— Это не ответ на мой вопрос.

Эмма посмотрела на нее:

— Да, полагаю, не ответ.

Виктория вгляделась в ее лицо:

— Вы любите его!

— Не беспокойтесь, мадам. Уверяю вас, я не сделаю ошибки, предположив, что он меня любит. — Эмма вздохнула:

— Видите ли, именно так и случаются катастрофы.

Еще не рассвело, когда Эмма услышала быстрый, легкий стук в окно своей комнаты. Она так и не уснула. Мысли все кружились с той самой минуты, как она легла в постель. Часть ее существа чего-то ждала, но она не знала, чего.

Тук-тук-тук.

«Дождь!»— подумала она. Да нет. Светила луна. Последние два часа Эмма лениво следила за полоской серебра, медленно двигавшейся по ковру.

Тук-тук-тук.

Это не дождь. Камешки.

— Эдисон!

Она выбралась из постели, схватила капот и бросилась к окну. Быстро открыла его и, высунувшись, посмотрела вниз.

Эдисон стоял в саду прямо под окном. Пальто у него было накинуто на одно плечо, галстук распущен, голова непокрыта. Лунный свет образовывал вокруг него холодные тени. Он смотрел на окно.

При виде его Эмма испытала такое облегчение, что у нее даже слегка закружилась голова.

— Вы живы? — тихо позвала она.

— Да, конечно. Спускайтесь вниз, в оранжерею. Я хочу с вами поговорить.

Что-то было не так. Она поняла это по его голосу.

— Сейчас приду.

Девушка закрыла окно, потуже затянула пояс капота и взяла со столика свечу.

Эмма вышла в коридор и, прокравшись мимо двери Виктории, спустилась по черной лестнице в кухонный коридор. Она быстро прошла к двери в оранжерею и открыла ее. И тут же поняла, что свеча ей больше не нужна.

Лунный свет, посеребрив растения, заливал своим сиянием стеклянное сооружение. Пальмовые ветви, высунувшиеся в окна, неясно вырисовывались на фоне ночного неба. Широкие листья отбрасывали причудливые тени. Стеллажи были уставлены множеством разнообразных растений. Густой аромат перемешавшихся экзотических запахов наполнял воздух.

— Эдисон?

— Здесь. — Он вышел из темноты между двумя лиственными деревьями и подошел к ней по освещенному луной проходу. — Говорите тише, я не хочу перебудить весь дом.

— Да-да, конечно! — Она задула свечу и отставила ее в сторону. — Что случилось? Вы нашли бойца Ванзы?

Эдисон остановился перед Эммой. Бросил пальто на ближайший рабочий стол.

— Нашел.

Спокойствие его голоса встревожило ее, как ничто другое в этот момент.

— В чем дело? — Она, волнуясь, проглотила застрявший в горле комок. — Вы… вам… пришлось его убить?

— Нет.

— И слава Богу! Что вы с ним сделали?

Эдисон прислонился к одной из колонн, поддерживавших стеклянную крышу. Сложив руки на груди, он посмотрел мимо Эммы, в темноту за окнами.

— Я посадил его на корабль до Ванзагары.

— Понятно. — Она помедлила. — Он был так молод, как вы и думали?

— Да.

— Так вот в чем дело! Он напомнил вам себя в его возрасте.

— Иногда вы слишком уж проницательны, Эмма.

Это очень раздражает в служащем.

— Это было логическое предположение, — сказала она, оправдываясь.

— Вы правы, — глубоко вздохнул Эдисон. — Он напомнил мне, что я был не единственным юношей, брошенным на произвол судьбы. Еще он напомнил мне о том, как отчаянно молодые люди ищут способа доказать себе, что они мужчины. Как те из нас, кто был рожден вне брака, ищут подобия личной чести. Да, он напомнил мне себя в его возрасте.

Эмма дотронулась до его руки:

— Что же беспокоит вас теперь? Вы сомневаетесь, что поступили правильно?

— Отправив юного Джона на Ванзагару? Нет. Если для него есть надежда, она находится там. Насколько я не приемлю метафизической чепухи, о которой разглагольствуют члены Ванзагарского общества, настолько же должен признать, что именно опыт, приобретенный на этом острове, дал мне все, что нужно, чтобы найти свое место в мире.

— Вы узнали, кто был учителем этого Джона?

