В эпоху архаики в дар божеству приносятся и физические лица, начиная с особы самого дарителя. Причем жертвы такого рода стоят во главе списка прочих пожертвований. Один из верующих жертвует 'Астару себя самого, свою супругу и своих детей. Впрочем, подобные «жертвы» — всего лишь благочестивая формула, так как действительного кровопролития не предусматривают. Другой верующий, подданный царя Хадрамаута, приносит в жертву Саййину и другим божествам Шабвы «себя самого, свои способности, своих детей, свое имущество, ясность своих глаз и признательность своего сердца за Его (Саййина) помощь и покровительство» {14}. Наконец, третий приносит богу «свою дочь и свое золото»: человеческое «жертвоприношение» такого рода в некоторых случаях может означать всего лишь вхождение упомянутого в посвящении лица в одну из храмовых ассоциаций, сходную с той, наличие которой в Баракише было отмечено выше.
Верующие вопрошают бога, просят у него совета в сложных житейских вопросах. Божество обычно открывает им свою волю через одного из его служителей, выполняющего по совместительству обязанности оракула. Если предсказание оказывается благоприятным, верующие не поскупятся на возведение в память о нем стелы. Так, некто Аммикариб после совещания с оракулом дарит богу Та'алабу статую в благодарность за то, что тот спас его от кровной мести. Другим воля божья открывается посредством жребия, игральной кости или во сне. Магия тесно связана с религиозной практикой, но, к сожалению, ни одно заклинание до нас не дошло. Только граффити на скалах сопровождаются иной раз магическими знаками и изображением ладони с раздвинутыми пальцами, которая отталкивает злую судьбу. В других текстах говорится об обереге от дурного глаза и о надевде на ровдение ребенка под благоприятным сочетанием небесных светил.
Святилища области Ма'ина дали исследователям ряд надписей, которые могли бы быть названы «ритуальными признаниями». В них обычно выражается раскаяние дарителя в совершении тех или иных прегрешений, обычно связанных с нарушением ритуальной чистоты. Текст всегда начинается следующим образом: «Такой-то (такая-то) исповедуется и приносит свое покаяние богу (имярек)»; затем идет изложение того, в чем состоит грех; потом следуют слова покаяния и в заключение выражается надежда на прощение. В признании речь может идти о грехах как личных, так и коллективных. Так, восемь магистратов Харама и служителей порядка над сельской округой этого города признаются в богохульстве, которое было совершено всего лишь одним из них, но ответственность за которое ложится на всю корпорацию. Другой пример такого же рода. Некто 'Аммийаса и его люди похитили из святилища в Баракише плиту с посвящением богу. Царь Ма'ина, хотя к воровству ни в коей мере не был причастен, тем не менее приносит публичное покаяние, раздирает лицо ногтями и пр. из-за того, что великий грех падает и на него, равно как и на раскаивающихся в содеянном воров. Еще один человек вместе со всем своим кланом приносит публичное покаяние в том, что отогнал стадо скота, принадлежащее богу Халфану, и вот теперь, после паломничества в его храм, торжественно возвращает богу похищенное. Что до женщин, то они повинны прежде всего в чисто личных, то есть не требующих коллективного покаяния, грехах. Так, Ухаййат грешила и у себя дома, и в храме: она направилась на его паперть (?) не в состоянии ритуальной чистоты и совершила несколько других, менее крупных прегрешений. Другие женщины признаются в том, что целовались с мужчиной (мужчинами?), грешили в храме, явившись туда в состоянии нечистоты, и грешили ночью (?). Хавлийат, служанка, выказывает раскаяние в том, что явилась «пред лицом господ (богов) зу-'Анийата и зу-Самави» в грязном, изношенном и заштопанном ею платье, хотя могла бы надеть одежду поприличнее. Еще одна женщина в услужении признается в том, что входила в незаконную интимную связь с некоторыми из своих нанимателей, что и отвратило от нее благосклонность божества {15}.
Во всех случаях публичная исповедь должна быть изложена в письменном виде либо на бронзовой табличке, выставленной в святилище, либо на каменной стеле, воздвигнутой в самом храме или недалеко от него. Исповедь восьми магистратов Харама завершается выражением желания узреть бога Халфана, который, без сомнения, наказал город и племя, лишив их дождей, и испросить у него возвращение его благодеяний. Любопытно то, что признание в богохульстве считается, вероятно, не столь уж великим грехом, раз не влечет за собой никакого искупительного ритуала и никакого денежного штрафа. Легко предположить, что требовалось большое мужество на то, чтобы признаться публично в своих грехах, а затем видеть их изложение на табличке, выставленной в храме; однако следует заметить, что коллективный грех обычно еще задолго до покаяния становился, так сказать, достоянием общественного мнения. Что касается грехов и прегрешений сексуального характера, то южные аравитяне склонны были смотреть на них скорее как на правонарушения, нежели как на нарушения норм морали. То же самое следует сказать и о различении между мирским и священным, между нечистым и чистым — тут границы были проведены четко. Храм назывался махрам: слово производно от корня хрм, а выражаемое последним понятие приложимо к запрету, заповеди, запретному, заповедному и т. д. Так, женщины не могли (не имели права) посещать храм в состоянии ритуальной нечистоты, не могли в нем общаться с мужчинами. Твердо держащаяся буквы закона администрация храма немедленно приступала к публичной аттестации, если можно так сказать, правонарушителей, которые, уже в свою очередь, спешили принести публичное покаяние и понести связанные с ним денежные издержки.
