Но, поднявшись, он увидел ее скорбно опущен­ную голову, и его словно молнией ударило.

— Вы от кого-то бежите. От кого? — Женщина дернулась, как от удара, и беззвучно зашевелила губами.— Ну же, мисс Уильямс! От кого вы спасаетесь бегством?

Женщина подняла голову, и Мик пожалел о том, что задал этот вопрос, да еще таким прокурорским тоном: никогда прежде он не видел такого затравленного и безжизненного лица, а ведь перед ним си­дела еще молодая женщина, и он помнил, что сов­сем не такой она была, когда он увидел ее впервые...

Судорожно набрав в легкие воздуха, срываю­щимся голосом Фэйт Уильямс ответила, словно вы­дохнув из себя остатки разодранной в клочья души:

— От бывшего мужа. Я убегаю от бывшего му­жа...

Глава 2

Вообще-то следовало много чего еще выяснить, но у Мика не хватило духу продолжить свои рас­спросы. Вместо этого он проводил Фэйт в спальню для гостей, где и оставил вместе с ее чемоданами, парой свежих полотенец и советом одеться потеп­лее, прежде чем спуститься к ужину. Сам он наспех переоделся в поношенные джинсы, красную флане­левую рубашку, подбросил дров в печь, сложенную в коридоре между гостиной и столовой, и после этого занялся ужином. Предстояло разделить на двоих бифштекс, рассчитанный по большому счету на не­го одного, но тут Мик проявил щедрость, выделив гостье большую его часть.

То обстоятельство, что она бежала от мужа — бывшего мужа, если быть точнее, рождало целый ряд вопросов, но, вновь представив севе выражение ее лица, он усомнился, что сможет сейчас получить ответ хоть на один из них, а потому решил отложить беседу.

Подкладывая в печь дрова, Мик вспомнил, какой была Фэйт в то незапамятное время. Казалось, ее ждет безоблачное безмятежное будущее, по край­ней мере, ему хотелось тогда в это верить... И вот, кого он видит перед собой теперь! Что же могло случиться?..

Ладно, не стоит раньше времени ломать себе го­лову. Немного терпения, и разгадка сама упадет ему в руки — так всегда бывало раньше, так будет и на сей раз. Чему быть, того не миновать, и хочет он того или нет, он уже влип в очередную историю.

Конечно, еще оставался шанс, что она вернется в свой Техас, и все ее проблемы разрешатся без его участия. Но она не вернется обратно. Мик это нут­ром чувствовал. Фэйт Уильямс останется здесь, а с ней — и все ее проблемы. И при этом у него не было никакой возможности увильнуть. Во-первых, он ви­дит ее не в первый раз, хоть сама она его не пом­нит. Во-вторых, она на сносях и совершенно оди­нока. Ты уже связан по рукам и ногам, Мик Пэриш, сказал он сам себе. Он смачно выругался, и короткое хлесткое словечко громом раскатилось в тишине кухни.

В жилах Мика Пэриша бежала кровь шаманов. В детстве отец редко брал его на колени, но пару та­ких случаев Мик, а точнее Миках, как звали его в детстве, мог бы припомнить. Время от времени на Эймори Пэриша находил родительский зуд, и од­нажды в приливе отцовских чувств он поведал мальчику о его матери. Та была знахаркой из племени чероки. И дед Мика был знахарем и колдуном, чье имя индейцы произносили не иначе как с благогове­нием и трепетом. Самого Эймори Пэриша не вол­новала вся эта ерунда, и всякую магию он считал игрой болезненного воображения, но все же он счел своим долгом сообщить мальчишке, что его индей­ские предки были важными персонами, а не дерь­мом собачьим, как порой уверяли Мика окружаю­щие.

Для мальчишки, бросавшегося на каждого, кто называл его грязным индейцем, и заполнявшего одиночество чтением легенд о короле Артуре и ро­манов Вальтера Скотта — ночью, под одеялом, при свете фонарика,— для этого мальчишки пара ску­пых фраз о его предках по материнской линии ока­залась просто бесценной — он окончательно убе­дился, что не похож на других.

Ощущение избранности вызревало в нем испод­воль, от случая к случаю, когда он вдруг с изум­лением обнаруживал, что его интуиция иногда способна выйти за рамки обыденного правдоподо­бия. Он никому не рассказывал о своих наблюде­ниях и знал, что до конца жизни никому об этом не расскажет, настолько невероятными казались ему самому эти его способности.

