Принимались в городе меры и к охране социалистической собственности.
В конце 1929 года в Москве вместо ночных дежурств дворников вводились ночные сторожа. Было установлено около четырехсот постов. Сторожа имели номерные знаки и свистки, а некоторые и оружие (охотничьи ружья).
Рост хищений в государственных и кооперативных предприятиях повлек создание в мае 1931 года Отдела по борьбе с экономическими преступлениями (ЭКО), предшественника ОБХСС (Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности). Были и другие важные изменения. Все большую власть в стране приобретали карательные органы. Они становились душой государства, поскольку страх за свое положение в результате экспериментов в сельском хозяйстве и некоторых других вопросах у руководства страны возрастал. В храмы, молиться о своей безопасности, вожди не ходили, дружественных зарубежных стран у СССР тогда практически не было. Оставалось одно: укреплять безопасность внутри страны силой. Силу решили собрать в один кулак. Для этого в декабре 1930 года наркоматы внутренних дел союзных и автономных республик были ликвидированы и было организовано Главное управление милиции и уголовного розыска. В июле 1934 года был создан единый аппарат Наркомата внутренних дел (НКВД), в который вошли как органы государственной безопасности, так и милиции.
Вообще, в начале тридцатых годов устанавливается порядок контроля над населением, над его передвижением, переселением и пр. В декабре 1932 года в стране вводится единая паспортная система, вступает в действие «Положение о паспортах». Правда, во многих паспортах еще не было фотографий. Только в 1937 году заставили всех фотографироваться и вклеивать фотокарточки. Без них паспорт считался недействительным. Так вот, с 1932 года все граждане страны, кроме сельских, в шестнадцать лет стали получать паспорта. При аресте паспорт отбирался, а после освобождения из мест заключения возвращался с соответствующей отметкой. Человек, имеющий в паспорте отметку о судимости за опасное преступление, не имел права жить в Москве и в ее стокилометровой зоне. Уголовникам пришлось селиться в Кашире, Твери, Можайске и других городах, окружавших Москву. Усилился контроль и за хождением оружия. В феврале 1932 года была введена так называемая разрешительная система. Торговля, хранение и ношение огнестрельного оружия допускались только с разрешения органов милиции, а в марте 1935 года Главное управление милиции при НКВД СССР издало постановление, запрещающее ношение холодного оружия всем, кроме тех, кому оно необходимо по роду занятий.
В те годы у милиции был еще один метод воздействия на преступный мир. Назывался он «приводом». Заподозрив кого-либо в совершении преступления, милиционер задерживал подозреваемого и доставлял в отделение. Привод заносился в справку о судимости и учитывался при назначении меры наказания за совершенное в будущем преступление. Отношение к приводам было не однозначным. Кто-то считал их необходимыми, а кто-то находил приводы не только бесполезными, но и вредными. Вред они усматривали в том, что агенты уголовного розыска, не умея или не имея возможности задержать вора во время совершения преступления, желая показать свое служебное рвение, приводили в отделение милиции известных им воров, которых вскоре сами же и отпускали. Воры тем временем присматривались к сотрудникам милиции и внутреннему порядку в отделении. Кроме того, противники приводов считали, что такое безответственное действие, как привод, позволяет лишний раз сотруднику получить взятку, а вору оговорить сотрудника в ее получении. Усиление же таким образом секретной работы с ворами весьма сомнительно, так как карманники сами не знают, где, когда и у кого совершат кражу.
