Но излом в этой честной компании особнячком держится. Потому что не просто похож он на человека. Вылитый. Только хорошо намётанный взгляд отметит, что лицо у случайного попутчика чуть длиннее, чем обычно, скулы с боков сдавлены, да глаза вроде меньше, чем от природы положено. Сутулится слегка, иногда немного прихрамывает… один признак — всегда у твари, кроме старого, зачастую рваного комбеза, или пыльник, или просторный плащ имеется. Это уж обязательно… потому что ему руку прятать нужно. Ручища у него что надо: не нагибаясь, может по земле ладонью похлопать. И ладонь соответствующая, кулак размером с голову. И ни одна тварь Зоны, за исключением, наверно, только химеры, псевдогиганта или болотного кровососа, не посмеет заступить излому дорогу. Он, правда, и не воюет особо с местным зверьём, он людей в Зоне ищет… потому и говорят новичкам никогда и ни при каких обстоятельствах не подпускать к себе словоохотливого сталкера в пыльнике или длинном плаще. Особенно если сутулится он слегка и оружия с рюкзаком при нём нет.
И сейчас к нам шёл именно излом. Плащ с низко надвинутым капюшоном, слегка раскачивающаяся, словно прихрамывающая походка выдавали его сразу, и оттого рука непроизвольно дёрнулась к оружию, а по спине пробежал лёгкий холодок, факт, излом… хотя на вид он как будто немного мельче своих собратьев. Может, молодой… впрочем, ни молодых изломов, ни их детёнышей, ни даже самок ещё никто и никогда в Зоне не видел.
— Опасности вам от меня нет, — довольно чётко, выговаривая каждую букву, произнесла фигура в плаще, и я узнал тот самый голос, услышанный ночью, разве что сейчас в нём не было хрипоты. — Оружие брать не нужно.
Да, человеческого в том, как были сказаны эти слова, было мало. Эта чуждость угадывалась в, казалось бы, незначительных, но совсем других интонациях, непривычных для слуха пауз между словами, рубленых фразах. Нет, изломы точно владеют речью намного лучше. А вот сам голос был, пожалуй, вполне человеческим. Девичий. Звонкий. Чистый.
И оттого, наверное, я непроизвольно охнул, что лицо, а точнее, лик под капюшоном не был похож ни на морду излома, ни на человеческое лицо, да, пожалуй, ни на что, виденное мной раньше.
Известково-белый треугольник с громадным чёрным глазом почти на треть лица, от чего второй глаз, ярко-синий, раскосый, казался совсем небольшим, хотя и был обычных, «человеческих» размеров. Высокий лоб с заметными буграми у висков. Маленький острый подбородок, крохотный нос и рот. Странное дело, но лицо при этом вовсе не выглядело уродливым или отталкивающим. Страшным, чужим — да. Но только не уродливым. И, могу сказать точно, ни я, ни кто-либо из знакомых сталкеров никогда ничего подобного не встречал, и ни от кого я не слышал о таких мутантах.
Не излом это… но правая рука точно изломья, длинная, считай, до земли, с роговыми зубьями на ребре ладони. И не контролёр, хотя бугры над висками похожи очень, правда, без коросты и паразитов. Волосы у контролёров тоже почти не растут, а тут длинные, ровные, пепельно-серые, и… ох, ё… по ходу, резинкой в хвост собраны, как у самой обычной девки за Периметром. Ничего себе, номер.
— Слышь… опа… точняк, это оно кровососа завалило. Я ж те говорил, а ты не верил… ооо… — шёпотом, на одном выдохе прошептал Ересь.
— Здарова… мэн. — Фельдшер сделал несколько шагов назад.
— Пенка?.. — спросил я, хотя и так понимал, что это именно та, что следовала за нами всё это время, и та, что вырвала из моей руки пистолет.
— Да, это моё имя. Его дал мне Доктор. Мы должны идти. Огонь в небе. Выброс. Скоро вам опасно. Знаю укрытие.
— Значит, ты не Хип. — Ересь в отличие от Фельдшера и меня, похоже, почти не опешил.
— Нет. Но я знала её. Идём. Пора.
