«Мы теряем время. Нет уж, приятель, у меня и так положение хреновое, незачем ухудшать!»

Он отцепил с ремня под курткой радиопередатчик. Черная пластиковая коробочка размером с колоду карт. Переключившись на старую частоту, использовавшуюся до того, как Петр сбежал, он прислушался к доносящимся оттуда звукам. Учащенное, сбивчивое дыхание бегущего человека.

«Значит, по ту сторону ты не ждешь, — прикинул Андрей. — Просто решил создать видимость ловушки — чтобы задержать нас и оторваться от погони!»

Кипя от злости, он протиснулся в щель.

Вслед за ним пролезли Михаил и Яков, тут же снова рассредоточиваясь, и Андрей огляделся, держа пистолет наготове. Они очутились в замкнутом дворике, окруженном со всех сторон глинобитными домами в цветных огоньках гирлянд. Нагнувшись, чтобы поближе рассмотреть следы, Андрей заметил, что шаг у беглеца уже не такой широкий. Рядом расплывались пятна крови.

«Все, Петр. Считай, влип».

Вслух он произнес в микрофон:

— Не будем впадать в крайности. Верни груз. Мы тебя отпустим.

В наушнике повисла тишина.

И вдруг, к удивлению Андрея, Петр отозвался:

— Давай, пообещай еще раз. Только теперь поубедительнее.

— Ага, — ответил Андрей, продолжая идти по следу, — значит, ты не так уж сильно ранен, если можешь говорить. Приятно тебя слышать.

— Еще бы, — тяжело дыша, съязвил Петр.

— Тогда я серьезно. Верни похищенное. И мы забудем о случившемся. Даже медпомощь окажем.

— А как же Виктор? Я его убил. Его тоже забудете?

— Он был новичком. Мы с ним почти не общались.

— «Своих не предаем», называется.

— Ты еще мне будешь вякать о предательстве?

— Я тебя подставил перед Паханом. Мне жаль.

— Так докажи, что жаль. Верни груз.

Петр промолчал. В наушнике слышалось только затрудненное дыхание.

— Ты же знаешь, мы тебя схватим, — предупредил Андрей.

— Попробуйте.

— Подумай головой. Ты теряешь силы. Исход все равно один. Так не мучайся понапрасну. Отдай ребенка.

— И все станет по-прежнему?

— Я тебя отпущу. Даю слово.

— Конечно. — Судя по прерывистому дыханию, Петр не сбавлял шага.

— Черт, ну на кой тебе сдался этот ребенок? — не выдержал Андрей. — Если ты спецагент, зачем было раскрываться? Ради него?

— Сейчас сочельник. Наверное, проникся рождественским духом.

— Готов расстаться с жизнью ради сантиментов?

— А ты готов? Раз гонишься за мной?

— Мне твой настрой всегда нравился, но, судя по тому, как ты там хрипишь, борьба будет неравной.

Неожиданно следы вывели Андрея к переулку, простирающемуся вправо и влево, — там одинокая цепочка сливалась с другими.

— Идет кто-то, — предупредил Яков.

Справа из снежной круговерти выплыли две парочки, заставив Андрея с напарниками поспешно спрятать оружие.

— Да нет, все не так. Самый смешной рождественский фильм — с Чеви Чейзом, — горячо убеждал своих спутников один из движущихся навстречу, — «Европейские каникулы».

— Это там, где он приносит елку, а в ней оказывается белка?

— Ага. А еще собака вылакала из-под елки всю воду. И сухая, как порох, елка вспыхивает.

— И белка сгорает? — возмутилась женщина. — Это, по-твоему, смешно?

— Нет, она прыгает Чеви на спину, — успокоил ее второй спутник. — Дурацкое чучело белки, которое реквизитор просто пришил к его свитеру, но вся семья разбегается с визгами. А потом Чеви уносится с воплем, не чувствуя, что ему в спину вцепилась белка. А…

Голоса удалялись, парочки уходили по проулку. Вскоре их силуэты снова скрыл густой снегопад.

Андрей с напарниками вытащили пистолеты.

— Петр? — позвал он в микрофон.

В ответ раздалось только затрудненное дыхание.

— Все можно решить полюбовно, — уговаривал Андрей. — Ты мозги включи, сам поймешь.

Петр молчал.

— Прекрасно. Скоро увидимся, дружище, — пообещал Андрей.

Он переключил передатчик обратно на «новую» частоту и, сунув его под куртку, снова пристегнул к ремню.

