За пятнадцать лет Шене разделал не одну тонну человеческого мяса. Аккуратная бородка, маленькие круглые очочки, но выражение лица выдает человека жесткого и неуступчивого. В этом халате Поля запросто можно было принять за профессора медицинского факультета, да, кстати, он и поистине ошеломляющими познаниями обладал в самых разных областях медицины. Этот человек был неисчерпаемым кладезем научной информации, и у него находился ответ практически на любой вопрос. С Шарко они были знакомы достаточно хорошо.

Комиссар молча обошел вокруг стола, изучая распростертое на столе тело в разных ракурсах. Первый, неизменно тяжелый момент позади, и вот перед Шарко уже не обнаженное тело молодой женщины, но лишь территория, которую предстоит исследовать, территория, по которой расставлено множество сигнальных флажков-улик.

– Тебе показали пресс-папье?

– Да. Никаких сомнений – это орудие убийства.

– А почему ты исключаешь участие обезьяны? Все-таки есть укус, и только что стало известно, что шимпанзе хватала это пресс-папье. Так почему же она не могла нанести им удар?

– Если обезьяна его и хватала, то, скорее всего, уже после убийства девушки. И в любом случае размеры укуса не соответствуют тем, какие могли бы оставить челюсти данного примата. Следы укуса очень четкие. Диастема, щель между центральными резцами верхней челюсти, другая. И расстояние между челюстями другое. Добавлю еще, что на деснах этой обезьяны отсутствуют следы крови. Что же до крови на ее шерсти и конечностях, то как ей там не быть, если обезьяна дотрагивалась до жертвы после смерти. Убийца надеялся совершить идеальное преступление, но он не настолько хитер, чтобы нас обмануть.

Судмедэксперт повернулся к погруженной в наркотический сон обезьяне и произнес:

– Шерочка без машерочки, счастлив тебе объявить, что ты еще очень долго сможешь есть бананы!

Его шутка разрядила атмосферу, и снова посыпались конкретные вопросы:

– В таком случае кем или чем мог быть произведен такой укус?

– Кем-то, у кого челюсти помассивнее, чем у данного экземпляра. Форма челюстей и диастема точно обезьяньи, и, по мнению ветеринара, речь может идти о семействе больших обезьян, но он исключает при этом гориллу и орангутана. Он считает, что это мог быть другой шимпанзе, более крупный и сильный. Во всяком случае, животное, которое при определенных обстоятельствах становится агрессивным.

Шене кивнул в сторону стола у раковины, где стояли закупоренные стеклянные пробирки:

– Я сейчас отправлю в лабораторию образцы крови, взятые из раны. Попрошу исследовать их. И слюну тоже. Надеюсь, удастся получить ДНК обезьяны-агрессора, а следовательно, и узнать, к какому виду она принадлежит.

– Это разве возможно? Узнать вид животного по ДНК?

– Прочитав последовательность нуклеотидов генома в обоих направлениях, вполне возможно получить полный и подробный перечень генов, характерный для данного вида или данной породы.

Леваллуа подошел к химическому столу с выложенной плиткой столешницей, взял в руки крошечный флакончик, на вид – почти пустой.

– М-да… прогресс не останавливается! Что там внутри?

– Похоже, микроскопический обломок зубной эмали. Я нашел его, исследуя рану на лице жертвы. В этом обломке тоже содержится ДНК, и эту ДНК тоже можно проанализировать – в случае, если слюна растворится в крови. Теперь, я бы сказал, дело за биологами.

– А что ты еще обнаружил? – спросил Шарко.

Судмедэксперт улыбнулся:

– Чем больше тебе даешь, тем больше ты требуешь!

– Ты же меня знаешь…

– Я немало рассказал, разве нет? Ну а теперь мне пора заняться вскрытием.

Шарко протянул приятелю руку, тот машинально пожал ее и только потом удивился:

– Как? Ты уходишь?

Леваллуа сверкнул глазами, но Шарко не дал лейтенанту времени произнести хоть что-то и бросил уже на пути к двери:

– Что-то нет сегодня настроения любоваться потрохами. Коллега прекрасно обойдется без меня. Аутопсия – его любимое зрелище.

– Мы же собирались вместе пообедать? Когда ты меня должен был пригласить?

– Не волнуйся, Поль, еще приглашу. А пока выпьешь пива за мое здоровье.

