– Можешь звать меня романтичной старушкой, но я не хочу, чтобы ты пропустила свою любовь, потому что решила смотреть в другую сторону.
«У меня просто нет шансов», – думала Сара, вынося тарелки на кухню. Ее любовная жизнь напоминала пустыню. Вряд ли она пропустит, если что-то, хотя бы отдаленно напоминающее завидного холостяка, появится на горизонте. Но увидеть – одно дело, а удержать – совсем другое.
Из темноты тосканской ночи выступала мягко светящаяся громада фермерского дома с покатыми, расположенными на разных уровнях крышами пристроек. Кухня находилась в конце длинного коридора в одноэтажном помещении с низким потолком, которое, по словам Анжелики, когда-то служило сыроварней и кладовой для молока. Сара поставила посуду на полированный мраморный стол и зажгла свет. Ни Анжелика, ни Хью не любили готовить, но не пожалели денег на суперсовременное оборудование и дизайн. Сара не могла подавить зависть, сравнивая это просторное помещение с крошечной кухонькой в конце коридора своей лондонской квартиры. Жара, усталость и бокал кьянти разрушили защитный барьер и открыли дорогу запретным мыслям. Чтобы вернуть силы, она подставила руки под струю холодной воды. Вышла на крыльцо, вдохнула пряный аромат ночи, прижала мокрые ладони к горевшим щекам и затылку под волосами.
Вернувшись к столу, Сара застала Анжелику за перечислением непреодолимых препятствий, мешающих закончить переустройство дома.
– …похоже, он помешан на старине. Не позволил нашему архитектору сделать над кухней стеклянную крышу, потому что какой-то дурацкий местный закон требует использовать традиционные материалы для реставрации старых зданий. Надо, видите ли, перекладывать старую черепицу, – возмущалась она.
Фенелла закатила глаза:
– Ему легко рассуждать, сидя в палаццо шестнадцатого века. Что же, вы должны жить как крестьяне, если купили фермерский дом?
Марта с улыбкой взглянула на Сару, присевшую передохнуть.
– Хью и Анжелика вызвали негодование местной аристократии, – объяснила она, – от палаццо Кастеллацио и далее по округе.
– Аристократии? – скривила губы Анжелика. – Он нувориш! Режиссер Лоренцо Кавальери. Женат на потрясающе красивой итальянской кинозвезде Тии де Луке.
Фенелла пришла в страшное возбуждение. Она реагировала на имена знаменитостей как собака на кость.
– Тиа де Лука? Уже не женат. Журнал, который я купила в аэропорту, опубликовал большое интервью с ней. Она бросает мужа ради Рикардо Марчелло, и, похоже, она беременна!
– Как интересно! – живо откликнулась Анжелика. – Рикардо Марчелло бесподобен. Так, значит, он отец ребенка?
«Можно подумать, они обсуждают близких знакомых», – думала Сара, подавляя зевок. Она знала, кто такая Тиа де Лука – ее знали все, – но ей было непонятно, как можно так искренне интересоваться запутанными подробностями личной жизни людей, с которыми не имеешь ничего общего. Однако Фенеллу такие мысли не тревожили.
– Не уверена. Из ее слов не поймешь, кто отец. Может быть, бывший муж, Лоренцо Как-его-там. – Она понизила голос. – Ты с ним встречалась?
Лотти тихо дремала на коленях у Марты. У Сары слипались веки, и на минуту она прикрыла глаза, откинувшись на спинку стула. Разговор убаюкивал ее.
– С ним общался Хью, – сказала Анжелика. – По его мнению, тяжелый человек. Типичный итальянский доминантный самец – самоуверенный, необщительный и надменный. Мы, к сожалению, должны найти к нему подход, ведь церковь, где мы венчаемся, стоит на его земле.
– М-м-м, – замурлыкала Фенелла. – Я бы тоже хотела найти подход к надменному итальянскому доминантному самцу.
Сара заставила себя очнуться от забытья и открыть глаза:
– Пойдем, Лотти, тебе пора спать.
Услышав свое имя, девочка встрепенулась, но по привычке протянула:
– Ну можно еще чуть-чуть?
На сей раз Сара была непреклонна. Усталость и непонятное беспокойство сделали ее раздражительной.
– Сию минуту в кровать, – строго сказала она, взяв ребенка на руки.
