Недавно здесь кроме старых купален построили два больших гаудана ― здоровен­ных зацементированных бассейна со спускающимися в них железными лесенками. Один из них пустой и сухой, по нему ветер гоняет пыль, а во втором вода и полно ля­гушачьей братии, которая молча и испуганно восседает над водой на узеньких же­лезных ступеньках. Некоторые лягушки опрометчиво плавают рядом с лесенками, неосмотрительно игнорируя притаившуюся на дне опасность.

Притаилась она в виде нескольких болотных черепах, облюбовавших вместе с ля­гушками этот не использующийся ни­кем бассейн. Черепахи эти водные, прекрасно плавают и ныряют, проводя большую часть времени под водой и поднима­ясь, лишь чтобы вдохнуть новую порцию воздуха, погреться на солнышке или для кормежки. В частности ― для охоты за лягушками.

Плавает лягушатина на поверхности около восседающих в тесноте на лестнице выше уровня воды собратьев, изредка безумно квакает, в предчувствии уже подкаты­вающего весеннего восторга, и не видит, как со дна по направлению к ней начинает всплывать грязно–бурая плоская тарелка ― черепаха. Шикарный пример поступа­тельного эволюционного про­гресса: рептилия жрет амфибию.

Всплывает эта тарелка зловеще и медленно, а приблизившись к лягушке, делает резкое движение головой и хватает своими безжалостными роговыми челюстями (твердыми, как плоскогубцы) беззаботно оттопыренную лягушачью лапу. Ин­тересно, что жертва дергается лишь в самое первое мгновение, а потом уже, видимо в шоке, безвольной тушкой уходит вниз, увлекаемая вновь заныривающей черепахой, кото­рая, опустившись на дно, начинает неторопливо, постепенно перехватывая челюстя­ми и придерживая добычу неуклюжими когтистыми лапами, поедать еще живую плоть.

Посмотришь на такое, вспомнишь, что в былые времена черепашки были разме­ром с клумбу, ― и сразу не так уж и тяжко от жаркого солнца и оттого, что ходишь на этой жаре по суше на двух ногах (вместо необходимости сидеть в воде, дожидаясь собственной погибели). Хотя это ― иллюзорное утешение и самообман: в те време­на на суше еще хуже было…

Ладно. Привет там Военному, Ленке и Эмм очке».

ЗЕЛЕНАЯ ЖАБА СЕРОГО ЦВЕТА

…Подо­шел он к род­нику и тут уви­дел сам­ку и сам­ца бутем­ар, кои вели меж­ду со­бой разгов­ор…

(Хорас­анская сказка)

«8 марта. Андрюня, приветствую!

Виноват, «Здравия желаю!». Как там у нас в генштабе, на внутреннем фронте? Без перемен? Сигнал к атаке по–прежне­му ― три зеленых свистка?

…Общался сегодня с твоими коллегами (погранцы подвезли). Маршрут утром ре­шил начать от теплого источника на Пархае. Источник этот естественный. Течет из‑под горы (точнее, скважина качает). Построены две купальни: забетониро­ванные ванны шесть на шесть, полтора метра глубиной, окруженные невысокой кирпичной стеночкой. Посреди зимы такое ― настоящая благодать.

Сегодня меня сюда подкинул на «газике» знакомый лейтенант–пограничник ― только что из Уссурийска, после пограну­чилища; всего на год старше меня. У него мальчишеский светлый чуб, ясные детские глаза и румянец на щеках. Подобра­ли меня по дороге. Молодец лейтенант, поехал купаться, взял трех солдатиков с собой, еще не забурел: общается с под­чиненными.

Приехав, мы тут же с воплями попрыгали сначала в одну купальню («М»), а как там намутили, ― в другую («Ж»), которая тоже пустая. Раздолье.

Вода, говорят, целебная. Аксакалы периодически приезжают сюда на своих «Ура­лах» в тельпеках, с развевающимися бородами и в трепещущих при езде пижамных штанах. Раздеваются, залезают по плечи и мокнут с деловым сосредото­ченным ви­дом, лечатся. От чего помогает ― неизвестно. Но помогает. И сероводородом несет отменно. Даже вроде не­льзя в этой воде слишком долго сидеть (и ртути много, и еще чего‑то). Дети летом как перекупаются, потом малость дуре­ют.

То да се, слово за слово, час с погранцами пробазарил, в маршрут отправился, уже когда они уехали и пыль улеглась.

Проходил по горам целый день, а потом уже спускаюсь с Сюнт–Хасардагской гря­ды к долине Сумбара и вижу: в одном месте на покатых каменистых склонах ― округлые ниши по метру в диаметре от выпавших конкреций, и в некоторых из них ― вода. Эта вода ― единственная стоячая вода на всю округу, в ней всегда особая жизнь Л мимо не пройти.

