Свенельд понимал, что сейчас у него есть возможность ухватить жар-птицу удачи за хвост. Если не опалится ее огнем. Когда уж тут кручиниться о смерти мамки Липихи, когда заботиться, куда его боярыня пропала. Ему бы власть удержать, взлететь на сильных крыльях, подчинить… саму Ольгу. И сказать ей то, что таила душа его: как она мила ему, что если все еще хочет быть княгиней, то пусть назовет его князем. А он и ее подле себя посадит, как жену свою, как суложь любимую, желанную… И княгиню. А что? Была Ольга княгиней при Игоре, станет княгиней при Свенельде. Она согласится! Свенельд знал, что нравится ей, что только узы брака с князем Игорем удерживали ее от того, чтобы открыться. И если он покличет – она придет в его объятия.
Но пока Свенельд не решался заговорить с княгиней о подобном. Ее бояре, ее советники-волхвы окружали Ольгу плотным кольцом, да и она сама за ними хоронилась, словно понимала, что от нее Свенельд потребует. Вот и смотрит, как будто он из верного воеводы врагом ее вмиг сделался. А того не ведает, глупая, как у него душа болела за нее. Видел он, с каким лицом она выслушивала весть о кончине мужа своего Игоря. И что ей тот Игорь! Ведь давно между ними не было нежности, одни заботы государственные, Игорь все в разъездах да походах был, иных любил… Свенельд не стал додумывать до конца мысль, кого именно, как оказалось, любил Игорь. Зато он вспомнил, как княгиня вышла из гридницы, когда узнала про смерть мужа, как в переходе кинулась всем телом о каменную твердую стену, как завыла по-волчьи. Даже толстая кладка камня не сокрыла ее истошных криков и рыданий. Именно тогда Свенельд понял, что те ласковые взгляды княгини, какие порой ловил на себе, ничего не стоят перед тем чувством, какое она испытывала к Игорю. Но Свенельд утешил себя мыслью, что это княгинюшка так не только с горя, но и от страха рыдает. Ведь одна с малым княжичем у власти осталась. И кто поддержит ее? Разве такое когда бывало, чтобы женщина над воинством стояла? Ибо править на Руси может лишь тот, за кем сильная дружина.
Над высокой кручей Горы, над разлившимся Днепром пронесся сильный порыв ветра. Свенельд подставил ему лицо, вдыхал жадно. И ощутил влагу на лице. Ах, этот бесконечный сырой дождь, которому, казалось, не будет конца. Вон на Живин день тихо как отгуляли, волхвы не устраивали шумного торжества, понимая, что гибель князя не повод для ликования. И каковы бы требы они ни возносили на капищах, но и в светлый праздник Живы не смогли вытребовать у небес солнышка. Неудачу свою объясняли тем, что это чародеи древлянские мешают им ворожить, что идет с их стороны нечто темное и мрачное. Ну да кому как не посаднику Свенельду знать, на что древляне способны.
По сути он ожидал, что древляне могут покончить с Игорем. Как и понимал теперь, что войны с древлянами не избежать. А вот отчего так дерзки древляне, озадачивало. Конечно, он прознал, что князь их Мал вел переговоры с соседними племенами бужан и волынян, но ведь Свенельд уже успел перекупить сговорившихся с Малом послов соседних племен, больше им заплатил и был уверен, что не полезут волыняне и бужане в сечу ради древлян. Знает ли о том Мал? Советники его небось знают, они неглупы. И все же Мал ведет себя так, словно не боится мести. И все эти россказни, что у древлян сейчас новое сильное колдовство, что и в чащи их не проникнешь, что не опасаются они русских ратей. Мол, их чародейство… а плевал Свенельд на их чародейство! Он твердо знал, что сильный человек победит любую нежить наколдованную, справится с любой жутью. Случалось уже, не подивят его ничем древляне. А вот посеять раздоры на Руси, когда ни один, ни другой из детей Игоря не в силах воинство против восставшего племени возглавить – это они могут. Ольга ведь женщина, а при княжиче за кормильца Игорь боярина Асмунда оставил. И если Святослав теперь первый наследник, то и Асмунд высоко стоит, может править от имени воспитанника. Вот только рати достойной нет за Асмундом. А за Свенельдом есть. Ольга же может опираться только на отряд варягов Игоря, каких он в Киеве оставил. Эти до последнего будут верны княгине, эти отомстить за князя захотят, их золотом не переманишь, для них месть за предводителя – дело чести. И уж только Ольге решать, кому стоять над теми варягами: Асмунду верному или славному Свенельду.
И вот теперь все ждали, что же произойдет, как поведет себя Ольга, да еще как отреагируют на последние новости князья других русских земель. Кто удержит теперь огромную Русь на поводе, не даст взбрыкнуть да вырваться на волю… под власть многих, вдруг понявших, что слабая женская рука не удержит такие удила? Вот он бы, Свенельд, смог удержать.
