После обеда Элли сделала еще несколько коротких и ничем не примечательных звонков и расправилась с кучей скопившейся на столе канцелярской работы. За дверью кабинета жизнь шла своим чередом, что подтверждалось несмолкающим гулом голосов, словно там рокотала сушильная машина, в которой непрерывно переворачивалась одежда.

В четверть шестого Элли уже собралась завершить рабочий день. Выключила компьютер, немного прибралась на столе: не хотелось в январе приходить в кабинет, где царит беспорядок. Народ потихоньку начинал готовиться к вечеринке. Люди из фирмы, обслуживающей подобные мероприятия, устанавливали огромный стол для закусок и напитков. Макс Мур, местный диджей, таскал динамики и прочую аппаратуру, а несколько смельчаков, решившие украсить помещение, развешивали под потолком гирлянды.

Направляясь к выходу, Элли вдруг увидела Такера Брэдшоу, который еще сидел за рабочим столом и говорил по телефону. Когда она проходила мимо, он случайно поднял на нее глаза, и она улыбнулась. Он вскинул вверх указательный палец — Элли остановилась. Свободной рукой он прикрыл микрофон.

— Придешь сегодня? — едва слышно прошептал Такер.

— Мм, да.

— Хорошо, тогда до встречи, — сказал он и снова обратил все внимание к трубке.

Может быть, действительно что-то происходит, как говорила сегодня Нина, думала Элли, шагая по Бриджидс-вэй. Такер ей нравился, он был очарователен своей непритязательной, скромной красотой. Высокий, слегка худощавый, но это ничего не имело общего с популярной теперь худобой наркоманов. Прекрасные голубые глаза, голова покрыта не очень густой порослью черных вьющихся волос. Он родился в Северной Каролине, обладал этаким благородным шармом южанина, и это ему очень шло. Всякий раз, когда Элли спрашивала его о чем-нибудь, он отзывался: «Слушаю, мэм!» — и от этих слов ее мгновенно бросало в дрожь. Но серьезно о нем она и думать не смела.

О любви Элли знала понаслышке, хотя и этого хватало, чтобы понять: у нее с этим делом что-то не так. Все романы, которые затевались было у Элли в прошлом, закончились полным провалом (и это ее нисколько не удивляло). Чтобы привлечь внимание, ей приходилось прилагать очень много усилий, ведь иначе мужчины вообще ее не замечали. Увы, ей не везло. Всякий раз эмоциональные затраты в неудавшихся отношениях были слишком велики, чтобы Элли могла с ними легко справиться. Тогда она постаралась сделать так, чтобы жизнь была или, по крайней мере, казалась полной чашей и без мужчины, — и у нее получилось. Правда, бывали и сбои.

Тем временем на Бриджидс-вэй чувствовалось оживление. И не просто потому, что в честь праздника зимнего солнцестояния улица была украшена и иллюминирована: все больше жителей выходило на свежий воздух, вокруг слышались громкий смех, оживленные разговоры, предложения выпить сидра или кофе. В воздухе тянуло дымком горящих костров, и на душе у Элли даже немного полегчало после пустого и бестолкового дня. Она пробиралась в толпе, то и дело ныряя под стремянки у стен и деревьев, увешанных светящимися гирляндами. И даже сама не поняла, как оказалась перед индиговой дверью Джасти.

В мастерской было темно, свет в нее попадал только через стекло с любовью украшенной витрины. Элли засмеялась, увидев мерцающие сапоги неестественной величины, очевидно принадлежащие одному из самых известных обитателей Северного полюса, обрамленные двумя рядами белых и синих китайских фонариков. В помещении плавал запах гвоздики и цитрусовых. На стойке стоял коричневый бумажный пакет, верхняя часть которого была аккуратно подвернута. На пакете была записка.

Странное дело, Элли была разочарована тем, что ей не удалось увидеть Джасти лично. Было грустно думать, что он сейчас один-одинешенек и трудится как пчелка Ее одолевало искушение пройти внутрь, отыскать его в недрах мастерской и хотя бы поблагодарить, дать ему понять, что работа его оценена по достоинству. Но она передумала. Элли понимала, уединение — вещь настолько хрупкая и ценная, что требует бережного обращения. Она взяла пакет и вышла.

