– Гад, Лаврухин, гад, гад, гад, гад, обломил такой полёт души! – Севка сунул подмышку недопитую бутылку мартини и поплёлся за Шубой, которая первый раз в жизни стала вдруг недосягаемым сексуальным объектом. Надо сказать, это прибавило ей привлекательности. Севка с интересом смотрел на её крепкие ноги, пока она стелила постель – себе на диване, ему на ненавистном раскладном кресле.

Не стесняясь, она разделась и только потом погасила свет. Впрочем, за окном уже вовсю набирал силу ранний летний рассвет, и видимости отсутствие электричества не убавило. Шуба нырнула под простыню и, раскинув руки, уставилась в потолок.

Севка, допив из горла мартини, быстро разделся до трусов.

– Ты уверена, что чеснок помешает нашему взаимному полёту души? – уточнил он, гарцуя на цыпочках возле хлипкой конструкции, на которой ему предстояло спать.

– Уверена. – Шуба взяла со спинки дивана розового медведя с бантом и прижала к груди. – Скажи, Фокин, ведь ты забыл, что у меня сегодня день рождения? Забыл?!

– Понятно. Обиделась! – Севка нырнул под тонкое одеяло, ощутив, как поехали по полу раскладные ножки. – Когда простишь?

– Никогда.

– Врёшь. К утру моя вина покажется тебе ерундой.

– Знаешь, чем женщина отличается от мужчины?

– Она не жрёт по утрам чеснок?

– Нет, она никогда не наденет трусов со словами «высохнут на жопе».

Севка захохотал. Когда у них с Шубой не было секса, то начиналась дуэль анекдотами.

– Новый русский заходит в публичный дом, швыряет сто долларов на стол.

– Мне две тёлки на всю ночь!

– Мужчина, извините, у нас такса пятьдесят долларов в час!

Тот постоял, подумал и говорит:

– Хрен с вами, давайте таксу!

Теперь захохотала Шуба, хотя наверняка знала этот анекдот.

– Аптека в День всех влюблённых, – подхватила она эстафету.

– Здравствуйте! Здравствуйте… – Шуба вдруг заснула на полуслове в обнимку с медведем.

Дуэли не получилось.

Севка вздохнул и… с грохотом рухнул на пол.

– Закончились! – дорассказал Севка анекдот до конца.

Разбудил Фокина телефонный звонок.

Севка с ужасом обнаружил, что уже двенадцать часов дня, что Шуба давно на работе, и что спит он на полу, среди разбросанных постельных принадлежностей.

– Але! – схватил он мобильный. – Частный детектив Фокин слушает!

– Ты что, квасил всю ночь, частный детектив Фокин? – с сарказмом спросил голос Лаврухина.

– Я падал всю ночь, – честно признался Сева.

– Откуда?

– С кровати.

Лаврухин крякнул, но не стал уточнять причины такого странного ночного поведения Севки.

– Я тут узнал кое-что из того, о чём ты просил, – бесцветным голосом сказал он.

– Докладай! – приказал Севка, хотя совершенно не был готов к восприятию информации. Он поднялся с пола и, прижав мобильный к уху плечом, начал собирать постель и придавать креслу первоначальный вид.

– У Говорухиной не было никакого любовника. Она без ума любила мужа, очень хотела детей и, наконец, забеременела, – отчеканил Лаврухин.

– О господи! – Севка замер над креслом, которое никак не хотело складываться. – Она что, ещё и беременная была?

– Да. Срок совсем небольшой, месяца два, не больше.

– Муж об этом знал?

– Понятия не имею.

– Кто тебе всё это рассказал?

– А ты меня к кому посылал?! – завопил Вася. – К подружкам бабкиным! Вот подружки-соседки и рассказали! Ксения Сергеевна, у которой инсульт, – бабушка по линии матери Жанны. У депутата Назарова было две жены, Жанна – дочь от первого брака. У Владимира Назарова хорошая репутация, никаких «тёмных дел» за ним не числится, во всяком случае, официально об этом неизвестно.

– Молодец, Лаврухин, – похвалил Васю Фокин. Кое-как наведя в комнате порядок, он пошёл на кухню. – Ты ещё вот что… Разузнай у своих приятелей гайцов в какой команде стритрейсеров гоняла жена банкира. Что там о ней говорят, попадала ли она в какие-нибудь дорожно-транспортные происшествия и вообще, зачем ей это понадобилось. В общем, Вася, узнай всё, что сможешь.