Свенельд уже второй день думал обо всем этом, на совете все больше отмалчивался, размышлял. От этих мыслей не отвлекло ни известие, что Липиха убилась, ни весть о пропаже жены. Хотя, может, лучше сделать вид, что только эти домашние дела его и волнуют, уехать в Дорогожичи да понаблюдать издали, как тут все пойдет? И как долго будут спорить бояре с посланцами иных князей, и кто потребует веча, а кто и захочет оградить Ольгу от древлян и станет помогать ей удержать власть. Ибо уже пошла весть, что в Припять вышли струги с древлянскими послами, идут к Днепру. Эта весть особенно интересовала Свенельда. Ведь по здравому разумению древляне против Руси не выстоят, им бы затаиться и к войне готовиться, а они еще и на переговоры идут. И выходило, что есть у древлян основания верить в свою силу и не страшиться кары за убийство русского князя.
От этих мыслей голова кругом шла. Свенельд провел устало по лицу ладонью, стал смотреть с заборолов, как на соседней горе Детинке носились кругом вскачь всадники, показывали свое умение. Это свободное пространство на Детинке было как раз недалеко от гостевого хазарского подворья, чтобы воинственные и грозные соседи Руси могли видеть, каковы наездники-удальцы на Руси имеются. А ведь и впрямь удальцы. Вон как ладно у них получалось. С городни Свенельд видел, как лихо несутся конники на горячих скакунах по кругу, как на всем скаку рубят выстроенные по центру колья, как свешиваются с седел, поднимают брошенные шапки, как на полном скаку проныривают под лошадиным брюхом и тут же с ходу метают сулицы[51] в соломенного истукана в стороне. А еще поговаривают, что русы уступают степнякам в умении сражаться верхом! Вот пусть хазарские торговцы и посмотрят на таких вот неумелых!
Некогда Свенельд сам воевал в степях, знал, что именно там русские витязи перенимают у печенегов умение и от стрелы уворачиваться, и откидываться в стременах за лошадиный круп, уходя от рубящего сабельного удара. Ну а этих удальцов привел не кто иной, как молодой черниговский воевода Претич. У парня едва первая борода пробивается, а уже прославился в степных дозорах, охраняя порубежье со Степью. И прислал его князь Тудор Черниговский. Вроде как для помощи прислал, но ведь заодно и показать так хотел, какие славные витязи под его рукой ходят, что он сила, и если что… то и его можно выкрикнуть князем Руси, если вече соберется. А то вон и Гиля Смоленский захочет свою власть проявить, если не отстанет открыто от Руси, став самостоятельным правителем. А там и родич Игоря Володислав скажет, чтобы новгородцы кричали его на княжение. Новгородцы же хитры, с них станется требовать княжью шапку для слабосильного сына Игоря Глеба, какой в их руках послушен и покорен будет. Да что там говорить: вон в самом Киеве бояре захотят кого-то своего на стол киевский посадить, потеснив Ольгу и маленького Святослава. Этим власть варягов уж страсть как приелась. Все норовят припомнить, что они по роду древнее и нарочитее будут, чем пришлый род Рюрика. А на самого Свенельда смотрят так злорадно, как будто уже решили для себя его участь. Ну, это мы еще поглядим, кто кого! Вот переговорит он с княгиней и…
Тут Свенельд вдруг понял, что не знает ответа Ольги. Это ранее она его возвеличивала и приближала, ныне же сторонится, едва взглянет, едва слово скажет. Теперь она все больше с варягами Игоря толкует. Вон у нее какие ярлы из отряда Игоря остались – и Лейв, и Грим, и Хакон. Ольга их возвысила, их и Асмунда, который с этими варягами дружен и почитай что свой среди них, хотя по матери и славянин смоленский. А вот верного Свенельда княгиня сторонится… Свенельду стало грустно. Эх, Ольга!.. А он ведь ей даже про то поведал, что его Малфрида – чародейка, когда княгиня была напугана вестями о колдовской силе древлян. Успокаивал: дескать, что все их колдовство лесное, когда тут, в Киеве, сама прославленная чародейка Малфрида обитает. Он думал так княгиню успокоить, а она, как услышала о Малфриде, вмиг поменялась в лице. Он сперва думал, что ревность былая в ней пробудилась, ведь знал, как Ольга ревновала Игоря к чародейке. И лишь потом узнал, что Ольга той же ночью сама помчалась в Дорогожичи, с Малфридой о чем-то долго толковала. А о чем они говорили – никому не ведомо. Ольга молчит о том, да и Малфрида куда-то пропала, не выспросишь у нее. Свенельду даже намекнули, что его боярыня просто испугалась гнева мужа, после того как мамку его с лестницы спихнула. Свенельд не хотел об этом думать. Хотя и знал, что не на простой древлянке женился, сам некогда видел, какой она может быть… когда нечто темное и злое брало в ней верх.
