Отца случившееся с Ксюшей, вопреки ожиданиям матери, никак не тронуло.
– Ваши проблемы, бабские! Я-то тут при чем? – стоя по другую сторону рыночного прилавка рядом со своей краснощекой подругой, равнодушно говорил он. – Алименты буду платить – по мере возможности, конечно… Хотя и не обязан! Я ведь безработным числюсь, у нас на рынке отдела кадров не имеется… И вообще – сама виновата! Так воспитала, значит, раз она первому встречному дала…
Оставшиеся три месяца до родов Ксюша просидела безвылазно за своим шкафом, слушая жалобные проклятия матери, адресованные и отцу, и дочери, и вообще всей своей жизни, так жестоко и несправедливо с ней обошедшейся… Очень хотелось Ксюше умереть, да как? Олька вовсю дрыгалась в животе, не давая покоя ни днем ни ночью, словно предупреждала – только попробуй…
Так и стали они жить втроем в своей комнате – мама, Ксюша да Олька. А в школу она не вернулась – работать пошла. Хотела в вечернюю определиться, да не с кем было Ольку оставлять. Не с мамой же, в самом деле! Она и так перед ней кругом виновата, еще и ребенка подкинет! Хорошо хоть бабушка Ксения, отцовская мать, правнучку свою взяла да и признала, на удивление всем! Столько лет знать не хотела ни маму, «лимиту сволочную», ни Ксюшу… И на отца долго обижалась, что он на маме женился, несмотря на ее, бабушкино, страстное сопротивление – никто ее тогда переубедить не мог! Мама ведь молодой в город из богом забытого поселка приехала, на швейной фабрике работала – там общежитие таким, как она, давали. А потом отца встретила, «вцепилась в него мертвой хваткой», как бабушка говорила. И жить вместе с ней не согласилась ни при каких условиях, и пришлось ей со скандалами да проклятиями в адрес «сволочной лимиты» разменять свою двухкомнатную квартиру на однокомнатную да на вот эту «воронью слободку». Отец пытался жену и мать помирить, даже ее, Ксюшу, когда родилась, в честь бабушки назвал – да где там… А Ольку бабушка взяла да и признала! Мало того – сидеть с ней согласилась, чтоб Ксюша на работу смогла пойти да прокормиться как-то…
А с работой Леди Макбет помогла. Встретила Ксюшу на улице – вместе с полугодовалой Олькой она как раз из магазина шла. В одной руке сумка с продуктами, в другой ребенка держит из последних сил – Олька-то здоровенькой да крепенькой росла, в весе хорошо прибавляла! Спросила: «Почему без коляски гуляешь, уронить ведь можешь девочку!» А Ксюша ей в ответ: «Какая коляска, что вы, Екатерина Львовна, купить ведь не на что!..» Вот вскоре после этого учительница и устроила ее на работу в продуктовый магазинчик – там ее сестра, Дарья Львовна, директором работала. И спасибо ей за это огромное! Кто ж возьмет просто так на работу малолетку, да еще с ребенком на руках? Правда, попросила при этом – не подведи меня, мол, Ксюша, старайся… Она и старалась изо всех сил! Самую черную работу делала, и все скоренько, и все бегом, и угождала всем, как могла – лишь бы ей только довольны были! Вот уже пятнадцать лет она там и работает – и все так же волчком безропотным крутится, и ни разу в отпуск не попросилась, и не опоздала ни разу, хоть и живет на другом конце города. А как же? Ведь так помогли ей тогда! А что ездить далеко на работу приходится, так это и очень хорошо даже! Целых три часа в день можно Пушкина читать! Полтора часа – туда, полтора часа – обратно… Красота!
И бабушка Ксения ей, конечно, с Олькой хорошо помогла. И любила правнучку сильно, и баловала сверх меры. А саму Ксюшу не очень жаловала. По утрам откроет ей дверь, заберет Ольку и, не глядя на Ксюшу, цедит сквозь зубы: «Вечером не опаздывай… И продукты вот мне купи по списку… И смотри, что покупаешь – вчера говядину старую принесла – прожевать невозможно…» А как она ее определит, эту говядину, молодая она или старая? У нее ж опыта нет – где она раньше ту говядину видела? Мама с папой котлеты только из потрохов пополам с «геркулесом» стряпали… Почти вся ее зарплата уходила на эти бабушкины продуктовые списки! Мама ругалась все время… И все равно она бабушке благодарна! А как же? Она ж Ольку и признала, и полюбила!
