В полу дома — открытый в море люк, но воздух не пускает воду внутрь. Обитатели "Коншельфа-Один" живут при постоянном давлении воздуха и воды, равном двум избыточным атмосферам. Через жидкую дверь они выходят наружу, чтобы выполнять работы, которые станут обычными для рабочих и техников промышленных подводных станций завтрашнего дня.
Идея далеко не нова. Епископ Джон Уилкинс лелеял ее еще в XVII веке. В XIX веке Саймон Лейк строил колесные подводные лодки с открытыми в воду люками. Уже в наше время Роберт Дэвис разработал конструкции подводных домов, их развил капитан военно-морских сил США Джордж Бонд, его работы вдохновили нас. Эдвин Линк испытывает судно для связи между подводными станциями. А нашему Центру подводных исследований посчастливилось осваивать опытную станцию у острова Помет.
Фалько и Весли сами наблюдали за сборкой дома. Инженер-электрик Анри Шиньяр и люди из Центра подводных исследований работали до изнеможения, добиваясь полной надежности. Каждая система была дублирована — компрессоры, подающие в "Коншельф-Один" воздух под давлением две атмосферы, телевизионные мониторы, позволяющие нам круглые сутки наблюдать за людьми, аварийный генератор, телефонные линии, одноместные рекомпрессионные камеры в подводной обители. Воздух и электричество подавались в "Диоген" с берега; вспомогательные суда может сорвать с места штормом и отнести в сторону.
Фалько и Весли вошли в "Коншельф-Один" 14 сентября 1962 года в 12.20. Перед тем как спуститься по трапу в воду, холостяк Фалько попрощался с матерью и сестрой; Весли обнял жену и дочурку. В затемненной комнате мы наблюдали в телевизор, как они устраиваются в ногой квартире. Что бы ни происходило, мы тотчас узнавали об этом. Нам было слышно каждое слово, малейший шум. Дважды в день врачи Центра подводных исследований Ксавье Фруктус и Жак Шуто должны были навещать наших товарищей, чтобы всесторонне обследовать их, включая электрокардиограммы и анализ крови.
В первый день я сам побывал в "Коншельфе" и убедился, что оба чувствуют себя превосходно. Настроение было приподнятое: кругом года, один шаг — и там, и можно плавать долго, не думая ни о каких водолазных таблицах, обитель очень удобная. У них был телевизор, принимающий программу центрального вещания, радиоприемник, библиотека, на стене висела абстрактная картина кисти Лабана. С "Эспадона" по пластмассовой трубе подавалась горячая вода в душевую. Пищу им посылал в герметичных термосах кок "Эспадона" Мишель Гильбер, который обещал друзьям приготовить любое блюдо по их вкусу. В доме стояла электроплитка — можно разогреть пищу или самим сварить что-нибудь в случае перебоя в поставках. На поверхности участников опыта обслуживало шестьдесят человек. Дежурный по "Коншельфу" Раймон Кьензи возглавлял бригаду из пятнадцати подводных пловцов-связных.
По телевизору было видно, что Фалько и Весли заметно взбудоражены. Они чувствовали себя неловко и немного позировали — улыбались в объектив камеры, исполняли дуэты на губной гармонике. Медицинский осмотр показал, что у обоих отменное здоровье. Друзья были недовольны тем, что врачи так обстоятельно, по два с половиной часа в день, обследуют их, отрывая от дела; хотелось еще и еще поплавать под водой, они никак не могли насытиться привольем. Первую ночь спали беспробудным сном, утром проснулись бодрые, поспешили умыться и позавтракать, пока не явились врачи.
Весли было тогда тридцать лет, он на пять лет моложе Фалько, но занялся подводным плаванием позже его, прежде тренировал лыжников и яхтсменов. Фалько — его кумир, и он гордился тем, что разделял с ним честь испытания "Коншельфа-Один"; в обществе Альбера он ничего не боялся. Клод работает очень старательно, ему в высокой степени присущ дух соревнования. К участию в опыте он отнесся с величайшей ответственностью.
У Фалько другой характер. Он очень смел (я не знаю человека храбрее), но без всякого налета бравады. Альбер — настоящий олимпиец, во время состязаний он вкладывает всю душу, все умение, но не унывает, если окажется последним. Зная, что он выполнит задание хорошо, спокойно и умно, я поручил ему негласное руководство. Если им будет невмоготу в подводном доме, Фалько лучше отступит, чем станет рисковать из ложной гордости.
