Посмотрю, как самка, принеся птенцу пищуху, потом ненадолго подсаживается на гнездо и кормит кусками этой добычи своего отпрыска. Все как в учебнике: насижива­ние (шесть недель), основная непосредственная забота о потомстве, пря­мое кормле­ние ― все это на матери. Самец часто приносит добычу на гнездо, но сам редко кор­мит молодых (это наблю­далось лишь изредка у африканских птиц). Самка фасциату­са будет пестовать своего отпрыска дольше многих других птиц. Она будет кормить его из клюва в клюв до самого вылета, когда полностью оперенный орленок уже по­чти достигнет размера взрослых птиц. Да и после этого он, уже самостоятельно ле­тая по округе, несколько недель будет, проголодав­шись, прилетать в гнездо, чтобы мать его покормила.

Понаблюдаю за дневной родительской жизнью взрослых птиц. Увижу, как они подолгу неподвижно парят в потоке силь­ного горячего ветра, шевелящего у них отдельные перья. Как летают вдвоем вплотную к скалам, почти касаясь их концами крыльев, следуя своим излюбленным охотничьим маршрутам. Как присаживаются для отдыха недалеко друг от друга. Как пикируют на невидимую мне добычу, заме­ченную ими почти с километра. И как однажды самка зависнет в полете на од­ном ме­сте, трепеща крыльями, как пустельга, ― для орлов это очень необычно.

Все же охотники они изумительные. Добывают все что угодно, используя самые разные приемы и маневры. Даже описа­но, как орел по земле бежал, догоняя домаш­нюю птицу (правильно, такая добыча не заслуживает пикирования в полете); во цирк, посмотреть бы, фасциатусы ведь ужасно длинноногие… Наблюдалось, что при пар­ной охоте одна из птиц выпуги­вает добычу, вторая атакует ее из скрытой засады, а потом оба делят добычу; неудивительно: между членами пары (обра­зуемой на всю жизнь) - полный контакт.

А как Зарудный пишет в 1903 году: «Однажды мне пришлось видеть, как ястреби­ный орел, погнавшись за зайцем и на­стигнув его у горного гребня, за которым лежа­ла страшная круча, схватил лапами, проволок несколько десятков шагов и сбросил в пропасть…» У–у!

Буду, затаив дыхание, следить за тем, как орлы набирают порой над гнездом не­мыслимую высоту, превращаясь в абсо­лютно невидимые невооруженным глазом и еле заметные даже в бинокль точки. Как в этом поднебесье самец раз за разом взле­тает по дуге вверх, застывает на долю секунды неподвижно, почти вставая верти­кально на хвост, а потом стре­мительно «ныряет» вниз, сложив крылья, в пикирую­щем демонстрационном полете, заявляя свои права на гнездовую тер­риторию, на жизнь и на это небо вокруг.

Удивлюсь тому, как самец, летая недалеко от гнезда, пару раз прокричит не своим обычным раскатистым клекотом, а неожиданно сдержанным, каким‑то грустным кри­ком, которого я до этого никогда не слышал: «Каа–лии, каа–лии…» ― словно сооб­щая кому‑то что‑то интимное, не предназначенное для постороннего уха.

Опишу, как они снисходительно игнорируют атаки смехотворно маленькой, истош­но кричащей пустельги, бесстрашно пикирующей на них поблизости от своего гнезда на соседнем обрыве.

Как конфликтуют сами с вторгающимися на их территорию конкурентами, безжа­лостно гоняя даже таких солидных птиц, как более крупный, но не столь ловкий в по­лете беркут, вынужденный даже постыдно присесть на камни, вжимая голову в плечи от уверенных атак хозяев территории.

Буду отличать в этой паре самца от самки не только по поведению (самец всегда ведет себя как истинный джентльмен, галантно и неотступно сопровождая в полете самку), но и по окраске (она не такая контрастная, сочная и нарядная, как у поистин­нее великолепной самки, которая явно старше), а также по отсутствующему у него в правом крыле маховому перу. Сфотографирую все, что удастся.

Порадуюсь тому, с каким упорством и старанием птенец пытается ловить своим грозным клювом мух («Так их всех, на­смешниц!»); с каким интересом он наблюдает за скалистыми ласточками, порхающими около гнезда, и за проезжающими внизу по дороге машинами, смешно вертя за теми и за другими головой.

