Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– И кто им эти советы дает! – удивился солдат.

– В иностранных газетах все время пишут, что главная ошибка японцев, – разобьют, а преследовать не преследуют.

Солдат почесал за ухом.

– И так разумен, а его еще со всех сторон учат!

Пальба разгоралась, становилась ближе. Внизу мчались по дороге обозы, слышались крики и ругательства. Мимо костра пробегали кучки солдат.

– Что это там, земляки, за пальба?

– Что! Наседает японец, все обозы отбил!

– А прикрытие есть у нас?

– Какое прикрытие! Стрельнут наши раз и бегут…

Пробегали мимо солдаты, и мчались внизу обозы. Саперы поспешно сводили свои фурманки на дорогу.

– Поедем и мы? – спросил Шанцер.

Селюков сидел смертельно усталый, понурив голову.

– Я не поеду. Все равно с лошади свалюсь.

У меня на душе тоже была тупая, ни на что не отзывающаяся усталость. Ну, в плен возьмут, ну, застрелят, – это было так бесконечно безразлично! Спать, спать – одно лишь важно.

– Я тоже спать лягу, – сказал я. – Да и где тут ехать? Все равно обозы затопчут.

Мы стали укладываться у костра. Трещала и перекатывалась пальба, в воздухе осами жужжали пули, – это не волновало души. Занимались к северу пожаром все новые станции, – это были простые факелы, равнодушно и деловито горевшие на горизонте… Мелькнула мысль о далеких, милых людях. Мелькнула, вспыхнула и равнодушно погасла.

* * *

Я проснулся на рассвете. Костер давно потух, руки под мышками затекли от полушубка, холод пробирался до костей. У пепла костра, покрытые инеем, спали Шанцер и Селюков. Лошади наши уныло стояли, понурив головы.

На дороге по–прежнему медленно тянулись к северу бесконечные обозы. У края валялись стащенные с дороги два солдатских трупа, истоптанные колесами и копытами, покрытые пылью и кровью. А где же японцы? Их не было. Ночью произошла совершенно беспричинная паника. Кто–то завопил во сне: «Японцы! Пли!» – и взвился ужас. Повозки мчались в темноте, давили людей, сваливались с обрывов. Солдаты стреляли в темноту и били своих же.

Я разбудил Селюкова и Шанцера, мы сели верхом и поехали. Звезды гасли, разгоралась холодная заря. Мы напоили у реки лошадей.

Светлело все больше. Справа из–за сопок выплыло солнце, в воздухе потянуло теплом. Тело отдохнуло, на душе стало свежо и бодро. Впереди, в сверкающей голубой дымке, виднелся далекий город, изящно рисовались купола кумирен и изогнутые края крыш.

…город дальний утром, Полный тайны, полный блеска…

Навстречу нам ехал по дороге офицер… Поручик Шестов! Тот ординарец из штаба, который во время боя ездил с нашими госпиталями, так как «не знал, где теперь штаб». Поручик иронически оглядел нас и с высокомерною усмешкою спросил:

– Удираете?

– Удираем.

– А я еду в Мукден.

– В Мукден?

– Да, в Мукден! – значительно подчеркивая, ответил поручик. Как будто в своей храбрости он знал что–то такое, чего мы в своей трусости не хотели знать.

– Счастливого пути!..

Мы въехали в город. Телин это? Нет, до Телина еще верст тридцать… По прямой, узкой улице двигались обозы и батареи, проходили толпы солдат. Под веселым утренним солнцем медленно лился чуждый поток через тихую, свою жизнь китайского городка. Из труб вились дымки, такие обычно–мирные. У харчевни, под серебряной рыбой на красном столбе, толпились китайцы. Перебегали через улицу ребята с черными косичками на темени. Сквозь разрывы бумажных окон любопытно блестели девичьи глаза. Миновали город, местность становилась холмистее. Перед мостом столпилось море повозок. Казаки работали нагайками, расчищая путь какому–то обозу.

– Куда прете, сукины дети?! Ждите своей очереди!

– Станет тебе командующий армией ждать!.. Сворачивай!

Казаки, наклоняясь с седел, хватали обозных лошадей под уздцы. Свистели нагайки. Мимо проносился обоз штаба третьей армии. Проехал в коляске какой–то важный генерал. Солдаты, злобно посмеиваясь, смотрели вслед.

– Чтой–то в бой так они не спешили, не просили дороги! А теперь ишь как гонит!..

– Где ж ему ждать! У него большое дело назади!..