— Они погибли? — быстро спросил я.
— Ушли. Ушёл Доктор. Ушёл Лунь. Хип тоже.
Понятно… а на что ты надеялся, Фреон? Что выжили они? Ушли, значит… но Лунь рассказывал, что Доктор никуда не уходил, а при нём умер, как только завещания составил. С тех пор на Болотах всё никак не могут тропинку к его дому найти, кружит сталкеров по трясинам, а в тумане иногда можно услышать горестный вой в той стороне, где раньше Болотник обитал. До сих пор отпевают его мутанты.
— To есть как ушли? Куда? — Философ, видимо, не понял.
— Ушли совсем. Так, что никогда не вернутся. Их больше нет.
— Но я видел… Хип…
— Я чувствовала память. Видела у тебя в голове. Ты тоже можешь говорить разумом. Можешь видеть. Как Доктор умеешь. Другие не могут. Но ты умеешь плохо. Ты тупой. Ты чувствовал меня, но неправильно видел. Хочешь, учу.
Почернел лицом Философ. Видать, до последнего надеялся. И вижу я, что погано ему сейчас стало настолько, что даже и удивляться не может. Плечи опустил, губы сжал, всхлипнул. И до самого Выброса молчал парень, даже взгляда не поднимал.
На границе с Тёмной долиной имелся недострой ещё советских времён. Что собирались тут сделать, было неясно: успели возвести только «скелет» здания, да так и бросили строительство ещё до Первой катастрофы. Может, больница, может, школа это должна была быть или санаторий… скорее, последнее, так как, по слухам, места здесь до Зоны очень даже красивые были, сосновый бор имелся, озеро с песчаными бережками. От бора не осталось даже пней, всё выжгло «кометами» и даже землю коркой спекло, до сих пор трава не растёт. А от озера осталась широкая заболоченная впадина с большой лужей в центре, и вода там странного, почти сиреневого оттенка, круглый год парит не то от тепла, не то кислотным дымком. Гиблое место, абсолютно непроходимое. В болотине не сказать, чтоб много жидкой грязи, не завязнешь точно, однако народу здесь гробанулось немало. Года два валялось в луже что-то прозрачное, напоминавшее не то большой кристалл, не то растрескавшуюся трёхлитровую банку. По ночам, говорят, синеньким светилось. «Ботаники» давно на эту штуковину облизывались и премию сталкерам за неё назначили весьма неплохую. Вон возле лысой кочки что-то серое, плоское лежит, торчат из грязи рубчатые подошвы — сталкер Римыч за премией ходил. А рядом, метрах в пяти, холмик светлый, чуть в зелень отдаёт, если не приглядываться, то и не заметишь, — это Барону скупщики обещали куш за уникальный артефакт. Но, видно, плохой пример оказался заразителен: на противоположном склоне среди кисточек сухой травы и грязевых разводов лежат два черепа, уже беззубых, разваливающихся, а под лоскутьями гнилого камуфляжа почти не видно костей — позеленело всё под цвет сопревшего ила и выцветающего тряпья. И кто они были, что за ребята в Зоне сгинули, никто не знает. Среди «ботаников», видно, понимающий человек нашёлся — премию отменили, и особым роботом, специально для этого собранным, артефакт из гиблого болотца выцепили. Гопстоп ругался страшно… он специально для этого болота радиоуправляемую машинку замастырил, немало денег на неё грохнул, и на следующий день уже хотел идти артефакт вытаскивать.
