«Инимикус» – так это звучало по-латыни.

– Инимикус! Инимикус! – загудело вокруг. – Тевтон! Враг! Враг! Враг!

Кто-то из подростков, незаметно подкравшись, опустился позади Виталия на коленки – и тут же молодой человек ощутил сильный толчок в грудь. Конечно, не удержался на ногах, упал – и тут на него набросились все, даже женщины!

Виталий пытался отбиваться, да куда там – всем скопом накинулись! Пару раз удалось высвободить руку, звездануть по сусалам непонятно, кому – в бараке было темно, приходилось бить наугад. Ах, какая-то сволочуга сильно дернула за волосы, чуть скальп не сорвала!

– Да что вы делаете-то? За что?

Казалось, его сейчас затопчут, растерзают на тысячи кусков! Что он им сделал? Навалились, налетели, словно вампиры на свежую кровушку. Сволочи…

Вдруг кто-то повелительно крикнул, похоже, женщина. Кто-то что-то переспросил, и Виталий почувствовал, что его отпустили. Ну наконец-то пришли в себя…

Молодой человек медленно сел, привалившись спиною к стене, осторожно потрогал разбитые губы… Хорошо еще, зубы не выбили, а ведь могли бы.

– Ты – тевтон? Кимвр? – присев напротив, спросила женщина, одетая в бесформенную хламиду.

Лица ее Беторикс в темноте не видел, как всех прочих, лишь смутно различал очертания фигуры. И что отвечать, не знал. Что сказать – я аспирант и социолог? Или командир клуба «Галльский вепрь»? И то, и другое казалось равно неуместным в этой чудовищной обстановке, которая имела одинаково мало общего как с реалиями двадцать первого века, так и ходом фестиваля исторической реконструкции.

– Ты – враг римлян? – продолжала допытываться незнакомка.

– Да. – Молодой человек вытер ладонью кровь. Это была, пожалуй, единственная сейчас правда, ибо симпатий увиденные вживую римляне не внушали. – Враг.

– И мы – враги. Теперь уже – рабы, пленники. Почему ты не говоришь, как мы?

– Потому что не знаю вашего… языка!

Виталий с трудом подбирал слова – душа просила мата, но материться по-латыни он не умел, а русского тут не поймут. Хоть обстановка и располагала, ни одного из «родных» выражений он ни разу не услышал!

– Враг римлян – наш враг. Но ты ведь не галл!

– Пожалуй, нет… – Беторикс сам не знал, к какому народу себя сейчас отнести. – Русский я.

– Этруск, что ли? – с удивлением переспросила женщина. – Вот не знала, что ваш народ еще существует!

– Существует вроде…

Бухх!!! Что-то ухнуло в дверь снаружи, потом послышался громкий смех и пьяные вопли. Видать, римляне нажрались уже! Успели!

Потом запахло паленым, и, проникая сквозь щели, по стенам запрыгали оранжево-красные зайчики. Римляне жгли костры? Или факелы?

Левая створка двери распахнулась, освобождая путь дрожащему свету и вошедшим римлянам. Первым в сарай явился сержант Луций, за ним еще с десяток воинов, вооруженных пилумами и мечами.

Взвились к потоку факелы, пленники инстинктивно попятились, женщины прижали к себе захныкавших детей.

Заложив руки за спину, тессарий гнусно ухмыльнулся и, кого-то высмотрев, указал рукой:

– Ты!

– Я, господин?

– Да ты, ты… Хотя нет, погоди-ка… Ты слишком стара… а впрочем… Выходи!

– Но…

– Выходи, или мы убьем твоего ребенка, а всех вас спалим!

Возмущенный Виталий шагнул было вперед, но ему не дали даже рта раскрыть – ударили с ходу концом копья в грудь, да так, что едва не сломали ребра!

Аспирант отлетел к стенке и скрючился, причем кто-то из галлов еще прижал его к земле, видно, боясь, что чужак накличет неприятностей.

– Ты! И ты! – С видом опытного работорговца тессарий продолжал выбирать женщин.

– И вот эту… вон ту… – радостно оскалился другой легионер, помоложе, с высохшим, словно у старой воблы, лицом.

– Нет, Коморий, – обернувшись, сержант погрозил ему кулаком. – Этих нельзя.

– Да почему же?

– Показать тебе? Эй, девка!

Юная девушка несмело вышла на середину. Из глаз ее потоком текли слезы.

