Обычно воскресный день я провожу в семье своего начальника Гаспара. Мы играем в карты и пьем пиво. У Гаспара трое детей. Старшая, Эстер, играет с нами, она почти моя ровесница, работает на текстильной фабрике, она ткачиха с тринадцати лет. Два мальчика, тоже наборщики, в воскресенье днем куда-нибудь ходят. На футбольные матчи, в кино, гуляют по городу. Анна, жена Гаспара, ткачиха, как и ее дочь, моет посуду, стирает, готовит ужин. У Эстер светлые волосы, голубые глаза и лицо немного похоже на лицо Сары. Но она не Сара, она не моя сестра, она не моя жизнь. Гаспар говорит мне:
— Моя дочка влюблена в тебя. Женись на ней. Я тебе ее отдаю. Ты единственный человек, который ее достоин.
Я говорю:
— Гаспар, мне нельзя жениться. Я должен ухаживать за Матерью и ждать Лукаса.
Гаспар говорит:
— Ждать Лукаса? Ты сошел с ума. Он добавляет:
— Если не хочешь жениться на Эстер, лучше тебе к нам больше не приходить.
Я больше не хожу к Гаспару. Теперь я провожу все свободное время дома, с Матерью, кроме тех часов, когда я бесцельно брожу по городу или по кладбищу.
В сорок пять лет я становлюсь руководителем другой типографии, от издательства. Я больше не работаю по ночам, я работаю с восьми утра до шести вечера с двухчасовым перерывом в полдень. В это время мое здоровье уже сильно подорвано. Легкие насыщены свинцом, в крови мало кислорода, она отравлена. Это сатурнизм, болезнь печатников и наборщиков. У меня резкие боли в животе и тошнота. Врач сказал мне пить много молока и как можно чаще бывать на свежем воздухе. Я не люблю молоко. Еще меня мучает бессонница и нервное и физическое переутомление. Проработав тридцать лет ночью, невозможно привыкнуть спать по ночам.
В новой типографии мы печатаем самые разные тексты, стихи, прозу, романы. Директор издательства часто приходит проверять нашу работу. Однажды он кладет передо мной мои собственные стихи, которые он нашел на полке:
— Это что такое? Чьи это стихи? Кто такой Клаусс Лукас?
Я начинаю что-то бормотать, потому что, вообще, я не имею права печатать личные тексты:
— Это мое. Это мои стихи. Я печатаю их в нерабочее время.
— Вы хотите сказать, что вы — Клаусс Лукас, автор этих стихов?
— Да, я.
Он спрашивает:
— Когда вы их написали?
Я говорю:
— В последние годы. Я написал еще много других стихов, до этого, в молодости.
Он говорит:
— Принесите мне все, что у вас есть. Приходите завтра ко мне в кабинет и принесите все, что вы написали.
На следующее утро я прихожу со своими стихами в кабинет директора. Это несколько сотен страниц, может быть, тысяча.
Директор прикидывает пакет на вес:
— Столько стихов? Вы никогда не пробовали их публиковать?
Я говорю:
— Я никогда об этом не думал. Я сочинял для себя, чтобы чем-то заняться, это было развлечение.
Директор смеется:
— Развлечение? Ваши стихи не самая забавная вещь. Во всяком случае те, что я уже прочел. Но может быть, вы в молодости были веселей?
Я говорю:
— В молодости — наверняка нет.
Он говорит:
— Это правда. В то время жизнь была совсем невеселая. Но после революции многое изменилось.
Я говорю:
— Но не для меня. Для меня ничего не изменилось.
Он говорит:
— По крайней мере, теперь мы можем напечатать ваши стихи.
Я говорю:
— Если вы так думаете, если вы так считаете, публикуйте. Но я прошу вас никому не сообщать ни мой адрес, ни мое настоящее имя.
* * *
Лукас вернулся и снова ушел. Я его прогнал. Он оставил мне свою незаконченную рукопись. Я сейчас ее дописываю.
Человек из посольства не предупредил меня о своем визите. Через два дня после посещения брата он позвонил в мою дверь в девять часов вечера. К счастью, Мать уже легла. У этого человека кудрявые волосы, он худ и бледен. Я провожу его к себе в кабинет:
— Я плохо говорю на вашем языке, поэтому не сердитесь, что я выражаюсь так неловко. Ваш брат, то есть человек, называющий себя вашим братом, Клаус Т., сегодня покончил с собой. Он бросился под поезд в четырнадцать часов пятнадцать минут на Восточном вокзале, в тот момент, когда мы хотели его репатриировать. Он оставил у нас в посольстве письмо для вас.
Он протягивает мне конверт, на котором написано: «Передать Клауссу Т.».
Я вскрываю конверт. На почтовой открытке я читаю: «Я хотел бы быть похороненным рядом с нашими родителями». Подпись: «Лукас».
Я протягиваю открытку служащему посольства:
— Он хочет, чтобы его похоронили здесь. Служащий читает открытку, спрашивает:
— Почему он подписывается «Лукас»? Он действительно был вашим братом?
Я говорю:
— Нет. Но он так верил в это, что я не могу ему в этом отказать.
Служащий говорит:
— Странно. Два дня назад, после поездки к вам, мы спросили у него, нашел ли он кого-нибудь из своей семьи. Он ответил «нет».
Я говорю:
— Это правда. Между нами нет никакого родства.
Служащий спрашивает:
— Вы все же даете разрешение похоронить его рядом с вашими родителями?
— Да. Рядом с Отцом. Это единственный умерший человек в нашей семье.
Мы со служащим идем следом за гробом. Падает снег. У меня в руках букет белых гвоздик и букет красных гвоздик. Я купил их в цветочном магазине. В нашем саду даже летом теперь нет гвоздик. Мать сажает там всякие разные цветы, кроме гвоздик.
Рядом с могилой Отца вырыта новая могила. В нее опускают гроб с телом моего брата и ставят крест, на котором написано мое имя, но по-другому.
Я каждый день возвращаюсь на кладбище. Я смотрю на крест, где написано имя Клаус, и я думаю, что нужно заменить его другим крестом, на котором было бы написано имя Лукас.
И еще я думаю, что скоро мы все четверо снова будем вместе. Как только Мать умрет, у меня не будет никакой причины продолжать жизнь.
Поезд — это хорошая мысль.
This file was created
with BookDesigner program
[email protected]
06.01.2009