— Ах, конечно, сударь, милостивый Бог посылает хорошим людям испытания.

— Давно ли госпожа де Шамбле вышла замуж? — спросил я, чтобы сменить тему разговора.

— Четыре года тому назад; ей было тогда восемнадцать.

— Значит, ей сейчас двадцать два?

— Да, сударь, двадцать два.

— Вероятно, это брак по любви?

Девушка покачала головой и сказала:

— Нет.

Затем, понизив голос, она добавила:

— Их сосватал священник.

— Священник? Какой священник?

— О нет, сударь, никакой, ничего не было! — вскричала девушка, словно испугавшись собственных слов.

И она тут же поднялась с места.

— Дитя мое, — сказал я, — мне хотелось поговорить с вами о госпоже де Шамбле, потому что она показалась мне приятной особой, но я не собирался выпытывать у вас тайны вашей благодетельницы.

— Да хранит меня Бог, сударь, сказать о ней что-то, чего не следует говорить! Что до ее секретов, мне они известны не больше, чем другим в доме, ведь она никогда ни на что не жалуется. Какое счастье, если бы она встретила человека, которому могла бы довериться. Друг с добрым сердцем ее бы утешил, а я думаю, что госпожа де Шамбле очень нуждается в утешении.

Я сгорал от желания узнать больше, но понимал, что было бы бестактно продолжать свои расспросы. К тому же совесть не позволяла мне злоупотреблять простодушием или чувствительностью девушки.

Возможно, я и так уже зашел слишком далеко.

— Дитя мое, — сказал я, — позвольте заверить вас в одном: я был бы счастлив стать тем другом, в котором, по вашим словам, госпожа де Шамбле столь нуждается. Я был бы счастлив открыть ей свое сердце, чтобы она могла с радостью излить туда свои тайны. Я не знаю, представится ли когда-нибудь такой случай, будет ли это завтра, через год или даже через десять лет, но если когда-нибудь этот день настанет и госпожа де Шамбле примется искать друга с преданным сердцем, напомните ей обо мне. Я надеюсь, что об остальном позаботится Бог.

Девушка посмотрела на меня с удивлением.

— Хорошо, сударь, я напомню ей о вас, — сказала она, — так как я уверена, судя по тому, как вы это говорите, что вы сделаете для нее то же самое, что сделал бы брат.

Я положил руку ей на плечо и сказал:

— Сохрани эту веру в своем сердце, дитя мое, и в нужный час не забудь обо мне.

— Будьте покойны, — ответила девушка.

Она направилась к двери, но вдруг остановилась со смущенным видом.

— Ну, в чем дело? — спросил я.

— О! — воскликнула она. — Дело в том, что…

— Что?

— Нет, я не посмею…

— Смелее, дитя мое.

— Это было бы слишком большим одолжением.

— Говори же.

— Нет, нет, я лучше поручу госпоже попросить вас об этом.

— Что ж, пусть будет так! — сказал я, надеясь, что благодаря этой просьбе я удостоюсь письма или визита графини. — Но только госпоже, любой другой человек получит мой отказ.

— Даже я? — со смехом спросила девушка.

— Даже ты, — ответил я.

— Что ж, придется добиться от госпожи, чтобы она обратилась к вам с просьбой.

— В таком случае я заранее обязуюсь ее исполнить.

— Ах, сударь, — вскричала молодая крестьянка, — как жаль, что не вы…

— Как, ты опять за свое! — воскликнул я.

— Нет, нет, ничего!

И девушка убежала.

В тот же вечер я получил в Рёйи следующее письмо от г-жи де Шамбле:

«Сударь!

Зоя уверяет меня, что нуждается в моей помощи, чтобы попросить Вас о большом одолжении. Хотя я не понимаю, каким образом и почему я могла бы повлиять на Ваше решение, ее желание представляется мне столь естественным, что я рискну передать Вам ее просьбу.

Итак, сударь, она уполномочила меня просить Вас почтить своим присутствием ее бракосочетание. Бедное дитя обязано Вам своим счастьем, и, вполне естественно, она хочет, чтобы Вы были ее свидетелем.

Если Вы примете приглашение Зои, я буду счастлива, так как мне представится возможность еще раз поблагодарить Вас.