Когда после полудня я, вслед за солнцем, пересяду на новое место, более удобное для наблюдений, все утро контроли­рующие меня взрослые птицы это сразу отметят, и самка подлетит ко мне почти вплотную (я отчетливо разгляжу ее стро­гий родитель­ский глаз) ― проверить, куда я пересел и не таит ли это подвохов… Я веду себя тихо и неназойливо, опасать­ся мне нечего (известны случаи пикирования орлов на людей около гнезда).

Сам же орленок, просидевший весь жаркий день в спасительной тени, после четырех часов дня, когда уже снижающееся солнце осветит наконец гнездо, с явным удовольствием усядется на солнышке, подставив ему грудь и широко расправлен­ные крылья: ультрафиолетовая солнечная ванна ― обязательная гигиеническая процеду­ра.

Потом я испереживаюсь за птенца, когда его разморит на послеполуденном солн­цепеке и он уснет, свесившись, на краю гнезда, по–детски задрав хвост кверху и чуть не свалившись вниз. Он удержится лишь в последний момент, уже падая, ― захло­пав крыльями и судорожно схватившись еще непро­порционально огромными когти­стыми лапами за настеленные в гнездовой нише зеленые ветки, испуганно прижав­шись по­том к скале подальше от края («Вот тебе и на! Еще не хватало мне стать сегодня свидетелем несчастного случая…»). Кля­нусь, ни один орнитолог в мире не поверил бы мне, что я не сам угробил птенца для коллекции в подтверждение факта гнездования.

Даже не свалившись сейчас со скалы и избежав на сей раз случайной гибели, этот орленок имеет достаточно шансов погибнуть от естественных причин; половина всех птенцов гибнет в первый год жизни. А уж близость этих птиц к человеку меня откровенно пугает.

Специально переговорив позже про орлов с живущими здесь туркменами, я с неко­торым облегчением узнаю, что эти люди вполне миролюбиво считают птиц своими соседями. Хочется верить, что это действительно так, но вообще‑то ред­кий хозяин не снимет со стены ружье, увидев, как орел подхватил на его дворе соблазнительно беззаботную курицу. Тем более в мусульманской стране, где Коран отнюдь не почи­тает братьев наших меньших. Это вам не Индия.

Редчайших леопардов, доживающих свой век в единичных окрестных ущельях и изредка убивающих пасущихся на скло­нах телят, которые вытеснили их естествен­ную добычу ― почти уничтоженных человеком архаров, от пуль не спасают ни­какие увещевания и никакие официальные запреты.

Как бы то ни было, численность ястребиного орла сокращается повсеместно. Взять, например, Испанию ― здесь фасциа­тусов больше, чем где‑либо в Европе: в начале века гнездилось пар семьсот, осталось чуть более трехсот; лишь за послед­ние годы, пока я искал это первое и пока единственное гнездо в СССР, в Испании по непонятным причинам исчезло больше сотни пар.

В прочих местах, за счет меньшей численности орла, урон и того весомее. В Израи­ле было сорок пар, потом осталось две; сейчас двадцать; на всю Италию ―- десять пар; в Португалии везде редок; в Греции осталось пар пятьдесят; во Франции ― пар тридцать. Так же и в Африке: в Тунисе было за сот ню пар, осталось пятна­дцать. В Индии распространен широко, но везде малочислен. Вроде бы он не так уж и редок по миру в целом, но пугает то, что во многих случаях по непо­нят–ным причи­нам он исчезает там, где прочие виды орлов чувствуют себя совсем неплохо.

Много фасциатусов гибнет на проводах от замыканий на линиях электропередач (особенно молодых птиц). Часть тра­вятся пестицидами и удобрениями. Но главный урон, несомненно, ― за счет повсеместного вторжения человека в живую природу и изменения всей среды обитания вида. Углубляться в анализ этого антропогенного (по вине людей) разрушения местообитаний откровенно боязно.

ОТСТУПЛЕНИЕ ПРО НАСТУПЛЕНИЕ

И закрал­ась ему в сердце греховн­ая мысль: «Нынешн­ей но­чью не худо бы все это добро потихоньку унести…»

(Хорас­анская сказка)

«30 марта. Проблема воздействия человека на экосистемы Западного Копетдага не нова. Благоприятный климат, бо­гатство природы и выгодное географическое поло­жение предопределили древность существовавшей здесь цивилизации, ― этот регион входил северной провинцией в простиравшееся по Ирану античное Парфян­ское царство, являвшееся основным соперником Римской империи на Востоке. (Осколки древней керамики из разных культурных пластов регулярно попадаются в сыпучих обрывах вдоль Сумбара, а однажды Стас нашел там и потом целый день от­капывал огромную ам­фору литров на девяносто).