— Нет. Но я узнаю мошенника, когда найду его. Теперь это дело времени.

Судя по голосу, это его совсем не трогало. Девушка поняла, что этой ночью все его мысли устремлены в прошлое. Схватка с Джоном разбудила слишком много воспоминаний. Ей страстно хотелось утешить его, но она не знала, как преодолеть стену, которую он давным-давно воздвиг, защищая себя.

— Мне так жаль… — прошептала она.

Стоукс ничего не сказал, а просто посмотрел на нее.

— Мне очень жаль, что сегодня вы заглянули в зеркало и увидели себя молодым.

Мгновение он молчал.

— Ну, я еще не считаю себя таким уж старым, — наконец спокойно произнес он.

— О Эдисон! — Эмма не знала, то ли плакать, то ли смеяться.

Повинуясь импульсу, она обняла его за талию и прижалась лицом к его груди. Непривычно грубо, почти судорожно

Стоукс обнял ее.

— Эмма!..

Его губы прильнули к ее губам так, будто через пять минут мог наступить конец света.

Он искал не утешения. Тут было что-то другое, более примитивное и гораздо менее цивилизованное. Теперь настал ее черед колебаться. Второй раз она стояла над той же самой пропастью. В первый раз она уже узнала, насколько она опасна.

Но жажда Эдисона воспламенила ее. Мягкое стремление утешить его переросло в отчаянную потребность ответить на его желание.

Не отрываясь от ее губ, он приподнял ее и одной рукой прижал ее бедра к своим. Он был в полной боевой готовности.

— Мне нужно было увидеть тебя сегодня ночью, — хрипло прошептал у ее рта Эдисон.

— Да. — Она откинула голову и, подняв руки, запустила пальцы в его волосы. — Да, все правильно, Эдисон. Я рада, что ты пришел ко мне.

— О Боже, Эмма!…

Он медленно поставил ее на ноги, словно чувствовать ее было и наслаждением, и мукой. Затем взял свое пальто и бросил на пол. Повернувшись к ней, он скинул черный вечерний фрак и отбросил его в сторону. Эдисон встретился с ней глазами:

— Эмма?

— Да, да, Эдисон!

Она шагнула к нему. С хриплым стоном он снова притянул ее к себе, а потом увлек на пол. Толстое шерстяное пальто не слишком смягчало каменный пол, но одежда хранила слабый запах Эдисона. Эмма глубоко его вдохнула. Ее охватили возбуждение и желание.

Стоукс прижал девушку к себе.

«Все правильно», — думала она, пока ее окутывал жар его тела. Это должно было быть правильным.

Она вздрогнула, почувствовав его ладонь у себя между ног.

— На этот раз, — прошептала она, — не снимешь ли ты рубашку?

— На этот раз, — пообещал он, борясь с застежкой, — я сделаю все, что ты пожелаешь.

Он расстегнул белую, украшенную гофрировкой рубашку, но прежде чем он от нее освободился, Эмма приложила ладони к его коже. Она не могла видеть его груди, потому что он наклонился над ней и его широкие плечи заслонили лунный свет. Но она чувствовала тугие завитки волос и перекатывавшиеся под кожей мускулы.

— Ты великолепен! — медленно произнесла она. — Сильный и красивый.

— О Эмма! Ты сама не знаешь, что со мной делаешь. А я ведь обещал себе держать себя в руках.

Она улыбнулась:

— Наверняка искусство Ванзы научило тебя полезным упражнениям, которые можно было бы применить в такую минуту, как сейчас.

— Одним из величайших изъянов искусства Ванзы, пробормотал он у ее шеи, — является то, что оно учит избегать любых сильных страстей.

— Тогда понятно, почему тебе не слишком по душе эта философия.

— Странно, но до встречи с тобой я и не подозревал, какими сильными могут быть мои страсти.

Стоукс снова поцеловал Эмму, его губы были горячими и настойчивыми. Но его руки — невероятно нежными. От такого контраста у нее занялось дыхание.

Она почувствовала, как его пальцы дотронулись до исключительно чувствительного места у нее между ног. Все внутри у нее запылало.

— Эдисон?

— На этот раз мы не станем торопиться, — пообещал он. — На этот раз я хочу, чтобы ты испытала что-то похожее на то, что тогда испытал я. Даже часть того удовольствия заставит тебя все понять.