Когда Пьер де Брантом, дворянин и писатель, увлеченный героизмом, узнал в 1566 году, что войска герцога д’Альба, идущие из Италии, собираются пересечь Лотарингию, чтобы добраться до Фландрии и покарать восставших против власти испанского короля, он в почтовой карете отправился посмотреть на поход «этой славной армии храбрых и доблестных солдат… все они бывалые и закаленные в боях и так прекрасно одеты и экипированы, что их скорее можно принять не за солдат, а за офицеров… И даже можно сказать, что это были принцы — столь они были надменны и столь высокомерно и грациозно маршировали». Действительно, со времен Итальянских войн «французская ярость» разбилась о стойкость испанских гвардейских полков, и испанский солдат пользовался непревзойденной славой, сохранявшейся вплоть до первой половины XVII века.

Однако не все, кто сражался под знаменами и во имя Католического короля, были испанцами. Значительную часть составляли иностранцы-наемники (особенно немцы и ирландцы), нанимавшиеся на время какой-либо кампании, или подданные короля Испании из итальянских вице-королевств, которые в лице Александра Фарнезе и Амбросио Спинолы дали испанской армии золотого века замечательных полководцев. Тем не менее испанские солдаты составляли костяк этой армии, в которой они отличались храбростью, выносливостью и своим высокомерием.

Старинный средневековый принцип, согласно которому дворянин должен был служить королю с оружием в руках, все еще оставался в силе; иногда встречались даже дворяне, которые шли служить простыми солдатами. Но это были исключительные случаи; дворяне все больше стремились стать придворными и уклонялись от военной службы. Если исключить случаи принудительной отправки на королевские галеры в качестве наказания за преступление и мобилизации войск, поручавшейся муниципалитетам, для противостояния серьезной угрозе, солдат набирали добровольно, что создало профессиональную армию, в которой проявились все военные доблести — а также их оборотные стороны.

Офицер, получавший особое поручение от короля, должен был для его выполнения сам сформировать подразделение, которое затем возглавлял. Для этого он «втыкал копье» и водружал свой флаг в тех городах или деревнях, которые были ему определены, и, собрав толпу на звук барабанной дроби, бросал клич добровольцам. Если волонтеров оказывалось недостаточно, то (впрочем, как и в других странах Европы) все средства были хороши — обещания, хитрость, насилие, что нередко вызывало ответную реакцию. «Высекли хлыстом, — сообщали „ Новости“ Мадрида в 1639 году, — женщину из хорошей семьи, которая помогала некоему офицеру, своему любовнику, вербовать солдат; она привлекала бедняков при помощи съестного; потом она неожиданно запирала их в подвале и оставляла без пищи до тех пор, пока они не соглашались записаться на службу в армию за жалованье, и таким способом она уже заманила несметное количество людей». ^{218} Среди тех, кто добровольно ставил свою подпись под бумагами о зачислении в армию в присутствии секретаря суда или нотариуса, было множество людей, делавших это для вида, а на самом деле они собирались дезертировать при первой же возможности. Так что не таким простым делом для командира было довести свое войско, в более или менее полном составе, до места назначения, которым обычно был порт, откуда войска отправлялись на одно из полей сражений за пределами полуострова.

По дороге рекруты упражнялись в обращении с копьем, аркебузой и мушкетом — типичными видами оружия для пехотинцев. В очень редких случаях использовались длинные пики, которыми вооружали всадников. Кавалерия большей частью формировалась из иностранных наемников, а испанцы пополняли в основном ряды пехотинцев, которые были личным составом гвардии. Каждое гвардейское подразделение находилось под командованием полевого командира и включало дюжину рот по 200–250 человек; но нехватка денег, которую испытывала монархия, не позволяла постоянно держать в готовности укомплектованную армию. Обычно любая военная кампания заканчивалась не только увольнением наемников, но и расформированием некоторых рот, офицеры которых увольнялись в запас до того дня, когда возобновление военных действий или серьезная угроза Испанской империи не потребуют проведения новой мобилизации.

