— На мой тоже. Давай раздвинем этот стол и поставим чайник.

— Располагайте мною, моя прекрасная леди!

Пока мы, обмениваясь любезностями, расставляли стол, остальные обменивались рукопожатиями. Меня всегда смешила эта комичная мужская привычка и серьезность, с которой представители сильного пола исполняют ритуал; особенно забавно это выглядит, когда их много.

— Прошу к столу, господа! Прихватите с собой пару стульев.

Все зашумели, загремели стульями, устраиваясь вокруг овального стола.

— С чего начнем? — спросил Серж, в силу начальственной привычки расположившийся во главе.

Игорек Мищенко — когда-то тощий и нескладный парень, а теперь пузатый и нескладный дядя — склонился над портфелем и достал литровую бутылку импортной водки.

— Давайте помянем Мефодия.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Гусь никогда не страдал особой тактичностью, но даже он мог бы сообразить, что пить за упокой души убиенного в обществе убийцы как-то не принято. Но больше всего меня поразило другое. Предложение исходило от человека, которому покойный сломал жизнь. От Мефодия пострадали многие, но только Игорек пережил из-за него настоящую драму. Я вспомнила, какое у него было лицо, когда он смотрел на Мефодия не далее как в пятницу. От его взгляда можно было прикуривать. А сейчас, глядя на благостную скорбную физиономию Гуся, можно было подумать, будто скончался его любимый дедушка. De mortuis aut bene aut nihil? О мертвых — ничего, кроме хорошего?

Тишину нарушил скрипучий голос Глыбы:

— Пусть сначала Ворона — (это мое университетское прозвище среди недоброжелателей) — объяснит, кого она выгораживала, когда избавлялась от трупа и через Сержа науськивала нас врать милиции.

— Не исключено, что тебя, — быстро ответила я, опережая присутствующих джентльменов, готовых вступиться за даму. — Мы собрались именно затем, чтобы это выяснить.

— Глеб, смени тон, — спокойно, но решительно сказал Марк. — Базар нам ни к чему. По крайней мере восемь человек из присутствующих заинтересованы в том, чтобы пролить свет на гибель Мефодия. Если ты намерен нам мешать, вывод напрашивается сам собой. Когда Варвара просила вас никому не рассказывать о последней встрече с покойным, она понятия не имела, что он умер насильственной смертью. Решение мы принимали впятером и несем равную ответственность. Почему мы его приняли, тебе уже известно. Так что постарайся обойтись без личных выпадов.

— Так с чего мы начнем? — снова перехватил инициативу Серж. — Варька, ты говорила, будто у тебя есть какие-то соображения…

— Да. Соображение первое. Мефодий пришел к Генриху без приглашения, неожиданно для всех нас. Атропин, которым он отравился, к числу распространенных в быту веществ не относится. Им не чистят ванны и ботинки, не морят крыс и насекомых, не лечат от гриппа или бессонницы. Его нужно было добывать специально. Кто это сделал? Учитывая все сказанное, напрашивается ответ: сам Мефодий. Поэтому для начала давайте обсудим возможность самоубийства. Тем более что, как ни кощунственно это звучит, она предпочтительнее других. Лёнич, на этот вопрос можешь ответить только ты: какое настроение было у Мефодия в последние дни? Не замечал ли ты у него признаков депрессии?

Лёнич зачем-то снял очки, повертел их в руках и снова водрузил на внушительный нос.

— Нет, ничего такого я не припомню. Злился он — это да. На ребят, у которых жил раньше, особенно на тебя, Сергей. Жаловался, что ты его обманул, и мечтал посмотреть на твою физиономию, когда он закончит какие-то свои программы. Но в основном настроение у Мефодия было нормальное. Он любил посмотреть телевизор и с удовольствием обсуждал с нами фильмы и передачи. Хорошо спал, с аппетитом ел, на здоровье не жаловался. Да, неделю назад ему прислали из дома деньги, и он загорелся идеей собрать компьютер. Нам-то с женой компьютер ни к чему, а Мефодий без него страдал. Так вот, он три раза ездил на радиорынок, приценивался к деталям, кое-что даже купил. И все рассказывал нам, какую мощную соберет игрушку, как доделает свои программы, продаст их и купит квартиру себе и нам. Нет, у меня даже мысли не возникало, что он думает о самоубийстве.