– Не реви! – ухмыльнулся Луций. – Мы ничего с тобою не сделаем… А ну-ка, держите ее, парни…

Нагнувшись, тессарий одним движением разорвал на девчонке одежду и, засунув руку в промежность, осклабился:

– Так я и думал – девственница. Ты знаешь, Коморий, сколько она стоит?

– Да разве мало сейчас будет рабынь?

– И насколько она упадет в цене, после того как мы ей попользуемся? Чего они будут после этого стоить? Ты настолько богат, Коморий, чтобы перечить нашему оптию?

– А-а, так это оптий приказал.

– Ну да, он хорошо умеет считать денежки. Что пригорюнился, друг мой? Возьми лучше мальчика, клянусь, они ничуть не хуже!

– Мальчика? – Коморий прищурился. – А что ж, и возьму, может!

– Да вы что творите-то? – снова вскочил на ноги аспирант.

– Опять этот? – тессарий нехорошо ухмыльнулся и махнул рукой. – Ну, надоел! Кассий, Сергий, Тит! Тащите его на конюшню да хорошенько выпорите. Я вам даже свою плетку дам.

– А сам неужто не примешь участие в экзекуции? А, господин тессарий?

– Может быть, и приму… – гулко хохотнул Луций. – Но сперва женщины! Говорят, жительницы Бракатой Галлии такие обворожительные, куда лучше нарбоннок. Правда, я пока что-то этого не заметил. Может, не на тех смотрел? Да, и вон ту красавицу прихватите… Вон, в том углу, с малышом… Да куда вы ребенка-то тащите, бросьте его, дурни!

– Так ты же сказал – «с малышом», господин Тессарий!

– О, боги… На что мне ее малыш? Женщину, женщину тащите… Да! И этого – на конюшню, живо!

Виталий и опомниться не успел, как его уже подхватили под руки, поволокли, по пути умело отоварив по почкам, так что молодой человек принялся хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

Конюшней служил расположенный неподалеку сарай – длинный, глинобитный, заваленный навозом и сеном. С хохотом бросив пленника в навоз, римляне закрыли ворота снаружи на засов. Приводить приговор в исполнение немедленно никто не рвался, слава богу, несмотря на приказ сержанта.

У воинов имелось занятие поинтересней: уже слышался женский визг, затем плач, потом хохот… Причем они так торопились принять участие в развлечениях, что даже не связали Виталия. Расслабились, так сказать, аж службу забыли. Вот уж нагорит им от легата…

Сплюнув, Виталий поднялся на ноги и прислушался к собственным ощущениям. Губы были разбиты в кровь, в боках саднило, однако ребра не сломаны и почки не отбиты – хоть одна хорошая новость за этот день!

Брезгливо смахнув с себя прилипший навоз, аспирант в задумчивости оперся локтем о стенку и вдруг почувствовал, что опора прогибается и подается назад. Ну, конечно! Плетеная лоза, обмазанная глиной – вот и вся стена. И как только здесь зимой кони не мерзнут?

Притихнув, Виталий прислушался, выждал секунд пять, а затем начал осторожно ломать стену. Пришлось повозиться, хоть плетенка поддавалась довольно легко, но глина отваливалась слишком большими кусками, с шумом падая под ноги. Это было опасно – могли услышать.

Молодой человек действовал осторожно, сбивая в кровь ногти; если поблизости раздавались шаги или голоса, он совсем прекращал работу, выжидал, чтобы чуть погодя начать снова.

Вот наконец дыра стала достаточно большой, чтобы можно было пролезть. Он уже опустился на четвереньки, как вдруг рядом, за стенкою, послышались какая-то возня, ругательства, истошный женский визг.

– Ори сколько хочешь, тварь! – злорадно произнесли по-латыни. – Никто тебе не поможет!

– Нет, пусть заткнется! У меня уже заложило уши… Кому говорю, заткнись!

Донесся звук ударов и стон:

– Нет, нет… не надо…

– А ну-ка, разложим ее поудобнее… Руки, руки держите.

– Я же говорил, лучше связать!

– Ничего, никуда она от нас не денется! Ишь, какая стройненькая… а грудь-то, грудь! Вы только потрогайте, парни!

И снова вопль – крик ужаса, ненависти и боли.

Крик резко оборвался, послышалось довольное сопение, сладострастный стон и приглушенный хохот.

– Ну, хватит, хватит, Бовис, теперь моя очередь.