Медики не знают ничего подобного жизни на подводной станции. Конечно, поведение экипажей подводных лодок тщательно изучено, но это не то же самое. В лодке подводник не столько приспосабливается к морю, сколько прячется от него за глухие стальные плиты. Его дух поддерживают средствами, напоминающими про жизнь на берегу — фотографии красоток, патефоны-автоматы, кинофильмы. На подводной лодке человек подобен больному в изоляторе, окружающий мир он видит только в перископ. Наши люди живут в водной среде при давлении, которое вдвое превышает давление внутри подводной лодки. "Диоген" — огромный акваланг, куда Фалько и Весли возвращаются, чтобы согреться, поесть, поспать, привести себя в порядок; нечто вроде воздушного пузырька, который берет с собой водяной паук. Пять часов, проводимых в воде, для наших ребят важнее девятнадцати часов в "Диогене".
Вечером второго дня Пьер Гупиль, наш кинооператор, вместе с десятью помощниками ушел под воду, чтобы снять кадры из ночной жизни людей на континентальном шельфе. С палубы "Калипсо" я сквозь прозрачную толщу видел залитый светом юпитеров желтый дом. Сверкающими осколками всплывали пузыри выдоха из "Диогена". Вот еще прожектора — это, подчиняясь сигналам фонарика Гупиля, помощники занимают свои места вокруг "Коншель-фа". От "Диогена" под "Калипсо" и дальше вдоль откоса, по направлению к выходу из бухты загорелись две параллельные цепочки огней. Я решил спуститься вниз, взглянуть поближе, как пойдут съемки.
Надел черный изотермический гидрокостюм с желтыми завязками и черным колпаком, в котором подводный пловец напоминает великого инквизитора. Подогнал ремни четырехбаллонного акваланга, чтобы он сидел плотно и не мешал двигаться, отрегулировал подачу воздуха, подобрал ласты по ноге и подвесил на пояс грузы для нулевой плавучести. И только тут заметил, что мне помогает Анри Пле. Седой ветеран тактично напоминал мне, что мы с ним ровесники. М-да… Конечно, друзья называют меня Паша (Старик), но до сих пор я всегда готовился к погружениям без посторонней помощи.
И вода сегодня какая-то холодная. Стоя на водолазном трапе, я сполоснул маску и подогнал ее плотнее к лицу. А внизу купалась в волшебном сиянии моя долголетняя мечта — первое жилище на континентальном шельфе.
Я нырнул. На фоне светлого дна черными тенями парили помощники Гупиля, направляя прожектора на Фалько и Весли, которые плыли бок о бок вдоль сверкающего огнями бульвара. Они сами еще днем развесили фонари и окрестили свой маршрут "проспектом Голотурий". Оба скользили в воде непринужденно, легко — за этой легкостью послушная мускульная сила, экономное дыхание и четкость реакций, отработанная за время тысяч подводных вылазок. Резиновые ласты казались продолжением ног; на руках у обоих были голубые перчатки, чтобы их можно было отличить от других пловцов.
Фалько среди нас самый искусный, чемпион человекорыб. Глядя на его плавные, уверенные движения, я чувствовал себя медведем.
Альбера и Клода нельзя было назвать пленниками моря, хотя им грозила кессонная болезнь, возможно, даже смерть, если бы они нарушили незримый рубеж двух атмосфер. Выше своей обители подниматься нельзя, зато спокойно можно погружаться на 80 футов. И оба льнули ко дну, словно к источнику жизни.
Вдоль "проспекта Голотурий", над песком, посидониями и сонными морскими жителями, оставив позади вереницу огней, они поплыли в открытое море. Гупиль дал сигнал своим осветителям, лампы погасли. Эпизод снят, землянам пора возвращаться. Я потребляю меньше сжатого воздуха, чем большинство аквалангистов, это позволило мне задержаться под водой после того, как съемочная группа вернулась на поверхность. Очутившись во мраке, я видел лишь тонкие струйки света там, где шли Фалько и Весли, гипнотизируя рыб своими потайными фонариками и гладя их руками в голубых перчатках. Вот остановились приголубить каракатицу, не подозревая, что за ними наблюдают. Я нарочно заплыл в луч света, чтобы друзья увидели меня. Луч отпрянул в сторону; они продолжали идти вниз так, будто я для них не существовал.
