– Полнейшую! Как шведы под Полтавой! – с безмятежным видом резанул Ермаков. – Юденич разбит и отвел войска в Эстонию. Деникин отступил уже к Ростову, может быть, ему удастся отстоять Крым. Миллер держит Колу, но это вряд ли надолго затянется. Про Сибирь я не говорю – вы сами видите, что здесь происходит…

– Знаю, – с горечью и язвительным гневом сказал Колчак. – Вы тут тоже приложили руку и решили пре… то есть сдать наши умирающие армии.

– Предать?! Вы же это слово хотели сказать, Александр Васильевич?!

– Предал бы Политцентр, это да. А вы… Вы просто решили выйти из игры. Но вы зря надеетесь, что большевики вас оставят в покое…

– Не надеюсь. Они никого в покое не оставят, пока весь мир не большевизируют. Или пока им осиновый кол в могилу не вобьют, что намного вернее. Но это так, поэтика. Мы же с вами люди военные, ваше превосходительство. А потому давайте говорить открыто и конкретно.

Ермаков решительно затушил папиросу, глянул адмиралу прямо в глаза. Колчак тоже собрался, щека дергалась тиком, и было видно, что адмирал с трудом сдерживает ярость.

– Объявив независимость Сибири, мы, – полковник выделил местоимение, – выигрываем время. Нужно создать за год более-менее приемлемые условия жизни, обеспечить населению спокойствие и порядок. Вы меня упрекнули за бойню, которую устроили мои солдаты в этом городе. Но это не так – военное положение позволило нам начать наводить порядок. Мятежные шахтеры едва составили половину убитых, другая половина состоит из преступного элемента, которым наводнены наши города и с которыми ваше правительство почти не боролось. И зря – криминал не менее опасная зараза, чем красные. Повсеместные грабежи и убийства подорвали у населения веру в вашу власть, господин адмирал, не менее чем военные неудачи вверенных вам войск. А то и более…

– Нельзя творить беззаконие, полковник. Ваши методы очень похожи на большевистский террор. Мне сказали, что только здесь ваши солдаты перебили несколько сотен человек. И еще в Иркутске…

– Вы не правы, адмирал. Это они развязали террор против обывателей, а мы ответили тем же. С моими солдатами задействованы бывшие чины полиции и жандармерии, которых мобилизовали поголовно. Смею вас заверить, что это настоящие профессионалы своего дела. А потому удалось в кратчайшие сроки ликвидировать сотни уголовников и каторжан, разгромить десятки притонов, хаз и малин. Перевешали множество скупщиков краденого, у них конфискованы ценности на огромные суммы. И вот результат: утром мне подали сводку по МВД, а я с ними обязательно знакомлюсь, стараюсь быть в курсе событий – в Иркутске вчера за сутки произошло только одно убийство и два грабежа. Всего! А в начале декабря за одну ночь фиксировали до сотни преступлений. Все виновные задержаны патрулями, их оказалось четыре человека, и они были расстреляны без промедления. Сейчас не время миндальничать, играть в правосудие, адвокатов и прочий гуманизм…

– Вам не откажешь в решительности, господин полковник…

– Иначе нельзя, власть должна быть сильной, либо она будет обречена. Но хватит об этом. Вернемся к тому, с чего начали. Декларировав независимость, мы уже сейчас получили поддержку Японии. Поставки оружия и снаряжения начнутся через месяц, кроме того, японцы помогут навести порядок на железной дороге, с доставкой медикаментов и многое другое. То, от чего вы раньше отказались, делая ставку на союзников. Подождите, господин адмирал, я не упрекаю вас, и тем более не осуждаю, я констатирую факт. Далее – вы видели, во что одеты мои солдаты? Американцы передали нам за последние дни более двух десятков вагонов с обмундированием и оружием. Сами предложили! Сейчас решается вопрос о закупке в САСШ военной техники – танков, боевых катеров, аэропланов и многого другого. Думаю, что через пару месяцев мы получим искомое.

– Вы уверены? – По лицу Колчака пробежала усмешка, и он почти незаметно фыркнул.

– Полностью, – Ермаков энергично кивнул. – Это год назад Сибирь в глазах союзников не имела значения, как Золушка, лишенная всех прав. А теперь ситуация изменилась – за богатой невестой ухаживают, ей стараются понравиться, ибо она другого жениха может выбрать. Япония и САСШ это сразу поняли, думаю, и любители пудинга с лягушатниками уже сообразили.

