— Так-то вы благодарите своего избавителя?

И он пошел быстрыми шагами через двор.

— Именно. Пока я не приведу себя в полный порядок.

Но это я говорила уже ему в спину, отчетливо сознавая вновь, как я выгляжу: совсем не по-женски, неподобающе, к тому же вся заляпана дорожной грязью. Я повернулась и отправилась в свои покои в башне Мобержон. Слышала, как Анри смеется мне вслед, хотя в его смехе было скорее раздражение, чем веселье. Меня этот смех привел в бешенство, зато смертельная усталость почти прошла. Я снова ощутила прилив энергии и преисполнилась надежд.

«Слово чести, ты коварен, как целый мешок хорьков. Черт побрал бы тебя, Анри Плантагенет!» Мне вспомнилось, как когда-то, давным-давно, я думала, будто он лишен хитрости. Чудовищное заблуждение! Да он был настоящим королем среди хорьков и был способен уговорить кролика прыгнуть в мешок самому, из доверия к доброму другу [88].

Я искупалась, переоделась — по какой-то необъяснимой причине мне расхотелось оставаться в мужской одежде, — и настроение у меня резко улучшилось. Я тщательно все обдумала. Пусть он сам проявит инициативу. Мне хотелось, чтобы за мной поухаживали, вот пусть он и ухаживает. Мне хотелось хотя бы притвориться, что я — желанная женщина, а не предмет важного политического союза.

Да, да, я уже дала согласие на брак, когда мы вместе стояли на коленях в соборе Нотр-Дам, но тогда поддержка Анри играла для меня решающую роль в предприятии, сулившем для меня немалые опасности. Теперь же я благополучно возвратилась в надежные стены своей крепости и могла самостоятельно принимать нужные мне решения. Наш уговор не записан на каменных скрижалях. Если только я сама того не пожелаю. И если не пожелаю по-настоящему этого мужчину.

А я его хотела. Заставлю его заплатить за пережитый мною страх, встряхну слегка, чтобы вывести из обычной сдержанности. Но я хотела его, и теперь-то я его получу! Как он и говорил, я вовсе не глупа. Чтобы обезопасить Аквитанию и Пуату от всех врагов, мне необходим Анри Плантагенет.

Анри даже не пришло в голову помыться. Он вошел, так и не сняв кольчуги, благоухая целым букетом запахов: своего и конского пота, дорожной пыли, — однако его раздражение, вызванное мной, улеглось. Увидев, какие перемены произошли со мной за столь короткое время, он рассмеялся, а глаза засверкали от какого-то живого чувства. На мне было платье из кремовой камчатной ткани, расшитой жемчугами, на шелковой подкладке сдержанных тонов — оно больше всего подходило для официального приема высокого гостя, а не для выговора какому-нибудь непутевому барону, промышляющему разбоем.

— Очень славно! Мне редко доводилось видеть подобные превращения. Из крысы-утопленницы в даму, разукрашенную жемчугами немалой цены. — Он отвесил поклон. — А жемчуга такого качества я вообще не видывал.

— Как и оленьего окорока? — съязвила я, не будучи уверена, не кроется ли за словами Анри насмешка надо мной.

Да нет. В его открытом взгляде читалось явное восхищение. Значит, он умеет быть и учтивым. У кого он научился этому приему — говорить комплименты, которые так помогают завоевать женское сердце? У Жоффруа или у Матильды? С немалым беспокойством я признала, что он умеет красиво выражаться. Мне стало любопытно, на скольких женщинах Анри уже отрабатывал это умение. Не на одном десятке, если верить молве, и все же комплимент был мне приятен. Я слегка отвернулась, скрывая запылавшие щеки, и порадовалась тому, что ниспадающие волнами роскошный шелк и тонкое полотно поддерживают мое достоинство. Что же было в этом мужчине, что так сильно трогало мое сердце? Я прошла к окну и полюбовалась, как двор замка купается в солнечном тепле ранней весны (дождь уже давно прошел), а повсюду теснятся беспокойные кони и закованные в латы воины. Анри без возражений последовал за мной, облокотился на резной подоконник и выглянул во двор.

— Здесь очень красиво, — заметил он. — Я помню, мы отправлялись отсюда на славные охоты.

