Теперь, закрыв глаза, он лежал раздетый в постели. Разговоры персонажей в масках, кидающихся на борьбу с преступностью в неизменно безупречных костюмах, звучали далеким бормотанием. Он сбросил покрывало и накрылся простыней, чтобы не видеть своего тела сразу же, как откроет глаза.

Ему все время хотелось натянуть легкую ткань на голову, как накрывают трупы. Он столько видел их — лежащих точно так же, на земле, под окровавленными простынями, наброшенными не из жалости, а для того, чтобы выжившие не видели, что каждую минуту может случиться с любым из них. Слишком насмотрелся он на мертвых, столько видел, что и сам оказался в их числе — еще живой.

Война научила его убивать и позволила делать это без осуждения, без чувства вины — по той лишь причине, что на нем военная форма. Теперь от этой формы осталась только зеленая куртка в его рюкзаке. А жизненные правила снова пришли в норму.

Но не для него.

Сами того не сознавая, люди, отправившие его на войну с ее первобытными законами, подарили ему то, чем раньше он, оказывается, не обладал, — свободу.

В том числе и свободу убивать.

Он улыбнулся этой мысли и остался в постели, которая до него равнодушно принимала десятки других тел. Лежа долгие часы без сна с закрытыми глазами, он возвращался во времени назад, когда по ночам еще…

спал крепко, как только спят молодые парни после трудового дня. Внезапно его разбудил глухой стук, дверь в комнату распахнулась, в лицо ударили порыв ветра и яркая вспышка фонаря. В ней он увидел угрозу— прямо перед собой полированный ствол ружья. За ним, как и в его сознании, еще не отошедшем ото сна, маячили какие-то тени.

Одна из них обрела голос, резкий и четкий:

—  Не двигаться, дерьмо, иначе это будет последнее, что ты делал в своей жизни.

Кто-то грубо перевернул его на кровати лицом вниз и решительно заломил руки за спину. Он услышал металлический щелчок наручников, и с этого момента его тело и его жизнь больше не принадлежали ему.

—  Ты уже сидел в исправительной колонии. Знаешь все эти дела про твои права?

— Да.

Он еле выдохнул это короткое слово.

—  Тогда считай, что тебе их прочли.

Голос обратился к другой тени в комнате, приказав:

—  Уилл, глянь-ка вокруг.

Лицо вдавлено в подушку, он слышит только, как идет обыск. Выдвигаются ящики, что-то падает, летит одежда. Руки, рывшиеся в его скудных пожитках, может, и были умелыми, но уж точно не церемонились.

Наконец какой-то другой голос радостно произнес:

—  Эй, шеф, а это у нас что?

Он услышал приближающиеся шаги, и давление на спину ослабло. Потом две пары грубых рук встряхнули его и усадили на кровати. В ярком свете фонаря он увидел перед собой прозрачный пластиковый мешочек с травой.

— Балуемся, значит, травкой иногда? Наверное, еще и продаешь это дерьмо. А знаешь, парень, ты крепко влип!

Тут в комнате зажегся свет, и фонарь остался ненужным дополнением.

Перед ним стоял сам шериф Дуэйн Уэстлейк. За его спиной, сухопарый, тощий, с жалкой бородкой на рябых щеках, злобно и насмешливо улыбался Уилл Фэрленд, один из его помощников.

Презирая себя, он торопливо пробормотал:

—  Это не мое.

Шериф удивленно поднял бровь:

—  Ах, не твое. Тогда чье же? Или тут какое-то волшебное место? И сама добрая фея приносит тебе марихуану в колыбельку?

Он приподнял голову и так посмотрел на них, что они поняли вызов.

—  Это вы подложили, сволочи!

Удар он получил мгновенно, и весьма мощный. У грузного шерифа рука оказалась тяжелой, а реакция — неожиданно быстрой.

Он почувствовал во рту сладковатый привкус крови. Его охватил бешеный гнев, и он невольно рванулся вперед, стремясь ударить головой в живот стоящего перед ним человека. Возможно, шериф ожидал этого, а может, обладал необычным для своего сложения проворством.

Он рухнул на пол, снедаемый досадой и яростью.