– Фокин, – задохнулся от возмущения Вася. – Фокин… Фокин…

– Алё, Вася, приём! – весело отозвался Сева. – Приём! Как меня слышишь?! Через пару лет я прославлюсь, и ты будешь гордиться, что работал со мной! Привет тёще и её огурцам!

– Пошёл ты! – выдохнул Вася и отключился.

Завтрак, разумеется, был оставлен на столе под полотняной салфеткой. Севка умылся прямо на кухне, сделал несколько отжиманий от табуретки и только после этого заглянул под салфетку.

Тосты с джемом, остывшая яичница, поджаристые сырники и два бутерброда с колбасой. И это при том, что Шуба хорошо знала: Севка завтракает только чашкой кофе без сахара и куском чёрного хлеба с маслом, посыпанным сахаром. Привычка так завтракать осталась у него с детства, и ничто – ни армия, ни горячие точки, ни мирная жизнь впоследствии, – не лишили его пристрастия исключительно к этим продуктам на завтрак. Разве что масла иногда не было… Или сахара. Или кофе. А то и первого, и второго и третьего… Но уж горбушка чёрного хлеба всегда находилась, даже в самые безденежные времена.

Севка включил кофеварку, убрал излишества еды в холодильник, оставив только бутерброд с колбасой, и позвонил отцу.

– Папаня, ты где?

– В могиле, – глухо ответил папаня практически трезвым голосом.

– Копаешь?

– Уже пятую за утро. Мрут и мрут, заразы, как мухи. А чего мрут-то?! Солнце светит, птички поют, водки море… Хорошо! – Генрих Генрихович шумно высморкался и постучал лопатой о край могилы – Севка хорошо знал этот звук и привычку папани сбивать с лопаты прилипшую землю. Фокин-старший, хоть и работал на Северном кладбище сторожем, но когда землекопов не хватало, сам рыл могилы.

– Я к тебе в гости приеду, – сообщил Севка.

– На хрена? Птичек послушать?

– Мне нужно найти могилу Дениса Полыханова.

– Давно чувак помер?

– Лет десять назад. Наверное. Я точно не знаю.

– Ясно, – поскрёб папаня затылок – этот звук Севка тоже хорошо знал. – Ну, приезжай, поищем.

Фокин выпил кофе, съел бутерброд и, свистнув у Шубы из непочатой пачки сигарету, помчался в машину.

Ключ от квартиры он взял с собой.

Папаня встретил его у ворот. Судя по цвету носа и слегка осоловелым глазам папани, в мире всё обстояло не так гладко, но и не очень плохо.

– Что отмечаем? – похлопал Севка его по плечу.

– Факт существования жизни, – с трудом выговорил Фокин-старший.

– Среди могил это звучит кощунственно, – хмыкнул Севка.

– Среди могил это особенно остро чувствуется. – Опираясь на лопату, папаня пошёл впереди – длинный, худой, сутулый, в чудовищно грязных штанах с оттянутым задом, но с бесконечным достоинством в движениях и во взгляде.

Севка шёл за ним, прикидывая, подкинуть отцу деньжат, или подождать до конца месяца в целях оздоровления папаниной печени. Так ничего не решив, Фокин догнал отца.

– Нашёл я могилу, которая тебе нужна, – сообщил Генрих. – Только туда топать и топать.

– Ничего, прогуляемся.

– И зачем тебе такое старьё? Может, что-нибудь посвежее найдём?

– Папань, я ж не грабить иду. Мне улики нужны.

– А, ну, если улики… Хотя, какие улики через десять лет? – Генрих достал из кармана бутылку водки и, отхлебнув из неё, снова сунул в карман.

– Мне нужно алиби, – уточнил Севка.

– Слушай, какое алиби у человека, который давным-давно помер? – резко остановился папаня.

– Железное, – засмеялся Сева и пояснил: – Мне нужно найти на могиле Дениса Полыханова следы пребывания человека, которого подозревают в убийстве.

– Ничего не понял. – Генрих свернул на узкую дорожку между могилами и ускорил шаг. – Мрут и мрут, заразы, как мухи, мрут и мрут, – заворчал он, – а чего мрут-то? Водки – море, лечись, не хочу!

– Если бы все вылечивались, у тебя бы работы не было, – возразил Севка.

– Точно! – обрадовался папаня такому верному наблюдению. – А ведь я, Севун, знаешь, как работу свою люблю?! Свежий воздух, тишина – крыс-сотища! – Генрих мечтательно посмотрел на небо и, опять отхлебнув из заветной бутылочки, добавил: – А главное, работа с людьми.