Все изменения и потрясения, которые происходили в стране, касались и милиции, в частности московской. В 1929 году в ней опять прошла чистка. Одного пролетарского происхождения для работы в милиции стало недостаточно. Стала необходимой политическая незапятнанность сотрудника по отношению к руководству страны. Некоторых членов комиссий, проводивших чистку, интересовали не только отношение к оппозиции, но и «дела давно минувших дней». Бывало, пожилой член комиссии, прищурив глаз, спрашивал испуганного милиционера, которому едва за тридцать: «Вы участвовали в революционном движении 1905 года?» Тот, поморгав и откашлявшись, говорил, что помогал строить баррикады. Тогда следовал второй вопрос: «А какое наказание вы за это понесли?» Наступала неловкая пауза, и опрашиваемый был вынужден признать, что наказания он не понес. Следующая пауза становилась зловещей. У старика возникали всевозможные жуткие подозрения, начиная с того, что отвечающий врет и баррикад не строил, и кончая тем, что он агент охранки и из-за его предательства революция и была разгромлена. Ему и в голову не приходило, что мальчишку просто могли не наказать. Хорошо, что эта мысль посещала председателя комиссии и он отпускал подозреваемого с миром, хотя «революционер со стажем» еще продолжал хитро прищуривать глаз и ставить под сомнение выводы своих товарищей. Так уж, наверное, устроен человек: высказав неправильное мнение, продолжает на нем настаивать, сознавая в душе его нелепость, и даже желать в душе, чтобы оно, вопреки всему на свете, подтвердилось. А сколько несчастных пострадало от неразумных решений, основанных на неправильных выводах, и сколько преступников ушло от ответственности из-за того, что следователи упрямо придерживались одной какой-либо версии и не желали от нее отказываться! Но хватит о грустном. В жизни московской милиции, и особенно ее руководства, случались и приятные моменты. В 1928 году на 5-й Тверской-Ямской улице, напротив Краснопресненского райсовета, был построен большой жилой дом для работников милиции. Подобный дом строился и в Замоскворечье.
Радость новоселов не омрачало даже то, что, въезжая, они давали подписку о том, что по оставлении службы в милиции они обязуются из дома выехать.
Конечно, не только карательными мерами государство рассчитывало покончить с преступностью. Люди, чьим девизом было: «Бытие определяет сознание», не могли не сознавать того, что в конце концов преступность смогут победить только хорошие условия жизни и культура. Построить школы, клубы, стадионы в один миг нельзя, а вот покончить с самогонщиками — другое дело, можно. Государство, для того чтобы создать самогонщикам конкуренцию, в сентябре 1924 года стало выпускать двадцатиградусный спиртной напиток, назвав его «Русская горькая». Самогонщики в долгу не остались. Они снизили цены на свою продукцию и увеличили его крепость до пятидесяти градусов. Государство на это ответило увеличением крепости «Русской горькой» до тридцати градусов. Втянувшись в соревнование, государство увлеклось. Кончилось тем, что «горькой» стали спекулировать, пришлось устраивать облавы на спекулянтов.
Борьба с самогонщиками, спекулянтами, беспатентными торговцами, наркоманами отнимала много сил и времени у работников милиции. А надо было еще бороться с хулиганами, ворами, мошенниками и прочим сбродом.
Хулиганов в Москве было много, и нередко они чувствовали себя в ней хозяевами. Действовали они целыми оравами. Вот, например, как они вели себя в Черкизове. Представьте: кончился рабочий день, усталые люди возвращаются с работы домой, и вдруг в проходящую по улице женщину попадает дохлая кошка. Хулиганы играют ею в футбол. Крик, мат, оскорбления. В находящийся неподалеку кинотеатр «Орион» лучше вообще не ходить — все равно хулиганы не дадут смотреть картину.
Были случаи, когда хулиганы и до убийства доходили.
21 апреля 1935 года в «красный уголок» треста «Мосстройканализация» в Филях ворвалась шайка хулиганов во главе с Бородулиным. Заведующий «красным уголком» Быков объяснил им, что идет техническая конференция и посторонним там делать нечего. Тогда по призыву Бородулина: «Режьте, ребята, ножами!» — хулиганы набросились на стояших у входа граждан. Ударили ножами Быкова и председателя профсоюзного бюро Солдатова, смертельно ранили рабочего Забирова, ранили милиционера Роговского и рабочего Рогова.