– А где луна? – вдруг спросила Лотти, глядя в небо через ее плечо. – Разве в Италии нет луны?
Раздражение Сары мгновенно улетучилось. Луна была тайной страстью дочери, ее охранным талисманом.
– Конечно, в Италии есть луна, но она давно уже спит, закутавшись в облака. Смотри, даже звезд не видно.
– Раз на небе облака, значит, собирается дождь? – переставая хмуриться, спросила девочка.
– Не говори так, – засмеялась Анжелика, подошедшая поцеловать ее на ночь. – Мы и свадьбу решили сыграть здесь только из-за погоды. В Тоскане не бывает дождей!
Собирался дождь.
Стоя у открытого окна в кабинете, Лоренцо вдыхал запах пересохшей земли и смотрел на черное, беззвездное небо. Ночь была сухой и жаркой, но резкий порыв ветра колыхнул вершины кипарисов вдоль подъездной аллеи, предвещая перемену погоды.
Спасибо тебе, Господи, за этот дождь. Засуха длилась уже несколько месяцев. Земля потрескалась и превратилась в пыль. Альфредо израсходовал на полив сада все накопленные в бочках запасы воды. Днем из окна открывался вид на однообразно желтые, как выцветшие фотографии, склоны холма ниже палаццо Кастеллацио.
В комнате за его спиной послышался стон эротического наслаждения. Лоренцо обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как любовник его бывшей жены, склонившись над ее обнаженным телом, ласкает языком розовые соски.
«Профессионально работает», – равнодушно оценил он, глядя на большой плазменный экран над камином, где в этот момент крупным планом возникли полураскрытые от наслаждения губы Тии. Как актер Рикардо Марчелло был немногим талантливее бревна, но в эротических сценах оживал. Поэтому в только что законченном фильме с огромным бюджетом – драме о молодости итальянского ученого Галилея, жившего в семнадцатом веке, – таких сцен было больше, чем Лоренцо планировал вначале. После просмотра фильма у публики могло сложиться мнение, что Галилей был не столько отцом современной науки, сколько сексуальным гигантом и знатоком Камасутры.
Лоренцо с отвращением нажал кнопку «пауза» как раз в тот момент, когда камера начала очередное эпическое путешествие по обнаженному и усовершенствованному с помощью искусного грима телу Тии. Фильму «Вокруг Солнца» был гарантирован шумный коммерческий успех, но вместе с тем он ознаменовал полное творческое банкротство своего создателя, променявшего душу и совесть на деньги, в которых не нуждался, и славу, которой не хотел.
Он уступил Тии, умолявшей его сделать для нее этот фильм. Может, это была попытка компенсировать то, что он не мог ей дать. Он пошел ей навстречу, а в результате потерял все.
Словно чувствуя его настроение, собака проснулась, подошла, ткнулась холодным носом в руку. Крупный пес по кличке Лупо с сомнительной родословной был бесконечно предан хозяину. Почесывая шелковистое ухо, Лоренцо почувствовал, как злость уходит. Фильм стоил ему развалившегося брака, потери самоуважения, творческого вдохновения. Он стал преградой, которую надо было разрушить, чтобы снова начать жить.
Книга Френсиса Тейта лежала на столе. Он погладил ладонью потрепанную обложку. Лоренцо не расставался с маленьким томиком, перечитывая его в перерывах между работой на съемочной площадке. Он натолкнулся на нее случайно у букиниста в Блумсбери в свой первый приезд в Англию, когда работал на студии курьером и только начинал свою карьеру в кино. Бедному одинокому девятнадцатилетнему юноше книга стала утешением, и даже слово «кипарис» в ее названии звучало как далекий шепот, напоминающий о доме.
Лоренцо перелистывал пожелтевшие страницы со знакомым текстом, и в голове мелькали образы, не утратившие свежести за прошедшие двадцать лет. Фильм вряд ли мог рассчитывать на успех у широкой публики. Вероятно, он не окупит затрат на создание. Но сейчас для Лоренцо не было ничего важнее этого проекта.
Непроизвольно в мыслях он снова возвращался к той сцене с женщиной – Сарой из «Розы и короны», когда она шла по пшеничному полю, солнце играло в волосах цвета меда и золотило загорелые обнаженные руки. Для Лоренцо ее образ стал символом лирической картины, простой и честной, которую он мечтал снять.