Елена Сергеевна Булгакова, прочитав фельетон Вермонта, 7 мая записала в своем дневнике: «В «Вечерке» фельетон о каком-то Бройде — писателе… Этот Соломон Бройде — один из заправил нашего дома. У него одна из лучших квартир в доме, собственная машина. Ходит всегда с сигарой во рту, одет с иголочки».
Соломон Оскарович действительно был первым человеком в писательском кооперативе, давшем приют М. А. Булгакову. Вообще он был популярен. Да и было в нем что-то от борова, на котором летала Маргарита, правда, тот не курил сигар. В Москве их тогда вообще мало кто курил.
Когда аромат этих сигар достиг носа прокурора, тот возбудил дело. За расследование его взялся старший следователь Горпрокуратуры Рабинович, а 22 июля 1934 года судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда под председательством Сигизмунда Валтасаровича Ястржембского вынесла Бройде приговор. В нем были такие слова: «…характерными методами его (Бройде) общественной деятельности является ОБВОЛАКИВАНИЕ работников издательства путем оказания им всевозможных личных услуг, лести, а также запугивания». «Кипучая» мнимая деятельность Бройде сопровождалась необычным шумом. Обволакивать Соломон Оскарович тоже умел. Этот талант он обнаружил в себе давно. В книге «Страницы современного человека», вышедшей в 1922 году, он писал: «…Играю я неплохо. Настолько владею интонацией голоса, что…создаю впечатление ласки и гнева, нежности и боли, искренности и глубокого страдания — всех чувств, мыслимых в природе человека». Что ж, у каждого свой талант.
С. О. Бройде отсидел свой небольшой срок. Больше он не печатался. Телефонные справочники Москвы о нем умалчивают. Говорили, что он уехал за границу. При его связях и способностях такое вполне могло случиться.
После революции, как известно, положение с кадрами, особенно руководящими, было трудное и такие, как Бройде, спешили делать карьеру. Существовали в то время так называемые «выдвиженцы» — подученные люди из пролетарских слоев. Встречались среди этих людей способные и даже талантливые работники, но большинству из них доверить серьезную работу было нельзя, очень уж неграмотны. Доходило до смешного. Одному выдвиженцу, например, секретарь принес документы на подпись. Что с ними делать, выдвиженец не знал. Спросил одного, тот ответил: «Резолюции наложить». Выдвиженец долго сидел за своим письменным столом и что-то писал на принесенных ему бумагах. Потом выяснилось, что на каждой из них он начертал: «Резолюция накладена».
Выступая 2 февраля 1918 года с лекцией в помещении бывшего Дворянского собрания, а проще говоря, в Колонном зале Дома союзов, Л. Д. Троцкий сказал: «Кто теперь является руководителем большинства рабочих организаций? С одной стороны, люди честные, самоотверженные и убежденные, но ничему не учившиеся, почти неграмотные, а с другой стороны — всякие жулики, проныры и пролазы, которые умеют делать себе карьеру при всяких обстоятельствах и в любой обстановке. Последние должны быть откинуты без всякой жалости, первые должны учиться».
Деление, конечно, упрощенное, можно сказать, примитивное, но во многом отражающее положение вещей. Служили в государственных учреждениях, конечно, и честные, грамотные люди, правда, их не хватало. Наличие их в советском государственном аппарате заметил эмигрировавший из СССР А. С. Изгоев. В статье «Рожденное в революционной смуте», опубликованной в Париже в 1932 году, он писал: «Среди включенных в коммунистический аппарат людей много негодяев, уголовных преступников, всяких проходимцев и злобных дураков. Есть известный процент людей душевнобольных и дегенератов. Но большинство — обыкновенные русские люди, иногда очень умные, образованные, по-своему честные, иногда даже тонко чувствующие, не лишенные идеалистических стремлений. Словом, русские люди того же духовного склада, что и их братья, очутившиеся на чужбине в эмиграции. Они усвоили «социалистический» жаргон и говорят, а иногда и мыслят «техническими терминами» коммунистического режима. Но они видят ясно и даже очень в подробностях, что происходит… они живут, приспосабливаются, создают в оттенках коммунистических терминов зачатки какого-то общественного мнения… выброшенные Революцией в хозяйственный аппарат люди, конечно, не желают отказываться от «национализации» промышленности и, вообще, от строя, давшего им место, заработок, положение».