— Не подумываете ли вы о том, чтобы сделать этот замок своей резиденцией? — Я искоса взглянула на него. — Так вы не сделаете этого без моего позволения. Черт бы побрал вас и все ваши замыслы!

— Думаю, он уже побрал.

Я не успела опомниться, как Анри выпрямился и придвинулся вплотную ко мне. Его дыхание овевало теплом мою щеку, шевелило волосы на виске. Он стал так, чтобы видеть меня в профиль, и так близко, что я умышленно не отрывала глаз от двора, даже когда он приподнял кончик моей косы, перевитой лентами и украшенной самоцветами, и стал накручивать на палец.

— Мы с дьяволом пришли к соглашению много лет тому назад. — Он осмотрел резную заколку, скреплявшую мои волосы. — В конце концов, я-то происхожу, как говорят, от Мелюзины.

Мне это ни о чем не сказало. Анри смотрел на меня, как ястреб на добычу. Но я не стану его добычей. Я прислушивалась больше к его словам, чем к нараставшему в груди волнению.

— А это правда? Она тоже из ваших предков, как Эрлева?

Анжуец, я заметила, любил похвастать женщинами своего рода.

— Так гласят легенды. — Он облокотился о стену, но не выпустил из пальцев мою косу. — Некий давний граф Анжуйский — вероятно, один из многих полумифических Фульков [89]— взял себе красавицу жену именем Мелюзина. Никто не ведал, откуда она родом, кто ее родители. Она не принесла в приданое мужу ни земель, ни богатств, не могла похвастать и знатностью древнего рода — только красивым лицом да еще ожерельем из драгоценных самоцветов, что висело у нее на шее. Но Фульк, не слушая ничьих советов, возжелал взять ее в жены.

— Так уж ему захотелось, — улыбнулась я, убаюканная его негромким голосом.

Этот голос вызывал у меня сладкую дрожь во всем теле.

— Понимаете, она была необычайно красива.

Его рука оставила косу и скользнула по моим пальцам, однако он не сводил внимательного взгляда с моего лица. Как же он приобрел все эти навыки с тех пор, как я видела его скачущим по лестнице в этом самом дворце? Передо мной стоял уже не юнец неоперившийся, а муж, закаленный в битвах, изощренный умом и умеющий очаровывать, когда ему это было нужно. У меня мелькнула мысль, что это и есть ухаживание, о котором я мечтала, только на особый манер Анри Плантагенета.

— И вот граф Фульк обвенчался с красавицей Мелюзиной, и та родила ему четверых детей. Они были исключительно счастливы, если не считать одного пустяка.

— Такой пустяк всегда найдется, — сказала я и почувствовала, как зарделась под его изучающим взглядом.

— Найдется, конечно. Мелюзина, как и положено, стояла рядом с супругом в церкви, но решительно поворачивалась и уходила, когда являлось Тело Христово, и ни за что не хотела причащаться. И стояла на своем, как ни увещевал ее граф, как он ни гневался — даже кнутом, бывало, охаживал ее по бокам.

— Кнутом? Я бы ни одному мужчине не советовала даже пробовать это на мне, как бы он на меня ни сердился.

— Да я и не посмею, — ответил Анри с озорной усмешкой. — К тому же, — он пожал плечами, всегда предпочитая практический подход к делу, — это ведь ничего и не дало. Мелюзина отказывалась подчиниться. У Фулька стали усиливаться подозрения. В конце концов, он решил перехитрить ее и велел четырем своим рыцарям наступить ей на плащ, чтобы она не могла уйти из церкви. — Анри отпустил меня и воздел руки, подражая действиям священника. — Когда священник поднял гостии, Мелюзина повернулась уходить, а восемь кованых сапог пригвоздили к месту подол ее плаща. И что же сделала эта находчивая дама?

— Понятия не имею.

— Она выпуталась из плаща, оставив его валяться бесформенной грудой на полу, схватила за руки двух своих детей и с визгом вылетела из церкви через окно.

— И больше ее не видели, — улыбнулась я.

— Совершенно верно! А вы уже слышали эту легенду раньше? — Я покачала головой, и он усмехнулся. — Получается, она была дочерью самого дьявола, что доказывает этот ее полет. — Он хитро поглядел на меня. — Вы мне не верите, а?