Подхожу: в одной такой ванне ― жгуты жабьей икры. В другой на дне сидит самец зеленой жабы (как его назвать: жаб? жабец? жабарь? жабель? жабак? жабник? одно слово ― военный; «самчик», как Зарудный говорил). Окраска ― как в учеб­нике: очень светлый, серо–бежевый ― точно под пустынный фон; зеленые пятна лишь на задних лапах.

Смотришь на такое ― одна лужица в округе, а он нашел ее и сидит, и поет в ней, и ждет самку, надеясь, что она услы­шит и придет; и сразу становится понятно, что жизнь во многих местах натянута как струна.

К счастью, струна весьма крепкая.

Воды ведь может и не быть в нужный сезон; или она может испариться быстрее, чем разовьются головастики; а без это­го невозможно продолжение вида.

Куда как спокойнее спуститься на двести метров ниже в долину, где| и воды в до­статке, и самок больше; но, конечно, и желающих хватает; вон ведь из всех тростни­ков вдоль теплого ручья у Пархая даже днем раздаются жабьи трели (Как поют! Как поют!), ан нет…

Потому что жизнь даже у жаб ― это не только максимально доступный комфорт с минимальными затратами, но и (выра­жаясь языком победителей соцсоревнований) преодоление новых рубежей: освоение нового ландшафта; приспособление к доселе неприемлемым условиям; решение ранее неразрешимых задач (в переносном, био­логическом смысле слова). Что толкает на это? В традиционном понимании ― конку­ренция за ресурсы; перенаселенность в удобных для жизни ме­стах; уязвимость мо­лодых ухажеров, вытесняемых из оптимальных местообитаний более опытными ма­терыми самца­ми. А вдруг не только?

Ведь что примечательно: настрой этой жизненной струны в экстремальных для вида местах чаще всего пробуется кем? То‑то. Молодежью, молодыми самцами! По­тому как матерые самцы уже давно в удобных и спокойных местах, поближе к сам­кам; им не до подвигов, им популяцию поддерживать надо, продолжать свой жабий род… Выжимают, понимаешь ли, молодежь в стремные места, стимулируют на по­двиги и свершения. А через это, глядишь, и весь вид получит шанс освоить или но­вую территорию, или новое время активности, или новую жратву, или еще чего но­вое… Так что вот оно, эволюционное предназначение нашей половозрастной катего­рии; гордись, Военный!

Правда, есть и другая точка зрения: мол, если что не так, не удалось, если «карта не легла», то и не велика потеря ― молодых дураков в расход не жалко…

Эх, надоела занудная микроэволюция, душа просит широкого и романтичного ан­тропоморфизма! Вот я и думаю: а вдруг во всем этом замешана не только экологиче­ская конкуренция, но и пытливая природа молодого мужского начала? Как и у вас, у гусар? Жаль только, что большинству таких, которые с пытливым началом, приходит­ся лямку тянуть в бесцветном мужском одиночестве…

С этого крамольно–несерьезного вопроса в моей голове начинается уже другая, абсолютно ненаучная дискуссия…

А ведь сегодня 8 Марта. Эх, как мы с погранцами горевали, что девок с нами нет… Поздравить некого…

Горячий привет трудящимся женщинам Востока! И Запада. Как странно, что я здесь, а не охочусь в семь утра за цветами на Курском вокзале.

Пока. Чаче привет, а Ленке и Эммочке передай там от меня запоздалые поздрав­ления».

18

…Опечаленн­ый, по­шел он дальше и вско­ре до­стиг бе­рега реки…

(Хорас­анская сказка)

Возвращаясь к лагерю, мы с Котом застали Перевалова сосредоточенно втыкаю­щим прутики в мокрую грязь на проти­воположном берегу. Увидев нас, он довольно осклабился, растопорщив черные усы, ― отмечал уровень уже начинающей спадать воды.

Соображая, как перебраться через стремнину, мы начали перекидывать Сереге вещи (Чандыр в этом месте течет в глу­боком русле, но сам не шире четырех–пяти метров), чтобы уже потом перейти самим. Когда я перебрасывал сапог с засу­нутыми в него штанами, кто‑то сказал что‑то, вызвавшее у меня смех (типа того, что «…вот если бы пива купили, то ничего бы и не было…»), в результате чего я размахнулся неправильно и сапог мой, вместо того чтобы перелететь через бурля­щий мутный по­ток, празднично взмыл свечкой высоко вверх, замер в воздухе на долю секунды, а потом торжественно плюхнулся в волны и стремительно понесся вниз по течению. Кот аж присел, корчась от хохота, а Перевалов самоотверженно бросился за сапогом и поймал его («Спасибо, друг!»). В моем печальном положении оказаться без шта­нов, да еще и в одном сапоге…