Он обратил внимание на женщину в бежевом пальто, заметив ее румяные щеки, жесткие каштановые волосы и рыхлую фигуру. Неужели Пьетро – любитель классической красоты и живописи – выбрал себе в любовницы такую неряшливую женщину? Невозможно даже представить, что она работала в ночном клубе, исполняя лэп-дансинг![1]

Рауль поджал губы, вспоминая, как восемь месяцев назад встретился с адвокатом, которого отец назначил исполнителем завещания.

– Последняя воля Пьетро Грегорио Кардуччи состоит в следующем, – читал вслух синьор Орсини. – «Я хочу, чтобы акции компании «Кардуччи косметикс» были поровну разделены между моим приемным сыном Раулем Кардуччи и моим единственным кровным наследником Джино Мейнардом».

Рауль онемел, узнав, что у Пьетро имеется внебрачный ребенок. Адвокат тем не менее продолжал:

– «Моим сыновьям, Раулю и Джино, я оставляю равные доли виллы «Джульетта». Я желаю, чтобы Джино вырос в семейном особняке. Его доля в компании и доля собственности на виллу остаются в трастовом управлении до достижения им восемнадцати лет. А до той поры я желаю, чтобы его мать, Элизабет Мейнард, жила вместе с ним на вилле «Джульетта» и контролировала управление долевой частью Джино в «Кардуччи косметикс».

В этот момент Рауль грязно выругался, будучи вне себя от изумления. Ведь теперь он перестает быть единоличным хозяином компании, обладать которой ему, со слов отца, предстояло в одиночку. Раулю было семь лет, когда Пьетро и Элеонора Кардуччи взяли его из приюта в Неаполе и привезли на виллу «Джульетта». Пьетро всегда настаивал на том, что Рауль – его единственный наследник, который однажды унаследует «Кардуччи косметикс». Отец и сын были очень близки, и отношения между ними укрепились еще сильнее после смерти Элеоноры десять лет назад.

Вот почему ему было трудно поверить в то, что Пьетро вел тайную жизнь. Мужчина, которого Рауль называл папой, внезапно показался ему незнакомцем, который намеренно скрывал свою любовницу и сына-младенца.

– Вот этот пункт завещания вашего отца должен показаться вам интересным, – пробормотал синьор Орсини. – Пьетро особо отметил, что, если мисс Мейнард выйдет замуж до того, как Джино исполнится восемнадцать лет, контроль над его долей «Кардуччи косметикс» переходит к вам до совершеннолетия мальчика. Я предполагаю, что Пьетро пошел на подобный шаг, чтобы защитить компанию от неблагоприятного брака мисс Мейнард.

– «Кардуччи косметикс» потребуется максимальная защита, поскольку теперь я вынужден управлять компанией на пару с какой-то танцовщицей из ночного клуба! – прорычал Рауль. – Должно быть, мой отец выжил из ума.

При этих словах Бернардо Орсини покачал головой:

– Несмотря на тот факт, что у Пьетро обнаружили прогрессирующую опухоль мозга, я уверен, что он пребывал в здравом уме и твердой памяти, когда составлял это завещание. Наибольшее его беспокойство вызывал сын-младенец…

Рауль, охваченный неприятными воспоминаниями, снова уставился на женщину, вошедшую в магазин. Согласно данным адвоката, Элизабет Мейнард исполняла лэп-дансинг в ночном клубе «Фиолетовая киска», однако шесть месяцев назад она покинула квартиру, расположенную в южной части Лондона, задолжав за аренду несколько тысяч фунтов стерлингов. Рауль представлял любовницу отца крашеной блондинкой, а никак не простецкой бабенкой, которая сейчас доставала малыша из коляски. Ему и в голову прийти не могло, что такая дамочка поселится на вилле «Джульетта» и станет вместе с ним управлять «Кардуччи косметикс».

– Я знаю, он перестанет плакать сразу, как только увидит свою мамочку, – весело сказала женщина и вручила малыша молодой продавщице.

Рауль онемел от шока и с нарастающей яростью уставился на молодую женщину с огненно-рыжей гривой, которая поцеловала заплаканные щечки мальчика и устроила его у себя на бедре.

– Значит, Элизабет Мейнард – это вы? – резко спросил он.

Она подняла глаза и встретила его взгляд:

– Я, хотя большинство здешних жителей называют меня Либби.