Хорошо бы на время Выброса ветер от болота не в нашу сторону дул. Иначе в подвалах стройки вонь будет совершенно непередаваемая: смердела сиреневая лужа безобразно. Однако заворачивать к Хорю в его «Схрон» было уже поздно. Небо немного потемнело, нахмурилось, и первый, слабый пока ещё «тум-ммм» лениво прокатился где-то над тучами. Минут десять-пятнадцать до начала «рояль-капута», а ПМК молчат как партизаны. Вот что значит надеяться на «долганов» со «свободовцами»… с тех пор, как отрубили ПМК сталкеров от институтских серверов, началась просто беда. Вместо новостей и полезной информации приходилось читать «долговские» агитки и неуёмный трёп «обо всём на свете», в том числе кто какой косяк скурил и кто кому недавно морду набил. Сухие, но довольно ценные и точные прогнозы «ботаников» относительно Выбросов и метеорологии Зоны сменились натуральным бредом вроде: «Не, пацаны, сегодня точняк Выброс будет. Сабантуя вчерась не было, однако репа трещит как будто с похмела. Пиплы! На всякий пожарный далеко от схронов не гуляйте». Правда, и откровенно тревожные новости временами проскакивали. Недавно прочитал в ПМК, что пропали отряды военных, отправленных на «Росток». Просто исчезла радиосвязь, а вертолёт, отправленный на разведку, рухнул в трёх километрах от Периметра, точнее сказать, осыпался: попала машина в мощную воздушную аномалию и разлетелась в клочья. Что до «Ростка», как и предсказывал Седой, дошли через несколько дней два десятка человек из четырёхсот солдат и сразу сдались «долговцам». Что «Долг» прекратил продавать продукты и боеприпасы сталкерам, а своим бойцам назначил жёсткие нормы выдачи — даже легендарные «долговские закрома» в последнее время начали стремительно пустеть. Хорь рассказал, что лидер «Свободы», на которую он теперь фактически работал, приказал не продавать патроны и консервы. Узнал я, что группу сталкеров, пытавшихся обменять артефакты на тушёнку возле одного из блокпостов, военные попросту ограбили, после чего расстреляли в упор, и бродяги теперь перестали доверять даже хорошо знакомым офицерам. После того случая двое сталкеров ночью перебили из «Винторезов» половину личного состава одной крупной опорной точки недалеко от Агропрома. Военные в ответ начали долбить из пулемётов по всему, что движется из Зоны, по слухам, даже накрыли по ошибке своих же ребят, оставшихся в живых после неудачного похода к «Ростку». Взаимная ненависть пришла на смену когда-то нейтральным, почти деловым отношениям между сталкерами и военными. НИИАЗ тоже страдал нешуточно: выходы учёных в Зону после гибели сразу нескольких экспедиций прекратились полностью. Институт не получал ни информации, ни материалов. Научная работа практически стала, а после известия об увольнении академика Яковлева и ликвидации его научной базы на «Ростке» большинство учёных отказались продолжать работу. На голову новой администрации НИИ посыпались нешуточные «траблы», как сказал бы Фельдшер. Европейские институты, фактически полностью профинансировавшие все исследования НИИАЗ, включая закупки оборудования и возведение Периметра, обошедшегося им в многие и многие миллиарды долларов, выразили жёсткий протест, причём не администрации Института, а напрямую президентам обеих стран — исследования Зоны и поток артефактов из неё были уже слишком важны не для отдельных государств даже, а для мирового сообщества. Естественно, и генералы российско-украинского военного контингента, и новые начальники Института были жестоко, образцово-показательно выпороты, и часть из них была не то, что уволена, а надолго села, причём посадили и того самого майора, с которым общался Седой. Глотнув настоящей Зоны, большинство «военсталов», тех самых, что прошли двухмесячную подготовку на специальном полигоне, уволились через неделю-полторы, не соблазнившись даже повышенным окладом и премиальными. Среди срочников начались массовые дезертирства. Погано было и официальным властям, и «неучтённым лицам». В Зоне начался полный беспредел — сталкеры уже не справлялись с мародёрами и бандитами. Наша встреча с бандой Кантаря у Агропрома, как оказалось, была лишь одной из десятков подобных — сеть ломилась от сообщений о грабежах и перестрелках. В «Шанхае» возле «Ростка» начался настоящий голод. Многие из «перегоревших» сталкеров и сомнительных личностей, которые могли раньше заработать на свою банку тушёнки и поллитру сбором разного мелкого хлама на Свалке, теперь начали устраивать засады или сбиваться в банды. Система взаимоотношений, построенная с таким трудом, давшаяся большой кровью как сталкерам, так и военным, учёным, была развалена полностью. Для нас наступали не просто тёмные, а чёрные времена.