Существовало поразительное несоответствие между протяженностью владений Католического короля, многочисленностью сухопутных и морских границ, подверженных нападениям со стороны врагов, и незначительностью вооруженных сил, которые должны были держать оборону. При Филиппе IV в эпоху, когда Испании приходилось подавлять восстания фламандцев в Соединенных провинциях и отражать натиск французов и англичан, их численность не превышала ста тысяч человек, включая иностранных наемников. Поэтому для того, чтобы вести военные действия, приходилось без конца перебрасывать войска, снимать подразделения с наименее угрожаемых мест, чтобы усилить оборону там, где опасность была наиболее велика. Львиная доля усилий и ресурсов испанской монархии уходила на борьбу с самым опасным из противников, с тем, над которым не одержать долговременной и надежной победы — расстоянием. ^{219}

Но какой простор для приключений открывали обширные поля сражений и разнообразие стран, где от Вест-Индии до Германии и Ионического моря разыгрывались судьбы испанского могущества! Из всех сохранившихся до наших дней многочисленных автобиографических свидетельств о полной приключений жизни солдата наиболее выразительно то, что оставил нам капитан Алонсо де Контрерас. Ни малейшей напыщенности, ни малейшего расчета на эффект нет в его рассказе о своей жизни: Контрерас довольствуется тем, что просто-напросто излагает то, что он делал или видел, простодушно описывая как свои проступки, так и подвиги, и от его повествования возникает ощущение поразительной достоверности. ^{220}

Алонсо родился в Мадриде в 1582 году в очень простой семье. «Мои родители, — рассказывает он, — были старыми христианами, без примеси мавританской или еврейской крови, и не подвергались приговорам Святой службы; они жили в браке, как повелевает наша Святая Мать Церковь, и за двадцать четыре года у них родилось шестнадцать детей. Когда умер мой отец, нас осталось восемь — шесть мальчиков и две девочки, а я был старшим». В школе, куда его отправили учиться, юный Контрерас убил одного из товарищей ударом ножа, чтобы отомстить за унижение, которому тот его подверг; вмешалось правосудие и, учитывая возраст Контрераса, ограничилось ссылкой на один год в Авилу. Когда он вернулся в Мадрид, его мать пристроила его учеником к золотых дел мастеру, несмотря на то, что он уже заявил о том, что хочет быть солдатом. Но хозяйка стала с первых же дней посылать мальчика за водой, и его гордость взыграла: он убежал и смешался с бродягами и женщинами легкого поведения, которые шли, как за любой армией в то время, за полками, направлявшимися во Фландрию под командованием эрцгерцога Альберта. Алонсо представилась возможность стать поваренком у французского повара эрцгерцога, что позволило ему сесть на корабль в Барселоне и добраться до Савоны. Во время этого путешествия он впервые увидел, что такое реальность войны: «… Прежде чем добраться до места, мы захватили корабль, не знаю, чей — турецкий, мавританский или французский (поскольку тогда была война); я получил большое удовольствие, увидев артиллерийский бой».

Из Савоны войско эрцгерцога Альберта добралось до Франш-Конте, где уже собрались другие войсковые подразделения. Алонсо, которому тогда было 14 лет, заметил среди солдат мальчишек, которые явно не были старше его; он попросил у своего шеф-повара позволения покинуть кухню и воевать с оружием в руках, но тот отказал. Тогда Алонсо обратился прямо к эрцгерцогу, который дал письменное разрешение вступить в войско, но все же заметил, что Алонсо еще не достиг необходимого возраста. Принятый в роту, он вместе с ней преодолел путь до Фландрии, но, прежде чем достигнуть ее, «мой капрал, которого я уважал, как самого короля, однажды ночью велел мне идти за ним и сказал, что это приказ командира; мы оставили армию, поскольку он вовсе не любил воевать. Когда рассвело, мы были уже в пяти лье от армии. Я спросил его, куда мы направляемся, и узнал, что в Неаполь…».