Небо уже совсем потемнело. Сквозь низкие облака едва просвечивал месяц, и, когда до дома оставалось идти не более пяти минут, в воздухе закружились первые, еще неуверенные снежинки. Такой снегопад Элли любила больше всего: с неба на землю медленно опускались красивые, сияющие звездочки, словно крохотные кусочки сахарной ваты. Несмотря на снег, ночь была ясная, дул легкий ветерок и было совсем не сыро. Лучшего вечера для праздника зажигания огней в честь зимнего солнцестояния не придумать, и Элли хотела получить от него как можно больше радости.

Она свернула на знакомую улочку Уикер-роуд. На крыльце ее дома горела всего одна лампочка, но дом казался уютным и привлекательным. Ветки одинокого дуба, занимающего почти всю лужайку перед домом, успели покрыться тонким слоем снега. Она взбежала по трем ступенькам крылечка и открыла дверь.

Внутри все было простенько и скромно, но именно это как раз и устраивало Элли. Вообще жилище ее немного напоминало старинный английский загородный дом. Правда, совсем крошечный, как игрушка. И ей это очень нравилось. Будь он хоть немного больше, в комнатах появилось бы эхо, лишний раз напоминая Элли о том, как она одинока. На стенах висели картины и разные художественные изделия, на огромной кровати лежала куча подушек, которые она сама сшила из старых лоскутков. В доме было два камина, полы выложены дубовым паркетом, а стены обшиты панелями. В задних комнатах окна были во всю стену и открывались так, что границы между ними и садом будто и не существовало. Стены кабинета Элли были закрыты книжными полками, за исключением небольшой ниши, перед которой она поместила старый секретер. У нее был даже маленький, нависающий над садом балкончик — чудесное место для чтения.

Она включила свет в ванной комнате, зажгла свечи, затем щелкнула выключателем и стала набирать ванну, стоящую на ножках какого-то сказочного зверя. Потом направилась в спальню, сбросила пальто и шарф на стул и зашла в гардеробную. Одежда Элли была представлена в двух вариантах: темная и еще темнее (летние наряды аналогично: светлые и еще светлее). Элли выбрала костюм с блузкой, что надевала в прошлом году. Потом вспомнила про темно-фиолетовую рубашку, которую купила на распродаже пару месяцев назад. Внезапно оживившись, она достала ее и разложила на кровати. Потом вынула из бумажного пакета Джасти туфельки и поставила их рядом. У нее перехватило дыхание.

Элли глазам не поверила: неужели это ее туфли? Она посмотрела на штамп производителя: да, это так. Но теперь там, где прежде все перекосилось, обвисло и износилось, кожа была упругой, эластичной, без малейшего изъяна. Носки туфелек Джасти обрезал, чтоб чуть виднелись кончики пальцев. Оторвал крепкие и довольно толстые каблуки и заменил их на тоненькие шпильки. Похоже, он знал, какой высоты им следует быть, чтобы смотрелось модно и красиво и вместе с тем, чтоб Элли могла ходить в туфельках легко и грациозно, не рискуя свернуть себе шею. Сверху, как раз над пальчиками, он наклеил полоски из черной замши с искусно вырезанными цветками и металлическим бутончиком — это выглядело современно и очень женственно.

Словом, туфельки были великолепны. Высочайшего класса работа, настоящее произведение искусства — кто бы мог подумать, что когда-то Элли купила их в деревенской обувной лавке. На вечеринку она отправится в сапожках, а туфельки возьмет с собой. Уж очень они хороши, чтоб носить их в зимнюю слякоть.

Приняв ванну, Элли быстренько оделась и высушила волосы. Косметики у нее было не много, но она воспользовалась ею. Надела еще бабушкины, эпохи короля Эдуарда, сережки — и собственное отражение в зеркале в целом ей понравилось. Элли набросила пальто, снова убрала в бумажный пакет удивительные туфельки Джасти, положила их в сумку и спустилась вниз. Открыла дверь, похлопала по карманам, не забыла ли чего — кажется, все в порядке, — и направилась к машине.