Надписи — в основном, из Джебеля ал-Лавза — Упоминают «ритуальные трапезы» или «ритуальные пиршества». Торжественное застолье находит свое отражение в такой примерно формуле: «Устроив ритуальную трапезу в честь 'Астара зу-Зибана, он (некто) преподнес ему (богу) жертву в огне Тараха». Насколько известно, в честь каких-то иных божеств, кроме упомянутого, пиршества не устраивались. Правда, в области Ма'риба маленькое святилище в Диш аль-Асваде включает в себя центральный зал, уставленный двумя рядами скамей (общим числом 14); двери зала открываются во внутренний двор, где тоже имеются скамьи; однако остается неизвестным, какому именно богу храм этот был посвящен {16}. В той же области известен и другой «банкетный» зал, в Баб аль-Фаладже, однако самый знаменитый храмовый комплекс находится все же в Джебеле аль-Лавзе, на горе, которой замыкается с севера долина Джауфа {17}. У подножия скалистого пика в форме головы сахара два очень больших здания предлагают для ритуальных пиршеств уставленные скамьями залы под открытым небом. Одно из них, длиной в 98 и шириной в 41 метр как минимум включает в себя два зала, к которым с востока подводят ряды пилонов. В каждом из залов — ряды низких и широких скамей, между которыми поставлены скамьи более узкие. Вполне возможно, что такой порядок расположения позволял, хотя и без особых удобств, принять, ради угощения яствами, большое число верующих. К востоку от этих зданий узкая тропа, идущая вверх по крутому склону, приводит к расположенному среди скал почти на самой «сахарной голове» святилищу Мушджи, которое, вероятно, и есть античный «Тарах». Те 65 стел, что недавно были подняты из праха, несут на себе надписи, высеченные в очень отдаленные времена: лишь государи ранних эпох, по-видимому, находили в себе силы подниматься так высоко. Кариб'иль Ватар посвящает надписи, ритуальные пиршества и жертвоприношения в «огне Тарах» одновременно 'Астару зу-Зибану, Хавбасу и Альмакаху. Вслед за ним другие государи, цари Сабы и зу-Райдана, возглавляют подобные же церемонии.
Эти ритуальные трапезы имеют место не столь уж часто; скорее всего, они устраиваются для празднования актов единения. Здесь имеется в виду формула объединения нескольких племен, заложившая в древнейшую эпоху краеугольный камень Сабейского государства. Мукаррибы в память этого события собирают представителей всех составляющих Сабу племен, союзных и покоренных, сажают за общий стол, приносят от имени всех присутствующих жертвы 'Астару и Альмакаху в знак общего признания этих божеств. Любопытен союз этих двух богов: 'Астар остается верховным богом, всегда занимающим первое место в коллективных молениях, однако это его первенство уже несколько стерлось, так как подлинным богом-покровителем становится Альмаках. Из признания обоих божеств представителями всех входящих в Сабу племен следует и политический союз в том же составе. Триады сабейские мукаррибы заключают федеративные пакты: при Кариб'иле Ватаре, сыне Замар'али, при Йада'иле Зарихе и при Йаси'амаре Байане в VII веке до н. э. Ничто не мешает предположить, что первый пакт соответствует созданию Сабейского государства Кариб'илем Ватаром, а два других служили всего лишь его подтверждением при новых государях. По случаю заключения этих пактов сабейский царь приглашает на ритуальное пиршество всю племенную знать, причем, вероятнее всего, он ее принимает в больших залах Джебеля аль-Лавза. Эти церемонии предоставляют государю возможность укрепить свои личные связи с племенной верхушкой, провозгласить меры по обеспечению коллективной безопасности, обнародовать указы. Можно предположить также, что в декретах трактуется неприкосновенность, святость некоторых мест, даже некоторых лиц, а также регламентация торговых сделок и обеспечение безопасности торговли и купцов {18}. Многие надписи свидетельствуют о том, что и позднее VII века, вплоть до III века до н. э., проходили церемонии, связанные с заключением федеративного союза. Они, как представляется, имели целью поставить те или иные святилища под коллективное покровительство всех вообще племен, составляющих федерацию. Еще позднее, в I веке до н. э., Замар Али Ватар, первый царь новой федерации — Сабы и зу-Райдана, организует торжество по случаю заключения этого нового пакта. Мы не в состоянии, к сожалению, уточнить, шла ли речь тогда о возобновлении забытой было церемонии или о продолжении регулярной практики.