Признательная Вам

Эдмея де Шамбле».

— Кто принес это письмо? — спросил я у слуги.

— Какой-то парень, с виду деревенский, — ответил тот.

— Молодой?

— Года двадцать два-двадцать три.

— Пригласи его войти.

Посланец появился на пороге. Это был крепкий молодой человек с румяными, как яблоки, что растут вдоль нормандских дорог, щеками, с белыми, как пшеница, что колосится в полях, волосами и голубыми, как васильки, глазами — истинный потомок народов, пришедших с севера вместе с Ролл оном.

Однако было видно, что он не унаследовал боевого духа своих предков, — должно быть, слишком много лет протекло с тех пор.

— Так это вы новобранец? — спросил я.

— О! Я был им еще утром, — ответил парень, — а сейчас, благодаря вам, уже нет.

— Как, уже нет? Значит, вы нашли себе замену?

— Ну да! За деньги можно найти все что угодно. Жан Пьер, сын папаши Дюбуа, вытянул номер сто двадцать. Парню ничего не грозило, но папаша вдолбил ему в голову, что он хочет быть солдатом, и тот в это поверил. Мы сговорились с ним за тысячу семьсот франков — триста франков Зоя должна вам вернуть.

— Каким образом, — спросил я, — отец мог вдолбить в голову сыну, что он хочет быть солдатом? Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что он заставил парня поверить, будто того тянет в армию.

— С какой целью отец это сделал?

— О! Папаша Дюбуа хитрец.

— Хитрец?

— Да, ловкач.

— Как это?

— Старый плут, вот он кто! — вскричал парень.

— Я прекрасно вас слышу, но почему этот человек хитрец, ловкач и старый плут?

— Папаша Дюбуа думает только о земле.

— Я вас совсем не понимаю, дружище.

— Да? Но я-то себя понимаю.

— Мне кажется, этого недостаточно, раз нас двое.

— Ваша правда, но какое вам дело до папаши Дюбуа, вы ведь из города, а он бедный крестьянин?

— Это меня интересует, так как я люблю учиться у других.

— О! Вы шутите! Чему я могу научить такого человека, как вы?

— Вы можете просветить меня насчет папаши Дюбуа.

— Я вам уже все сказал и не отказываюсь от своих слов.

— Вы сказали, что это хитрец, ловкач и старый плут, который думает только о земле.

— Истинная правда.

— Очень хорошо, но правда эта на дне колодца: ее еще надо оттуда извлечь.

— О! Я не хочу отзываться о папаше Дюбуа плохо, но такой уж характер у этого человека. Он посылает в армию третьего сына, а первые двое уже отслужили свое: их убили в Африке. Но ему все нипочем, ведь ему за них заплатили.

— Вот как! Да ведь этого малого следовало бы величать не папашей Дюбуа, а папашей Горацием.

— Нет, нет, его зовут Дюбуа.

— Я хочу сказать, что он патриот.

— Патриот, он? Очень его такое волнует! Он печется только о земле.

— О земле отечества?

— Да нет же, о собственной земле. Старик все округляет свои владения. Скоро у него будет целых двенадцать арпанов.

— А! Теперь я понимаю.

— Видите ли, для него земля — все. Жена, дети, семья — что они значат для него? Ровным счетом ничего! Главное — это земля. Каждое утро, с пяти часов, папаша Дюбуа уже копается на своем поле и бросает на участок соседа каждый камень, что попадается ему под руку. В зависимости от времени года он то пашет, то сеет, то собирает урожай. Вот вы встречаете папашу Дюбуа на улице. Он шагает с корзиной в руках и смотрит по сторонам. Вы гадаете: «Что он там такое может искать?» А ему нужен конский навоз, чтобы удобрить землю. От рассвета до заката он работает на своей земле, и завтракает там, и обедает, а скоро, наверное, и спать будет в поле! В воскресенье папаша Дюбуа приводит себя в порядок и отправляется в церковь. И как вы думаете, за кого он там молится Боженьке? За мертвых или живых? Как бы не так! Он молится за свою землю, за то, чтобы не было ни бури, ни града, чтобы не померзли его яблони да не полегли его хлеба. А после службы, когда все отдыхают или веселятся, он снова идет на свое поле.

— Как! Он работает даже в воскресенье?