Я облегченно вздохнула. Теперь у меня не оставалось сомнений: Великович не убивал. В противном случае он не отверг бы версию о самоубийстве столь решительно. Генрих, очевидно, разделял мои чувства. Он перехватил мой взгляд и подмигнул.

— Хорошо. Тогда перейдем к следующей версии. Я заранее прошу прощения за бестактность, — (Глыба громко хмыкнул), — но хочу напомнить, что мы должны рассмотреть все кандидатуры. Лёнич, ты узнал о намерении Мефодия пойти к Генриху за три часа до сбора. У тебя было время подсуетиться и достать атропин. Вас с женой наверняка тяготил лишний жилец, тем более такой неудобный, как Мефодий. Все мы знаем, что он отличался, мягко говоря, неаккуратностью, наплевательским отношением к чувствам окружающих, высокомерием — попросту говоря, свинством. Возможно, он обидел или даже смертельно оскорбил тебя или твою жену, а то и причинил какой-нибудь вред ребенку. Конечно, все это слабовато для мотива, но лучшего мы не видим. В общем, скажи: ты не убивал Мефодия?

Лёнич криво улыбнулся и покачал головой:

— Нет. Я понимаю, что выгляжу подозрительно. Привел Мефодия к Генриху, бросил его там, жаловался на жизнь…

— Ну уж и жаловался! — перебил его Прошка. — Слышал бы ты, как жалуются некоторые!

Не знаю, на кого он намекал, но Марк, судя по ледяному взгляду, брошенному в Прошкину сторону, подозревал, что на него.

— Я даже заходил с Мефодием в магазин за этим злосчастным портвейном, — продолжал Лёнич. — И дома у нас в последнее время действительно было очень напряженно. Но я не убивал, поверьте.

Я кивнула.

— Честно говоря, я в этом не сомневалась. Что ж, поехали дальше…

— А может, сначала перекусим? — жалобно проскулил Прошка.

Думаю, Марк не убил Гаргантюа на месте только потому, что не любил устраивать свары в присутствии посторонних. Будь мы одни, Прошке наверняка пришлось бы туго. Не исключено, что Марк и здесь не удержался бы от рукоприкладства, но нашего обжорку поддержали Глыба и Мищенко. Пришлось устроить перерыв, сделать бутерброды и налить чай.

— Так чья кандидатура у нас на очереди? — возобновил совещание Серж, дожевав кусок колбасы.

— Мы, конечно, можем перебрать всех в алфавитном порядке, — сказала я. — Но прежде мне хотелось бы задать вам один вопрос: кто из вас знал, что Мефодий живет у Лёнича?

Ответом мне было молчание.

— Лёнич, вспомни, ты кому-нибудь говорил об этом? Не обязательно присутствующим.

Он задумался, потом покачал головой:

— Нет. Разве что жена могла рассказать кому-нибудь из подруг, но вряд ли ее подруги знакомы с кем-то из вас. Другой круг.

— Но ты все-таки расспроси ее. Мир, как известно, тесен.

— Хорошо.

— Ну все, — сказала я. — Мои соображения исчерпаны. Пусть теперь высказываются другие.

— Я все думаю: почему убийца выбрал атропин? — заговорил Марк, выждав минуту-другую. — Яд нетипичный, да и вообще, какой это яд, если смертельная доза — двести граммов? Аспирин и тот токсичнее. Откуда он вообще знал, что атропином можно отравить? Варька, ты заглотила детективов больше, чем все мы, вместе взятые. Ты читала где-нибудь об убийстве атропином?

Я отрицательно покачала головой:

— Не помню. Ты прав, яд нетипичный. Книжные отравители пользуются цианидом, мышьяком, вероналом и прочими снотворными, наркотиками, змеиным ядом, гиосцином, болиголовом, фосфором и даже бензином, но про атропин я, по-моему, не читала. Но это ничего не значит. Убийца мог полистать какой-нибудь медицинский справочник. Наткнулся на атропин и решил, что он ему подходит. Прозрачная жидкость, без запаха, достать сравнительно легко…

— Как — легко? — неожиданно перебил меня Мищенко. — Где?

— Думаю, в любой глазной клинике или непосредственно у окулиста.

Лёнич вдруг закашлялся, выронил бутерброд, вскочил, потом снова сел и обвел нас диким взглядом.