– Для чего вы мне это рассказываете? Желаете, чтобы я одобрил ваши действия по расчленению России?

– Господа побойтесь, ваше превосходительство! И слово же вы нашли, прямо душегубом себя ощущаешь. Я к тому говорю, что нами сделано все возможное, и союзники уже всерьез решили, что Сибирь полностью отделилась от России. Но именно это и называется военной хитростью, в которую поверили все, и вы с ними, ваше превосходительство…

– Что?! Что вы сказали?! – Напускная броня ледяного спокойствия впервые дала брешь, изумление в голосе Колчака прорвалось явственно. Адмирал даже заморгал глазами, будто заново стал ребенком, которому показали интересную игрушку.

– Именно сейчас сложилась ситуация, когда у бело го движения появились реальные шансы переиграть этих шулеров с их краплеными политическими колодами. Нас, я имею в виду Сибирское прави тель ство, они, несомненно, полностью поддержат. Ведь добрая четверть, если не треть, территории Российской империи, с мизерным трехмиллионным населением, стала для них лакомым куском. Еще бы, такой вкусный пирог! Подавятся, как Бобик костью! Колонией мы не станем – слишком много жаждущих, локтями друг друга отпихивать будут.

Ермаков замолчал, закуривая очередную папиросу, бросив короткий взгляд на Колчака. Увиденное ему понравилось – адмирал крепко задумался, а это было хорошим признаком, ибо гнев – плохой советчик.

– И на большевиков нажмут, чтоб те на нас сильно не давили. Воевать с красными мы не в состоянии – слишком несопоставимы людские и материальные ресурсы. Сейчас не в состоянии, – увидев мгновенно пробежавшую по лицу Колчака тень, Ермаков добавил:

– Нам хотя бы год передышки. За это время покончим с партизанами, устроим тыл, перевооружим и подготовим кадровую армию. Тем более войска Каппеля сейчас почти небоеспособны – им нужен долгий отдых. Люди устали, вымотались, свирепствует тиф. Нужно обустроить всех эвакуированных – а их уже чуть ли не триста тысяч. Нет, сейчас мы не то что освободить от большевиков Сибирь, и тем более Россию, сейчас мы больше пары месяцев воевать не сможем, да и то, не столько атакуя, а отбиваясь.

– Чем обусловлен такой срок, и почему только в обороне? – глухо спросил адмирал таким тоном, что походило больше на утверждение, словно сам Колчак заранее знал ответ на свой вопрос.

– Запасов не хватит. В Иркутске эсеры в свое время придержали поставки на фронт вашим войскам, что, конечно, не могло не отразиться на ходе кампании. Но с другой стороны, их саботаж сейчас принес великое благо – мы сможем полностью снарядить до двадцати тысяч солдат. Склады по железной дороге от Иркутска до Нижнеудинска буквально забиты, и сейчас чехи передают их под нашу охрану.

По лицу Колчака снова пробежала тень – Ермаков понял, что его завуалированный упрек достиг цели – ведь в Омске отступающие войска Колчака оставили красным колоссальные запасы оружия и снаряжения. Радио из Москвы ежедневно перечисляло захваченные трофеи.

– Кроме того, чехи передают нам все вооружение, боеприпасы и снаряжение своего корпуса. Часть из них мы используем для собственных нужд…

– Почему только часть? Не хватает солдат?

– Не только! Мы уже готовим два корабля для отправки в Крым – они повезут через неделю это вооружение и прочее добро генералу Деникину.

– Так-так, – задумчиво протянул адмирал и бросил на Арчегова быстрый взгляд. Как показалось полковнику, в глазах Колчака сквозил теперь не гнев, а нечто похожее на уважение, и даже признательность. И Ермаков решился – теперь можно было задать главный вопрос, ради которого он и устроил Колчаку такое жестокое испытание.

Ачинск

– Как же фы так проморгали их фыступление?! – с чувствительным прибалтийским акцентом в скрипучем голосе спросил молодой командир в длинной кавалерийской шинели. На рукаве были четко видны под нашитой звездой два красных ромба – знаки отличия начдива. Так сокращенно в Красной армии именовали начальников дивизий.