— Эвелина! — позвал я. Дверь на пружине, скрипя, медленно закрывалась. Я вошел в дом. — Эвелина!

Здесь было тепло. Справа от меня скрипнула доска. Эвелина поднималась по лестнице. Я последовал за ней, перескакивая через две ступеньки. На лестничной площадке я увидел три двери. Одна была закрыта. Я постучал в нее.

— Эвелина?

Никакого ответа.

— Эвелина, это я, Дэвид. — Молчание. — Дэвид из «Ангела».

Звук раздвижного окна, скользящего по полозьям.

Я открыл дверь и увидел, что Эвелина лезет в окно. Она бросила на меня взгляд, перекинула ногу через подоконник и скрылась. Я подбежал к окну. Крыша из волнистого железа тянулась вниз на десять футов, узкий переулок шел параллельно улице, на которой я поставил машину.

Я смотрел, как Эвелина идет по крыше мелкими шагами, стараясь не поскользнуться на льду. Дойдя до края, она оглянулась, заколебалась и спрыгнула. Лицо ее скривилось от боли, но она не издала ни звука. Поднялась на ноги, разбрасывая гравий, и побежала.

Я спустился по лестнице. Парадная дверь была все еще открыта. Дом напомнил мне ту квартиру в Брикстоне: стены одноцветные, возможно, некогда окрашенные, ковра на полу нет. В глубине коридора я видел кухню, несколько эркеров и еще одну закрытую дверь. Никакой мебели, только в кухне посуда и микроволновая печь. Я направился к переднему крыльцу.

— Ууххх… — послышалось из дома.

Чей-то голос.

Я остановился. Прислушался.

Ничего.

Я пошел по коридору. В доме чем-то пахло. По мере приближения к кухне запах становился сильнее.

В кухне было две двери. Одна вела в задний садик, заросший бурьяном. Другая — в жилую комнату без мебели и телевизора, лишь разбросанные по полу книги и одеяло в углу. Шторы на единственном окне были задернуты, маленькая арка вела в соседнее помещение. Со своего места я видел в арку часть дивана. Деревянные подлокотники, большие кожаные подушки.

И лежащую на одном из подлокотников голову.

Я осторожно двинулся вперед. Голова, грудь. Свисающая с дивана рука, костяшки пальцев касаются пола. В нескольких дюймах от пальцев шприц. Откатившийся так, что не дотянуться. Часть жидкости пролилась на пол возле переполненной окурками пепельницы. Это был мужчина. Точнее, парень. Брюки его намокли, темное пятно тянулось от паха по штанине. У конца дивана стояло ведро.

Полное рвоты.

Запах был очень сильным. Всепроникающим. Я отвернулся, прикрывая лицо рукавом.

Парню было не больше восемнадцати, но его руки пестрели синяками от уколов. Вздувшиеся вены отчетливо проступали сквозь кожу. Лицо было белым как снег, под полузакрытыми глазами желтело что-то, напоминавшее плохо наложенную косметику. Подойти ближе я не мог. Запах стоял совершенно отвратительный.

Потом где-то хлопнула дверь.

Я насторожился.

Кухня была по-прежнему открыта. А за ближайшей ко мне дверью, ведущей в коридор, послышались шаги. Мелькнула тень, по коридору кто-то прошел. Я взглянул належавшего парня и увидел еще кое-что: стеклянный пузырек с проткнутой шприцем пробкой. На этикетке было написано: «Кетамин».

Из кухни донесся какой-то звук.

Я подошел к ведущей в коридор двери, медленно открыл ее и стал ждать. Слышалось, как в кухне кто-то ходит. Открывает ящики. На половике возле парадной двери лежал снег. Тут я увидел негра, кричавшего мне вслед на улице. Он выглядел лет на тридцать, а ростом был не больше пяти футов десяти дюймов, но коренастый, под кожей перекатывались мускулы, от уголка глаза вверх по бритой голове тянулась вена. Он смотрел из кухонной двери на сад.

Я снова взглянул на парня. Глаза его были закрыты, но рот открыт. Язык вываливался наружу, елозя по губам, словно не умещался во рту. Десны кровоточили. Когда язык шевельнулся снова, я увидел, что зубов у него нет.

Их вырвали.

Парень кашлянул, приглушенный слюной и рвотой звук разнесся по дому. Человек на кухне обернулся, посмотрел на меня.

И улыбнулся.