А с пяти лет Ольку пришлось в садик устраивать. Бабушка умерла скоропостижно, легла спать и не проснулась – с сердцем что-то… Мама тогда даже на похороны не пошла – рассердилась, что бабушка свою квартиру Ксюше не отписала. Странно даже… Чего это ради? Кто она такая? Да никто! Ксюша Белкина, мать-одиночка со средним незаконченным, младший продавец из продуктового магазинчика…
А Олька у нее красавицей выросла! И с характером таким требовательным – не приведи бог! Сказалось таки бабушкино баловство… Все время с мамой ругается! Уж как ее Ксюша уговаривает – молчи, мол, Олька… Все время собачатся! Слушать порой страшно…
– Чего ты терпишь все время, мам? Она же унижает тебя на каждом шагу, ноги об тебя вытирает! Зло свое срывает постоянно – а ты терпишь!
– Ольк, ну ведь я и в самом деле перед ней виновата…
– Да в чем?! Подумаешь – ребенка без отца родила! Чего здесь такого-то? Да сейчас все без мужиков рожают! Ты на себя посмотри – на кого ты похожа стала?! У тебя морщин – больше, чем у бабушки! И вид такой, будто на тебя только что замахнулись… Прям смотреть невозможно! И почему деньги ей отдаешь все до копеечки? Она меньше в два раза зарабатывает, а героиню из себя корчит! Ты ей отдаешь – она на себя и тратит в свое удовольствие! А сама в чем ходишь, посмотри! Стыд какой… Да такие пуховики теперь только самые последние лохушки носят! Пусть бы попробовала мне такой купить!
Ольку мама и в самом деле слегка побаивалась и безропотно выдавала ей на наряды требуемые суммы, в пределах имеющегося, конечно. Зарплата-то у Ксюши была небольшая… А хотела Олька всегда много! Чтоб поярче да покороче и чтоб в глаза сразу бросалось! И красоту свою сильно уважала. Могла часами сидеть перед зеркалом, рассматривая свое молочно-розовое лицо, расчесывая белокурые длинные волосы. И откуда что взялось? От отца, наверное. Денис Караваев фактурный был мальчик, красивый… Только вот умишком ее особо природа не наградила. Училась Олька из рук вон плохо. Как ни билась с ней Ксюша, как ни сидела над книжками целыми вечерами… Никаким, даже чуть малым отблеском интеллекта Олькино бело-розовое личико было не обезображено, голубые кукольные глазки смотрели на мир открыто и дружелюбно, с восторгом и любопытством пивно-жвачно-тусующейся юности. Могла Олька и схамить походя, и заорать грубо, выражая свои эмоции, а иногда и сыпануть ядреным словцом! И соседей любопытных тоже не шибко жаловала. «А чего, – говорила, – не во дворце живем, а в коммуналке, богом забытой, зачем принцессу-то из себя изображать?»
– Ксюш, а знакомиться с Зинкиным мужиком одна поедешь иль вместе с Олькой? – вернула ее из мгновенно пролетевшего перед глазами прошлого Галия Салимовна. – Я б на твоем месте поостереглась ее пока с собой брать – брякнет еще там чего-нибудь, перепугает мужика…
– Да Зинка сама кого хошь перепугает! – тихо отозвалась от плиты бабушка Васильевна. – Такая нервная стала в последнее время, просто ужас какой! Прямо как Леха мой… Вчера я ей рецепт новый котлет из мойвы предложить хотела, так она на меня как заорет! Надоели, говорит, ваши нищенские выдумки! Не хочу, говорит, больше вашу пищу плебейскую жрать! Вот прямо так и сказала – пищу плебейскую… Представляете?
– Да ладно, она всегда такая была! – чуть заплетаясь языком, откликнулась от своего стола Антонина Александровна. – Вечно злая ходила, на жизнь свою всем жаловалась… А какая такая у нее жизнь, скажите? Вот у меня сын инвалид, работать не может, и пенсия у него совсем крохотная… Я ведь не жалуюсь! А у нее вон Ксюшка сама с шестнадцати лет зарабатывала, все ей отдавала – даже и не пикнула никогда! А ей все мало! Послушаешь – прямо героиня! Дочери да внучке всю жизнь посвятила! Уж мы-то с вами знаем, что и кому она посвятила – только и делала, что женихов себе выискивала! И Ксюшку пилила все время – будто опозорила она ее, да на шее зазря сидит… Сама-то не шибко уработалась! Нет чтоб девчонке пальтишко новое справить иль сапожки теплые купить! В одних джинсах да кроссовках всю зиму ходит… – И, повернувшись к Ксюше, добавила: – А ты-то чего молчишь, разнесчастная? Нельзя же так, ей-богу!