Мало кто в нашей стране тогда тосковал по капитализму. Мечтали о красивых вещах, о вкусной еде, о хорошей комнате, ванне. Надеялись когда-нибудь все это иметь. Располагало к таким надеждам то, что по сравнению с голодом и холодом начала двадцатых годов жизнь в стране улучшилась. По городу, под звуки горна и барабана, маршировали пионеры со значками «Будь готов!» или «КИМ» (Коммунистический интернационал молодежи) на белых рубашках, в парках играли духовые оркестры, на улицах торговали мороженым. В 1931 году К. И. Чуковский записал в дневнике: «Похоже, что в Москве всех писателей повысили в чине. Все завели себе стильные квартиры, обзавелись шубами, любовницами, полюбили сытую жирную жизнь».
Изменение условий жизни, политическое воспитание народа приносили свои плоды. Кто примыкал к советской власти в силу сложившихся обстоятельств, а кто искренне верил в нее. Подтверждений тому масса. Даже К. И. Чуковский, согласно записи в его дневнике, пришел в 1927 году к выводу о том, что с русским человеком иначе (то есть без строгостей ОГПУ) нельзя, что ничего лучшего, чем современный строй и порядок, придумать невозможно и что во всех недостатках современной жизни виноваты не коммунисты, а «те русские человечки, которых они хотят переделать».
Идейность и преданность в наших людях тогда сочетались не только с верой в будущее, но и с наивностью.
К. Борисов в книге «75 дней в СССР», о которой мы уже не раз упоминали, заметил: «Советская власть тешит до сих пор себя иллюзиями: стоит только кликнуть клич — и иностранные капиталисты кинутся в Россию… Мне приходилось много беседовать на эту тему с ответственными руководителями Советской власти, и я прямо поражался тому наивному невежеству, которое проявляют они в этой области… У советских деятелей один большой недостаток — им всё хочется осуществить тотчас же, сию минуту, не вставая со стула, а когда выясняется, что это физически невозможно, — интерес к делу у них пропадает и все откладывается в долгий ящик». Написано это было, как вы помните, в 1924 году.
Постепенно надежды на помощь Запада в России растаяли. В Англии, Франции, как в странах бывшей Антанты, участвующих в интервенции против молодой Республики Советов, да еще в Польше жители СССР стали видеть главных врагов. О возможном нападении на СССР именно этих стран писала наша пресса и говорили государственные деятели. По радио и в газетах, на собраниях и митингах, совещаниях и политзанятиях в головы людей вдалбливались «идеологические установки» руководителей страны. С гордостью повторялись слова Сталина: «Мы, коммунисты, люди особого склада, мы сшиты из одного, цельно скроенного куска…», люди строем ходили на кинофильм «Чапаев», учились произносить звонкими голосами зажигательные речи. Монолитность, сплоченность, безусловное выполнение указаний руководства — вот что стало главным в поведении советских граждан.
Люди должны были усвоить, что все, кто мешает строить счастливую жизнь, — враги. Уже в 1933 году партия указывала на то, что враги рассосались по нашей огромной стране, по всем каналам нашей сложной советской системы, проникли в наши советские, хозяйственные и даже партийные организации. Хищения, воровство, сознательная порча государственного и общественного имущества, утаивание доходов от государства — вот сейчас методы и приемы классового врага, как тогда учила партия. И плох тот коммунист, который не умеет распознавать классового врага в его новом виде, кто ищет его по-прежнему с винтовкой или обрезом в руках и благодушно проходит мимо хищника, вора и вредителя.
Разве не приятно поймать врага и тем прославиться? Говорят, врагов много и они рядом. Люди таращатся, смотрят на окружающих, но никого не находят. Вдруг — бац, поймали, совсем рядом, но чекисты. Обидно — проглядел. Это как грибы: смотришь-смотришь, а их нет и нет, и вдруг кто-то под самым твоим носом находит крепкий, коренастый боровичок. Прямо хоть плачь! Но то гриб, пустяк, можно сказать, а тут враг! Проглядел, прошляпил, проворонил. Человек становился злее на себя и на других.