Михаил обеспокоенно указал под ноги.

— Поскорее надо. Следы скоро совсем заметет.

Андрей глянул налево, где проулок сворачивал обратно в сторону Каньон-роуд.

— Он мог вернуться назад, в толпу, — высказался Яков.

— Мог. Но у него кровища хлещет. Значит, он должен опасаться, что заметят, что поднимется шумиха и этим он себя выдаст. Будет он так рисковать? Или попытается отсидеться где-нибудь?

Рассуждая, Андрей вглядывался в правую сторону переулка, уводящую от Каньон-роуд. Туда следов вело меньше.

— Вы давайте налево, проверьте в толпе, — велел он Михаилу с Яковом. — А я туда.

Шагнув в открытую калитку, Каган оглядел палисадник перед домом. Сквозь густеющую пелену снега угадывались очертания скамьи и вечнозеленого кустарника справа. Слева тянулись к небу два голых дерева, из-за белизны стволов почти не различимые в снегопаде. Каган снова попытался разглядеть, что делается за большим окном, однако движения в доме по-прежнему не наблюдалось — только отблески огня в камине.

Перед глазами вдруг тоже все заплясало, под стать угадывающимся за стеклом отблескам.

«Это снег застит глаза», — подумал Каган.

Ноги заледенели, грудь под полурасстегнутой курткой тоже.

«Скорее», — велел он себе, оборачиваясь, чтобы закрыть калитку и задвинуть обратно щеколду, превозмогая острую боль в раненой руке. Когда он снова перевел взгляд на дом, в глазах опять начало двоиться.

Младенец под курткой шевельнулся. Понимая, что нужно укрыться как можно скорее, Каган сделал шаг. Потом другой. Снег повалил быстрее, вселяя надежду, что следы скоро заметет.

«Может, и удастся мой фокус». Однако Каган слишком хорошо представлял, что чувствует сейчас человек, с которым он секунду назад говорил по рации. Которого заставил поверить, будто они с ним друзья. Который — даже если сегодня не получится — будет преследовать его, пока не настигнет.

Каган подошел ближе к дому, но тут слева от входной двери возникло нечто, заставившее его всерьез испугаться за адекватность своего восприятия.

Там стоял комнатный цветок. Густая корона темно-зеленых листьев, выделяющаяся на белом снегу, — поэтому Каган зацепился взглядом. Но это ведь невозможно? Какое комнатное растение выживет под такими снегопадами? Мало того, он еще и цвел — полдюжины крупных розеток, белоснежных, сливающихся с летящим снегом, как стволы растущих во дворе осин.

И все-таки цветок стоял.

«Цветы зимой? У меня глюки, — решил Каган. — Снежный мираж какой-то. Или это от потери крови».

Спотыкаясь, он побрел по полузаметенным следам, уводящим вбок от входа. «Шагай, — заставлял он себя. — Уже почти пришел. Заберешься в сарай или в гараж, там можно будет отдышаться. Передохнуть. Перевязать рану».

Он переставлял ноги. Шаг. Другой.

«Может, там найдется брезент или старое одеяло, заползу под него, — надеялся он. — Согреюсь. Оба согреемся», — пообещал он мысленно младенцу. Каган чувствовал за него ответственность, какую ему никогда и ни за кого в жизни испытывать не доводилось. «Может, смогу завернуть тебя во что-нибудь и спрятать в укромном уголке. Тогда появится шанс защитить нас обоих».

«Только, пожалуйста, — взмолился он про себя, — не вздумай плакать. Ты наверняка голодный. Я попробую найти, чем тебя накормить. Не знаю еще что, но я постараюсь обязательно. Только не заплачь. Ты держишься молодцом. Умница! Одна только маленькая просьба, ради бога, не заплачь».

Каган встряхнулся, смахивая заодно снег с макушки. Сбоку тянулась стена дома. Сюда не доходил свет от гирлянды над входом и от кухонного окна, поэтому Каган постоял, давая теряющим остроту глазам привыкнуть к полумраку. В шелесте летящего снега все казалось ближе, как будто мир вокруг Кагана сжимался плотнее.

И вдруг иллюзию развеяло неожиданное стремительное движение. На Кагана кто-то замахивался — тут он окончательно понял, что шоковое состояние от кровопотери дает о себе знать и зрение его подводит. На него шел мальчик лет двенадцати с бейсбольной битой наперевес — уже занес, чтобы ударить, и Кагана поразила недетская решимость на лице ребенка. Однако удивлялся он буквально мгновение.