Никто не приглашает местную ведьму на вечеринки. Неважно, насколько та красива. И это была основная проблема.

«Мне плевать, — думала Кейтлин. — Мне никто не нужен».

Она сидела на уроке истории, слушая, как Марси Хуан и Пэм Сэссин планируют вечеринку в следующие выходные. Она ничего не могла с этим поделать, просто слушала их, в то время как тихий монотонный голос мистера Флинна не шел ни в какое сравнение с их оживленным перешептыванием. Кейт прислушивалась к разговору, при этом делая вид, что ей все равно. Она яростно хотела уйти. Но не могла, поэтому машинально чертила на разлинованном листе в тетради по истории.

Девушка была полна противоречивых чувств. Она ненавидела Пэм и Марси и хотела, чтобы они умерли, или, по крайней мере, чтобы с ними произошел какой-нибудь кровавый несчастный случай, причинивший им сильный вред, который сделал бы их сломленными и несчастными. В то же время внутри нее было огромное желание… Если бы только они впустили ее в свой мир. Она не настаивала на том, чтобы быть самой популярной, самой обожаемой девушкой в школе. Она бы довольствовалась местом в группе, которое было бы прочно закреплено за ней. Они могли бы качать головами и говорить: «А это Кейтлин, она странная, но чтобы мы без нее делали?» И это было бы здорово, пока она была частью их мира.

Но этого не произойдет. Никогда. Марси бы даже в голову не пришло пригласить Кейтлин на вечеринку. Зачем ей делать то, чего никто раньше не делал? Никто и никогда не приглашал туда ведьму, и никто не думал, что милая, незаметная девушка со странными глазами захотела бы пойти.

«И мне плевать, — подумала Кейтлин, вернувшись мыслями к началу. — Это мой последний год. Остался еще один семестр. Потом я закончу школу и… Надеюсь, я никогда не встречу никого отсюда снова».

Но, разумеется, это было еще одной проблемой. В таком городишке, как Тарафэр, она будет видеть их и их родителей каждый день весь следующий год. И через год, и еще через один, и...

Выхода нет. Если бы она могла уехать в колледж, все было бы по-другому. Но она не получила стипендию в колледж искусств, и, в любом случае, еще есть папа. Он нуждается в ней, да и денег нет. Она нужна отцу. Так что, колледж с двухгодичным курсом, или вообще ничего.

Кейт представила следующие годы своей жизни, блеклые, как зима в Огайо за окном, заполненные бесконечными холодными аудиториями. Все время сидеть и слушать, как девушки планируют вечеринки, на которые она не приглашена. Вечное неприятие. Бесконечная боль и желание быть настоящей ведьмой, такой, которая могла бы наложить самое отвратительное, болезненное и изнуряющее проклятье на них всех.

Во время своих размышлений она рисовала, или, скорее, ее рука чертила, а девушка этого не осознавала. Теперь она взглянула на рисунок и в первый раз увидела, что же на нем было.

Паутина.

Но самым странным было то, что находилось под ней, так близко и почти ощутимо. Пара глаз, широко распахнутых, круглых, обрамленных ресницами. Глаза олененка Бэмби, глаза ребенка.

Уставившись на рисунок, Кейтлин неожиданно почувствовала головокружение, как будто она падала. Как будто изображение тянуло Кейт внутрь себя. Это было ужасное ощущение и такое знакомое. Оно возникало каждый раз, когда она рисовала картинки, подобные этой, за них ее и прозвали ведьмой.

Рисунки, которые осуществлялись.

Она дернулась назад. Внутри нее было болезненное, тянущее на дно чувство.

«О, пожалуйста, нет, — подумала она. — Не сегодня, не здесь, не в школе. Это просто рисунок и он ничего не значит. Пожалуйста, пусть это будет просто рисунок».

Но она могла почувствовать, как ее тело напряглось, игнорируя ее разум, стало холодным как лед, готовясь к тому, что должно произойти.

Ребенок. Она нарисовала глаза ребенка. Это значит, что какой-то ребенок в опасности.