Он распахнул двустворчатую дверь и вышел не оборачиваясь.

На улице он глубоко вдохнул. Хоть и привык, но все-таки вид трупов плохо на него действовал. Неудобоваримое зрелище!

Шарко позвонил Клементине Жаспар, сообщил ей, что она сможет получить свою обезьяну целой и невредимой, и попросил, как только это случится, сделать попытку вытащить из шимпанзе еще какие-нибудь сведения. Клементина пообещала позвонить, если попытка окажется удачной, и от всего сердца поблагодарила комиссара. И он был уверен: она сделает все, что только сможет, чтобы ему помочь, он чувствовал, что эта женщина отличается не только абсолютной искренностью, но и подлинной человечностью.

Он потихоньку добрался до железной скамьи на набережной, сел. Народу тут было немного: близость Института судебной медицины и множество полицейских машин отпугивали случайных прохожих. Порт Арсенала с его катерами и тяжелыми лодками поблизости, приятный легкий ветерок, ласковое сентябрьское солнце. А Ева Лутц больше ничего этого не увидит. Кто-то, кого шимпанзе назвала «чудовищем», лишил Еву основного права человека: права дышать. А потом бросил в клетке, будто она просто кусок мяса. Шарко думал о родителях девушки. Им скажут не всю правду, им скажут, что «совершено преступление», но не сообщат подробностей. И пообещают «приложить все силы, чтобы найти того, кто это сделал». Отец и мать, наверное, даже не услышат конца фразы, потому что с первых же слов мир для них внезапно померкнет.

Шарко потер висок и, сняв солнечные очки, одна из дужек которых была кое-как склеена и обмотана скотчем, подставил лицо солнцу. Лучи ласково скользили по щекам. Комиссар закрыл глаза и легко представил себе, как убийца появляется в питомнике вместе с крупной агрессивной обезьяной. Первый наносит смертельный удар, вторая, движимая звериным инстинктом, прокусывает жертве щеку. Может быть, это и было «чудовище», о котором говорила Шери. Кто-то из ей подобных. Обезьяна.

Приглушенные голоса людей и шум моторов. Плеск воды… Дыхание ветра… Тени, танцующие под опущенными веками… Все это внезапно рассыпалось, словно горсть песка, брошенная к небу: на плечо Шарко легла тяжелая рука, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он находится. Комиссар, поморщившись, помассировал шею и поднял глаза. Перед ним стоял Леваллуа.

– Взял и вот так спокойненько бросил меня в прозекторской! Мы с тобой только начинаем работать вместе, а ты уже показываешь, на что способен.

Шарко посмотрел на часы, оказывается, прошло больше часа. Он удержал зевок.

– Прости, но сейчас мне это трудновато.

– Судя по тому, что говорят, тебе уже целую вечность это трудновато! И еще говорят, что вы с Маньяном до того друг другу обрыдли, что он тебя выгнал.

– Больше слушай, что говорят! Мало где услышишь столько гадостей, сколько на Орфевр, тридцать шесть. В любом коридоре сплетни, слухи – и большей частью необоснованные. Ну и как тебе вскрытие?

– Ты ничего не потерял. Оставаться там, чтобы увидеть такое, ей-богу… Шене орудует своими ножичками, как скрипач смычком. Просто ужас какой-то, омерзительно! Если я что-то и ненавижу в нашей работе, так именно это.

– Жертва была изнасилована?

– Нет.

– Значит, сексуальный мотив отбрасываем.

– Неужто?

Жак Леваллуа, явно нервничая, сунул в рот мятную жвачку и тоже снял темные очки. Красивый он, однако, парень, смахивает немножко на Брэда Питта в «Семи», подумал Шарко.

Между тем его молодой напарник продолжил:

– Черт возьми… Не хотелось бы рассказывать ничего такого жене.

– Ну и не рассказывай, делов-то!

– Легко сказать! Слушай, кое-чего никто у нас не понимает… Ты мог бы в Нантерре зарабатывать вдвое больше, имея вдвое меньше проблем. Тебе осталось меньше десяти лет до пенсии. Какого черта ты вернулся в уголовку за черствым хлебом? Почему сам ходатайствовал о том, чтобы из комиссара стать лейтенантом? В жизни такого не видел, это ни с чем не сообразно. У тебя что – денег куры не клюют? Плевать на бабки?