Раулю было наплевать, как ее называют местные рыбаки. Он по-прежнему не мог смириться с мыслью, что эта потрясающе привлекательная девушка была любовницей его отца. Ведь ей не больше двадцати лет, а Пьетро тогда было под семьдесят. Неудивительно, что он не рассказывал об этой соблазнительнице с огненно-рыжей гривой. Вот ее-то легко можно вообразить танцовщицей ночного клуба…

Он сдержал ругательство, разозлившись на себя за непроизвольное возбуждение, к которому привели возникшие в мозгу образы.

– Вы мать Джино?

Либби медлила с ответом. Маргарет притворилась, будто что-то ищет в сумочке, однако пожилой женщине не удалось замаскировать явное любопытство. Соседка Либби была доброй и частенько присматривала за Джино, но при этом она была еще и неисправимой сплетницей. Если она узнает, что Либби является не матерью Джино, как считали в Пеннмаре, а его сестрой, новость разнесется по деревне в течение часа.

Девушка вспомнила первые ужасные дни после смерти матери. Либби находилась в Лондоне, упаковывая вещи и готовясь к переезду в Корнуолл, когда Лиз упала без чувств и больше не очнулась. Джино было всего три месяца, и Либби старалась оправиться от шока и горя, заботясь о крошечном братике. Ее подруга Алиса – адвокат-стажер – оказала ей неоценимую помощь, однако предупредила о возможных проблемах, вызванных смертью Лиз.

– Если твоя мама не оставила завещания и не назначила тебя опекуном Джино, юридически он попадает под опеку государства, и социальные службы будут решать, кто его станет воспитывать, – объяснила Алиса. – То, что ты и Джино единоутробные брат и сестра, не означает, что опекуном автоматически выберут тебя.

– Но я помогала его воспитывать с самого рождения, – возразила Либби. – После родов мама была очень слабой.

Долгие роды вымотали Лиз. В больнице, где родился Джино, никто не сообщил ей о том, что она страдает тромбофлебитом. Лиз умерла до прибытия скорой помощи. Матери и дочери не удалось попрощаться; Лиз не успела сказать, кто должен заботиться о Джино, но Либби вознамерилась воспитать брата и отдать ему всю свою любовь. Она переехала в Пеннмар через неделю после похорон матери, в магазинчик, который они открыли на деньги, завещанные бабушкой Либби. Все жители деревни считали Либби матерью Джино. После предупреждения Алисы о социальных службах Либби решила не развеивать недоразумение, поэтому сейчас ей не хотелось говорить правду в присутствии болтливой Маргарет.

Она решила все объяснить Раулю Кардуччи позже.

– Да, я мать Джино, – тихо проговорила она.

По ее спине пробежала дрожь, так как выражение его лица стало презрительным. Он быстро оглядел ее с головы до ног, и Либби показалось, что она одета как оборванка.

– Вы намного моложе, чем я предполагал, – отрезал Рауль. Помолчав, он прибавил, растягивая слова: – Интересно, что привлекло вас в моем отце, престарелом миллиардере, мисс Мейнард?

Либби покраснела и заметила, что Маргарет уже не роется в сумочке, а нахально слушает их разговор. Рауль Кардуччи вел себя надменно и грубо, вспыльчивая девушка мгновенно рассердилась:

– Простите, но я не думаю, что мои отношения с вашим отцом каким-то образом касаются вас, – сдержанно ответила она. Ее глаза метали молнии.

Она чувствовала, что Маргарет буквально распирает от любопытства, и с трудом заставила себя непринужденно улыбнуться, когда повернулась к пожилой женщине:

– Спасибо за то, что прогулялись с Джино. Доктор говорит, что морской воздух полезен для легких.

– Не сомневайся, я готова гулять с ним в любое время. – Маргарет помедлила и перевела взгляд с Либби на незнакомца-иностранца. – Я могу остаться и заняться малышом, пока ты разговариваешь с этим джентльменом.

«Ага, а после Маргарет разнесет новости по всей деревне», – сердито подумала Либби.

– Спасибо, но я должна накормить Джино ланчем и, кроме того, больше не хочу отнимать у вас время, – весело произнесла она. – Не могли бы вы повесить на дверь магазина табличку «Закрыто», когда будете уходить?