой горничной-певицы, совсем не хотелось.

— Заходи к нам! — крикнула ей вслед Джейн. — Вон наши окна… Рядом у нас Генри Миллер, а под нами — Черчилль…

На ходу обернувшись, Мария увидела, что ее бывшая гувернантка указывает на хорошенькую мансарду с зеленой крышей в пятиэтажном доме на противоположной стороне улицы.

Минут через пять Мария спустилась на набережную, откуда тянуло пресной водой и водорослями. Она огляделась. Нужный дом стоял недалеко от берега. К нему тянулся навесной мостик, отгороженный от пристани калиткой. Остановившись перед калиткой, она вынула из кармана бумажку и прочитала: «Душе Марии Джастис, 1896 года смерти, проживающей в переулке Смирения, дом 5.26 мая после захода солнца повелеваю явиться на набережную Селенджера к 12-му причалу, в плавающий дом верховного ангела Метатрона, Князя лика Божьего, Покровителя всего человечества и Писца Божьего».

Она сверила номер причала, прочитала табличку на калитке, нерешительно взглянула на солнце и услышала позади:

— Пройти можно?

Резко обернувшись, наткнулась на толстую женщину в свалявшейся серо-бурой шубе. Волосы у нее были редкие, прямые и жирные. Кожа — рябая, сальная. Она уставилась на Марию так беспардонно, словно Мария была городской скульптурой, выставленной на всеобщее обозрение.

— Э-э-э… — замешкалась Мария.

— Пройти можно? — повторила женщина и, отпихнув Марию, толкнула калитку.

Мария пошла вслед за ней, удивляясь, по какому поводу они встретились у дверей Князя лика Божьего. Только они подошли к порогу, дверь распахнулась. На порог вышла пожилая дама.

— Проходите-проходите, — пригласила она.

Дама так дружелюбно улыбалась, словно ждала гостей на день своего рождения.

— Добрый день, — поздоровалась Мария.

Та, вторая, лишь кивнула.

Прихожая была отделана мореным дубом, а на стенах висели фотографии — «Метатрон и Дидро», «Метатрон и Грейс Келли», «Метатрон и Набоков», «Метатрон и Том Эдисон»..

Их было так много, что Мария с ужасом заподозрила верховного ангела в тщеславии.

— Позвольте пальто? — предложила пожилая дама.

Мария выскользнула из толстой серой хламиды, обнаружив худые острые плечи, впалую грудь и длинные сухие ноги. Вторая тоже скинула одежку, под которой скрывались рыхлый живот, обтянутый трикотажным свитером, и большая обвисшая грудь. Женщина осмотрелась, хлюпнула носом и спросила:

— Выпить чё есть?

Только приветливая дама собралась ответить, из соседней комнаты показался высокий лысый мужчина. У него был крупный прямой нос, выразительные губы, ямочки на щеках и голубые глаза под густыми бровями.

— Явились, — вместо приветствия недовольно сказал мужчина. Он внимательно их оглядел и скривил губы. — Ну, прошу, — после секундного размышления пригласил он.

Они вошли в просторную комнату, разделенную на две половины. В первой располагались старинное бюро, покрытое красным сукном; низкий широкий диван с множеством разноцветных подушек; несколько кресел — кожаных, бархатных, деревянных; секретер с позолотой; массивный буфет красного дерева, похожий на католический костел. А вторую половину — размером не меньше сотни метров — занимали книжные полки. Они тянулись до потолка и стояли в несколько рядов, как в библиотеке.

— Ой! — воскликнула вторая. — Вы чё… это все читаете?

— Еще чего не хватало! — хмыкнул Метатрон. — Это архив.

— Архив? — озадачилась женщина.

— Архив! — вдруг рассердился хозяин. — Я, так сказать, архивариус. Желаете, например, свериться с указом Господа о сокращении жизни человеческой с шести сотен лет до ста? А? Пожалуйста… — Метатрон нацепил очки и двинулся к полкам.

— Нет-нет! — испугалась та. — Не желаю!

Мария в это время уставилась на огромный портрет полуобнаженного Метатрона, плясавшего в лесу с совершенно голыми девушками.

— Рубенс, — как показалось Марии, хвастливо пояснил хозяин.

На другой стене небольшое полотно изображало бутыль со святой водой.

— Энди Уорхол, — прокомментировал хозяин.

К следующему холсту Мария подошла ближе. Треугольники, квадраты… «Святая Троица. Пабло Пикассо. Желтый период».

— Ах! — вздохнула она.

— Пока он нас рисовал, мы немного перебрали амброзии, так что не совсем на себя похожи, — ухмыльнулся серафим. — Ладно! — Он хлопнул в ладоши. — Приступим.

Жестом он указал на диван, сам пристроился в красном бархатном кресле, положил ноги на табуретку, взял какие-то бумаги.

— Итак, — он взглянул на незнакомую Марии женщину, — Натали Кассель, 1785 года смерти. Седьмой круг Ада: алчность, прелюбодеяние, воровство. Была осуждена в Париже в 1788-м за торговлю краденым, содержание притона и незаконное ростовщичество. В 1789 году освобождена во время взятия Бастилии. Ограбив вместе с мародерами дом баронессы Монтень, сбежала в Санкт-Петербург, где была схвачена в 1794 году за подделку документов, продажу фальшивых драгоценностей, мошенничество с векселями и вымогательство. И у тебя еще хватает наглости строчить апелляции и подписывать лживые раскаяния! — выкрикнул он. — За двести лет ни малейших улучшений!