Но какой? Уставившись на рисунок, Кейт ощутила тягу, почти рывок в руке. Пальцы чувствовали то, что должно было появиться. Небольшой полукруг с маленькими изгибами по краям. Курносый нос. Большой сплошной круг, рот, открытый от страха, удивления или боли. Четкий изгиб, выделяющий овал подбородка. Ряды вьющихся волос. Затем зуд, рывок в руке исчез, и она выдохнула.

Вот и все. Ребенок на картинке должен быть девочкой, судя по волосам. Волнистым волосам. Хорошенькая маленькая девочка с волнистыми волосами и паутиной на лице.

Случится что-то, в чем будут задействованы ребенок и паук. Но где и с каким ребенком? И когда? Сегодня? На следующей неделе? В следующем году?

Этого было недостаточно.

Да и никогда не было. Это была самая ужасная часть ужасного «дара» Кейтлин. Ее рисунки всегда были точными, они всегда… всегда осуществлялись. Все заканчивалось тем, что Кейт наблюдала в жизни то, что она нарисовала на бумаге.

Но всегда не вовремя.

Что она могла сделать прямо сейчас? Бежать по городу с мегафоном, крича всем детям быть осторожнее с пауками? Пойти в начальную школу в поисках девочек с волнистыми волосами?

Даже если бы она попыталась им сказать, они бы просто сбежали от нее. Как будто это Кейтлин навлекала те вещи, которые она рисовала. Как будто это она заставляла их осуществляться, а не просто предсказывала их.

Линии картинки стали изгибаться. Кейтлин моргнула, чтобы выпрямить их. Единственное, что она не будет делать, так это плакать, потому что Кейт никогда не плачет.

Никогда. Ни разу с тех пор, как умерла ее мама. Кейт тогда было восемь. С тех пор она научилась сдерживать слезы.

У входа в класс раздался шум. Обычно мягкий и мелодичный голос мистера Флинна, под который студенты могли легко уснуть, замолк.

Крис Барнабл, работающий в старших классах в качестве помощника, принес розовый листочек. Уведомление.

Кейтлин смотрела, как мистер Флинн взял его, прочитал, затем спокойно посмотрел на класс, поморщив нос, чтобы сдвинуть очки на место.

— Кейтлин, тебя вызывают в кабинет директора.

Кейт уже тянулась за книгами. Она держала спину очень прямо, а голову очень высоко, когда шла по проходу, чтобы забрать уведомление, которое гласило: «Кейтлин Фэйрчайлд, в кабинет директора, немедленно». Рядом со словом «немедленно» стояла галочка, что придавало посланию атмосферу срочности и не предвещало ничего хорошего.

— Снова неприятности? — спросил кто-то ехидным голосом с первых парт. Кейтлин не могла сказать, кто это был, и она не повернулась, чтобы посмотреть. Она вышла вместе с Крисом.

«Снова неприятности, — думала она, пока спускалась вниз по лестнице к кабинету директора. — Что у них на нее в этот раз? Те отмазки, "подписанные ее отцом" прошлой осенью?»

Кейт пропускала много занятий, потому что были времена, когда она просто не могла выносить всего этого. Как только становилось слишком плохо, она ехала на Пиквей Роуд, туда, где были фермы, и рисовала. Никто ее там не беспокоил.

— Мне жаль, что у тебя неприятности, — произнес Крис Барнабл, когда они подошли к кабинету. — Я имею в виду... Мне жаль, если у тебя неприятности.

Кейтлин взглянула на него прямо. Он был симпатичным парнем: блестящие волосы, добрые глаза, как у Морячка — кокер-спаниеля, который был у нее когда-то. Она ни на секунду не была одурачена.

Мальчики-мальчики, они совершенно бесполезны. Кейт точно знала, почему они так хорошо относились к ней. От матери ей достались кремовый ирландский цвет лица и рыжие, как осеннее пламя, волосы, а также гибкая стройная фигура.

Но глаза были ее собственные, и она беспощадно использовала их. Она уставилась на Криса ледяным взглядом, так, как обычно она старалась не смотреть. Она заглянула в его лицо.

Он побледнел.

Обычно люди реагировали именно так, встречаясь глазами с Кейтлин. Ни у кого не было таких глаз, как у нее. Они были дымчато-голубыми, и снаружи радужной оболочки, впрочем, как и по центру, были темные кольца.