Я пошел к парадной двери, но когда приблизился, она распахнулась. Вошла Эвелина, щеки ее раскраснелись, лицо искажал гнев. Она вскинула руку. Пальцы сжимали пистолет. Ствол медленно двигался к моему лицу, я инстинктивно попятился и выставил ладони. Сверкнула вспышка, со стены надо мной посыпалась штукатурка. Потом прогремел еще один выстрел, на сей раз более громкий.

— Эвелина, постой!..

Она пошла ко мне, держа перед собой пистолет. Новенький, в превосходном состоянии. Возможно, до сих пор из него не стреляли.

Эвелина остановилась футах в двух от меня, явно собираясь выстрелить мне в голову. Пистолет, наведенный мне в глаз, совершенно не дрожал. Потные пальцы крепко сжимали рукоятку.

— Дэвид, что ты делаешь?

Я молчал, охваченный страхом, что она выстрелит, едва я заговорю, хотя голос ее звучал мягко, почти восхищенно. А ведь я знал ее еще до смерти Деррин, разговаривал и смеялся с ней.

— Что ты делаешь? — спросила она снова.

В воздухе стоял тошнотворный запах порохового дыма, напоминавший о езде по городу до восхода солнца. Я слышал шаги негра за моей спиной в коридоре. И не шевелился. Любое движение могло оказаться достаточным поводом для выстрела.

— Надо было оставить нас в покое, — сказала Эвелина.

И шагнула ко мне. Я напрягся и отвел голову от пистолета. Эвелина зашла мне за спину, и я ощутил затылком дуло.

— Слышишь меня, Дэвид? Надо было оставить нас в покое.

— Эвелина, ты мне не нужна. Не делай это.

Она промолчала.

Я слегка повернулся и увидел, что она передала пистолет негру.

— Мне не нужен никто из вас. Только Алекс.

— Алекс не…

— Хватит, Ви, — перебил ее негр.

Он переложил пистолет из одной руки в другую. Перевернул его рукояткой вперед. И — прежде чем я успел среагировать — ударил меня по лицу.

Я потерял сознание.

26

Я открыл глаза и увидел краснокирпичную постройку. Это была та самая фабрика. Пустая, заброшенная: окна выбиты, стены разрисованы граффити, двери сорваны с петель. Передо мной раскинулась большая бетонная площадка, сквозь трещины пробивалась трава, местами лежал снег.

Мне заткнули рот кляпом. Шевельнувшись, я почувствовал, что руки связаны, а ступни онемели. На мне были джинсы, майка и куртка на молнии, но пальто, ботинки и носки с меня сняли. Я сидел босиком, касаясь подошвами пола. Кости ныли от холода. Небо меркло. Надвигалась ночь.

Я прислушался, но уловил только шум машин на далекой дороге. Футах в сорока от меня высились полуразрушенные стены — остовы надворных построек, давно забытых.

Потому-то меня и привезли сюда. Никто здесь не появится.

Никто меня не найдет.

Мне почудилось какое-то движение, возможно, хлопанье птичьих крыльев. Слева за аркой послышались шаги, стук камня, катящегося по бетону от удара ногой, хруст снега. Приближался кто-то невидимый. Я попытался шевельнуться, но все тело заныло. Дали знать о себе ушибы на челюсти и затылке. Когда я попробовал повернуться, боль пронзила голову ото рта к глазу. Казалось, будто по лицу течет кровь.

Поднялся сильный ветер, продувающий открытое пространство и принесший теплый запах чего-то сладкого, похожего на карамель. Когда ветер утих, я ощутил возле уха чье-то дыхание. Я старался не шевелиться, сохранять хладнокровие, но от сознания, что кто-то находится рядом, меня пронизала дрожь. Казалось, это их позабавило: стоявшие сзади попятились, словно одержали маленькую победу.

Я подумал, не позвать ли на помощь, поднять как можно больше шума. Но это ничего не меняло. Здесь, вдали от дороги, меня бы никто не услышал. И, даже сбросив путы, я не смог бы убежать, блуждая в темноте словно с завязанными глазами.

Снова ветер. На сей раз более сильный и холодный.

— Эвелина?

Кляп приглушал мой голос. Я откашлялся и почувствовал, как напряглись мышцы. В висках запульсировала боль, вызвав головокружение и тошноту. Я безуспешно пытался повторить имя женщины и снова ощутил над ухом чье-то дыхание. Только на сей раз почувствовал еще и губы, на секунду коснувшиеся кожи, но этого было достаточно.