И снова прозвучала издевка:

—  У нашего молодого друга горячая кровь, Уилл. Он хочет быть героем. Может, ему требуется успокоительное?

Не особо церемонясь, его рывком поставили на ноги. И пока Фэрленд держал его, шериф так двинул ему кулаком в солнечное сплетение, что от кислорода в его легких не осталось и следа. Он рухнул на кровать как подкошенный и подумал, что уже никогда больше не глотнет воздуха.

Шериф обратился к своему помощнику тоном, каким спрашивают у ребенка, сделал ли он уроки:

—  Уилл, ты уверен, что нашел все, что нужно?

—  Наверное, нет, шеф. Стоит, пожалуй, еще разок заглянуть в это мышиное гнездо.

Фэрленд сунул руку во внутренний карман куртки, достал оттуда какой-то предмет, завернутый в прозрачный пластик, и смеясь провозгласил:

—  Смотрите-ка, что я нашел, шеф! Вам не кажется это подозрительным?

—  Что это?

—  По-моему, смахивает на нож.

—  Покажи.

Шериф достал из кармана кожаные перчатки и надел их. Потом взял сверток, который помощник протянул ему, и стал разворачивать. Вскоре в руках у него сверкнул длинный нож с черной пластиковой ручкой.

—  Уилл, да это настоящий кинжал. Если прикинуть на глаз, таким он вполне мог прикончить вчера вечером тех двоих хиппи у реки.

—  Да. Вполне мог.

Он лежал на кровати, и до него вдруг начало доходить. Он содрогнулся, словно температура в комнате резко понизилась. Хриплым после удара в живот голосом он попытался возразить.

Тогда он еще не знал, насколько это бесполезно.

—  Это не мой. Впервые его вижу.

Шериф посмотрел на него с деланным изумлением.

—  Не видел? Да на нем полно твоих отпечатков!

Они подошли к нему и перевернули на спину. Держа нож за лезвие, шериф заставил его сжать ручку. Голос Дуэйна Уэстлейка звучал спокойно, когда он произносил приговор:

—  Я ошибся, когда сказал, что ты крепко влип, парень. Ты по уши в дерьме.

Потом, когда его волокли в машину, возникло четкое ощущение, будто жизнь, вся предыдущая жизнь, закончилась навсегда.

«…о войне во Вьетнаме. Продолжается полемика по поводу публикации в «Нью-Йорк Таймс» «Секретов Пентагона». Готовится обращение в Верховный суд по поводу права газеты печатать…»

Хорошо поставленный голос ведущего «Дейли Ньюс», которого надпись на экране представляла как Альфреда Линдси, вырвал его из не приносившего отдыха оцепенения.

Громкость увеличилась, словно телевизор сделал это сам, по собственной воле, как будто хотел непременно довести новость до всеобщего сведения. Тема, как всегда, та же — война, которую всем хотелось скрыть, как стойкую грязь под ковром, но которая, точно змея, все время умудрялась выползать из-под него.

Капрал знал эту историю.

Доклад «Секреты Пентагона» — результат тщательного расследования причин и действий, которые вовлекли Соединенные Штаты во вьетнамский конфликт, расследования, начатого по инициативе секретаря министра обороны Макнамары и проведенного группой из тридцати шести экспертов, государственных и военных служащих, на основе правительственных документов, начиная со времен президента Трумэна и далее.

Словно кролик из цилиндра фокусника, явилось очевидное — администрация Джонсона совершенно сознательно обманывала общественность относительно того, как ведется война. И на днях «Нью-Йорк Таймс», каким-то образом завладев этим докладом, начала публиковать его. С последствиями, которые нетрудно предвидеть.

А закончится все, как обычно, одними словами. Они же, произнесенные или написанные, всегда мало чего стоили.

Что они знали об этой войне? Понимали разве, что значит оказаться за многие тысячи миль от дома, сражаться с невидимым врагом, обладающим немыслимой силой воли, с врагом, который вопреки ожиданиям готов был платить наивысшую цену за то, чтобы получить так мало? С врагом, которого в глубине души все уважали, хотя никто никогда не отважился бы признаться в этом.