Местность делалась все выше, вокруг теснились тяжелые сопки. Стало холодно, ветер поднимал тучи пыли. Обозы по–прежнему ссорились и старались перерезать один другой у узких мест дороги. Дисциплина на глазах падала.

– Я тебя, мерзавец, шашкой! – кричал офицер.

– А я тебя штыком! – кричал в ответ солдат. – Храбер ныне стал! А где в бою был?.. За могилками лежали, а нас вперед посылали?..

Рассказывались страшные вещи про расправы солдат с офицерами. Рассказывали про какого–то полковника: вдали показались казаки–забайкальцы; по желтым околышам и лампасам их приняли за японцев; вспыхнула паника; солдаты рубили постромки, бестолково стреляли в своих. Полковник бросился к ним, стал грозно кричать, хотел припугнуть и два раза выстрелил на воздух из револьвера. Солдаты сомкнулись вокруг него.

– Ты кто такой? Как смеешь по своим стрелять?

Дали по нему несколько выстрелов из винтовок и подняли на штыки. Все это оказалось правдою. Фамилия полковника была Тимофеев. Он не был убит насмерть, а недели через три умер от ран в Гунчжулине.

Днем мы встретились с частью нашего обоза, при которой были д–р Гречихин и помощник смотрителя Брук. Дальше мы пошли вместе. Где главный врач и смотритель, никто не знал.

К вечеру вдали показалась огромная гора, увенчанная укреплениями. За горою лежал Телин. Дорога расходилась в две стороны. У ее разделения стоял офицер и кричал:

– Шестой и шестнадцатый корпусы – направо, первый и десятый – налево!

В первый раз за этот долгий путь, полный бестолочи и безначалия, кто–то распоряжался, кто–то хоть о чем–нибудь подумал… Мы подошли к подножию горы. Тянулись бывшие огороды, обнесенные невысокими глиняными оградами. Густо стояли биваки, равнина дымилась кострами. Мы тоже стали.

Здесь же были уже все три другие госпиталя нашего корпуса. Желтый и совершенно больной Султанов лежал в четырехконной повозке, предназначенной для сестер. Новицкая, с черными, запекшимися губами и пыльным лицом, сердито и звонко, как хозяйка–помещица, кричала на солдат. Прохожие солдаты с изумлением смотрели на этого невиданного командира.

– Что это над вами баба командует? – с усмешкою спрашивали они султановских солдат.

Султановцы угрюмо молчали и отворачивались. Подошла к нам Зинаида Аркадьевна.

– Нет, будет, будет! – говорила она, в красивом изнеможении роняя руки. – Довольно ужасов насмотрелись, прощайте! Мы уезжаем в Харбин по железной дороге!.. А вы знаете, бедная Варвара Федоровна! Она отбилась от нас и всю дорогу ехала совсем одна в своем шарабане, а в ногах у нее – скорченный, полуразложившийся труп ее мужа… Приехала сюда, хотела на здешнем вокзале сдать на поезд труп, – не принимают. Наконец, в ней принял участие какой–то генерал, – такой милый! Велел труп зашить в рогожи и сдал на поезд как груз. Она поехала вместе с трупом…

Мы устроились в убогом глиняном сарайчике. Заходили знакомые офицеры, врачи.

Нашему корпусному командиру приказано выставить дивизию на позиции перед Телином, а в штабе не знают, где полки. Все растеряли.

– Будет бой под Телином?

– Бог весть! Так, арьергардный пустячок какой–нибудь… Войск не соберешь, да и боевых припасов нет: все склады были сейчас за позициями, – часть расстреляли, часть взорвали на воздух, чтоб не достались японцам.

– Да, господи!.. Что же это такое вышло?..

Молодой ординарец с простреленною рукою рассказывал:

– С утра ищу штаб нашего корпуса, никто не знает, где он. Говорят мне: «Вон поезд главнокомандующего, спросите там». Пошел, спрашиваю. «Обратитесь в операционное отделение, вон в том вагоне». Вхожу. На столе разложены карты, полковник генерального штаба водит пальцем по карте и вполголоса говорит двум генералам: «У нас 360 батальонов, а у японцев только 270. И вот я вас спрашиваю: как же все это случилось?» Неловко, – как будто подслушиваю. Я кашлянул. – «Что вам угодно?» – «Мне нужно знать, где штаб десятого корпуса». Полковник юмористически посмотрел на меня. «Да–а. Где штаб десятого корпуса!» – рассмеялся и ушел…

48
{"b":"144271","o":1}