И вот сейчас интуиция подсказывала Мику Пэришу, что он летит в пропасть, прежней его устоявшейся жизни приходит конец и что все от­ныне будет не так, как раньше.

Овощи и картофельное пюре быстрого при­готовления уже стояли на столе, а Мик доставал бифштекс из гриля, когда на кухню вернулась Фэйт. Точнее говоря, она робко застыла в дверях, словно колебалась — стоит ли переступать порог и втор­гаться на чужую территорию.

— Берите стул и садитесь,— небрежно бро­сил ей Мик.— Ужин готов.

— Могу я... могу я чем-то помочь?

— Нет, уже все готово.

Не сдержавшись от искушения, Мик взглянул на гостью и в глазах ее различил страх, настолько, по-видимому, застарелый, что вошел в привычку. А еще она показалась ему невероятно хрупкой и беззащитной. Видимо, как ни била жизнь эту жен­щину, она так и не научилась прятаться за броней бесчувствия и равнодушия к невзгодам.

Фэйт тем временем оглядела стол и подумала: сразу видно, что он накрыт мужчиной: вилки, лож­ки, ножи свалены в одну кучу; в центре стола — ролик с бумажным полотенцем вместо салфеток; пюре прямо в кастрюле, хотя брокколи уже выложены на тарелки. Уголки ее губ невольно приподнялись. Интересно, когда в последний раз на стол здесь накрывала женщина?..

Как ни слаб был отсвет улыбки на лице гостьи, Мик его уловил и неожиданно для себя вдруг осо­знал, что перед ним сидит женщина, и не просто женщина, а нежное, теплое, благоухающее созда­ние, причем выступающий под длинным голубым свитером живот лишь подчеркивает женственность его владелицы. Женственность и соблазнитель­ность.

Резко повернувшись к холодильнику, Мик вы­тащил оттуда пакет с молоком. Ему, как всегда по вечерам,— пиво, а ей, чтобы она там ни говорила,— молоко. При всей неясности ситуации, в которой эта женщина находилась, очевидным было одно: она ра­да своей беременности и ждет не дождется рожде­ния будущего ребенка, а значит, думает о его бла­гополучии.

— Спасибо,— сказала она, когда Мик поставил на стол перед ней стакан молока. Тронутая его за­ботливостью, она подняла глаза и попыталась улыбнуться. Голубые глаза встретились с его черными, и техасский полдень утонул в бархатной черноте вайомингской ночи.

Мик, моргнув, отвел взгляд. Ему вдруг показа­лось, что он только что взглянул в лицо судьбе. Хва­тит суеверий и мистики, сказал он себе, пододвинул стул, сел и все свое внимание переключил на ужин.

— Это слишком большой кусок для меня,— за­протестовала Фэйт, когда Мик собрался положить ей бифштекс.— Я просто не смогу...

— Вы сейчас должны есть за двоих, прервал ее Мик.

— Да, возможно,— неуверенно согласилась она,— но один из нас весит от силы два фунта.

Мик окинул ее быстрым взглядом и скептически хмыкнул. Собственно, улыбки не получилось, просто слегка приподнялись краешки губ, Фэйт заметила эту перемену в его лице, и холодный комок страха в ее душе куда-то исчез.

— Но этот второй растет с каждым днем,— воз­разил Мик.

— Оба мы растем на глазах,— печально вздох­нула Фэйт.— Однако все же не настолько быстро, чтобы осилить этот бифштекс.

Губы Мика растянулись в улыбке. Как ни мимо­летна была эта улыбка, лицо его разительно преоб­разилось. Фэйт с изумлением осознала, что Мик Пэриш вовсе не страшный. Помощник шерифа меж­ду тем положил бифштекс ей на тарелку.

— Отрежьте, сколько считаете нужным,— гру­бовато сказал он.

Ощущая на себе его внимательный взгляд, Фэйт дрожащими руками отрезала небольшой кусочек мяса. Если он и дальше будет на меня так смот­реть, я и этого не съем, вновь со страхом подумала она.

Дело, однако, на этот раз было не в ней, а в ее ребенке. Мик Пэриш вообще с трепетом относился к жизни. Чувство довольно странное для профессионального военного, но, если но характеру рабо­ты постоянно видишь, сколь дешево она стоит, не так уж трудно начать ценить жизнь, — хотя бы из чувства протеста перед смертью. Особое же благо­говение он испытывал перед новой, невинной, еще не появившейся на белый свет жизнью и перед жен­щинами, которые вынашивают ее в своем чреве.