Подъезжая к дому Эрики, Дастин заметил, что она спит. Он остановился возле коттеджа, открыл дверцу и взял сонную девушку на руки. Она обвила руками его шею и уткнулась в нее лицом. Осторожно открыв входную дверь, Дастин вошел в дом и поднялся на второй этаж. Эрика даже не пошевелилась, когда он положил ее на кровать.

На мгновение Дастин задумался. Конечно, спать в одежде вряд ли было удобно. Но благоразумие подсказало, что, начав раздевать Эрику, он вряд ли сможет остановиться вовремя. Поэтому Дастин только поцеловал девушку, укрыл ее пледом и осторожно притворил за собой дверь.

На рассвете Эрика проснулась и с удивлением обнаружила, что лежит в постели одетая. Она потянулась и вдруг вспомнила, что накануне вышла замуж. Невольно Эрика посмотрела на кисть левой руки. Та выглядела как-то сиротливо, лишившись золотого символа супружества.

Странная брачная ночь! Эрика не помнила, как и когда ее сморил сон. Но была благодарна Дастину за то, что он проявил чуткость и не воспользовался ее состоянием. А может, ему просто не захотелось? Вполне возможно.

Но свадьба свадьбой, а в лабораторию идти надо было. Сегодня ее последний рабочий день. Нужно проститься со всеми, а потом приготовиться к переезду. Вечером заказанная Дастином машина отвезет Эрику к отцу. Придется Браунам немного попереживать за свой дом. Кто же мог знать, что жизнь их «сторожа» так переменится? Эрика не чувствовала за собой особой вины. Она оставляла дом в полном порядке, а участок вокруг него вообще никогда не выглядел таким ухоженным…

День пролетел быстро. После работы Эрика вернулась в коттедж и упаковала вещи. Это не заняло много времени. А потом в ожидании машины задумчиво бродила по саду среди пышных клумб, рассеянно обрывая увядшие цветы и листья. Она не переставала думать о том, что закончился еще один этап ее жизни. Может быть, в будущем она не раз вспомнит о нем с грустью. Она была предоставлена самой себе. Никто не решал за нее, чем ей заниматься и как себя вести.

После венчания все будет по-другому. Хватит ли у ее мужа ума не слишком давить на нее? Поживем — увидим.

Отец встретил дочь известием, что мать прибывает этим же вечером. Женевьева беспокоилась, что свадебное платье, возможно, придется подгонять по фигуре дочери, а для этого нужно некоторое время. Предстоящее возвращение жены несколько оживило сухие черты лица профессора. И Эрика с удивлением поняла, что отец волнуется. Неужели он до сих пор не равнодушен к собственной жене? Тогда почему не настаивает на том, чтобы она жила с ним в Кенсингтоне? Эрика вообще не понимала, почему ее родители расстались, но не разводятся. Допустим, отец все еще любит мать, а она? Интересно, что ответит мать, если напрямик спросить ее об этом?

Наслаждаясь последними спокойными минутами в доме отца, Эрика поужинала с ним в столовой за украшенным цветами столом. А затем появилась мадам Лефевр-Хартвуд, мгновенно поставившая все верх ногами. Профессор после скупого супружеского поцелуя был моментально отправлен рассчитываться с таксистом. Холл оказался заставленным множеством чемоданов. А сама Женевьева потребовала кофе и бутерброды, капризно пожаловавшись на отвратительную еду в самолете. Экономка сбилась с ног, пытаясь угодить хозяйке.

Эрика с любопытством наблюдала за матерью. И та занервничала, чувствуя на себе ее пристальный взгляд. Повзрослевшая дочь казалась ей почти чужой и незнакомой.

Чтобы избавиться от неприятного ощущения, Женевьева поспешила открыть чемоданы. И Эрика послушно ахнула при виде подвенечного платья, хотя без примерки было трудно представить, как будет смотреться на ней этот ворох кружевной пены. Она мысленно усмехнулась, когда Женевьева продемонстрировала собственный наряд, приличествующий, по ее мнению, матери невесты. Эрике показалось, что в нем мать способна затмить собственную дочь, но ничего не сказала.

Было уже довольно поздно, и она категорически отказалась примерить платье и посмотреть остальные подарки. Откровенно зевающая Эрика даже не соблазнилась футляром для драгоценностей, который показала ей мать, и отправилась спать, поцеловав родителей на ночь.

Утром она с живым интересом услышала от словоохотливой экономки, что родители провели ночь в одной спальне. Помолодевший и повеселевший отец за завтраком обращался к жене не иначе, как «моя дорогая». А Женевьева, встречаясь взглядом с дочерью, каждый раз отводила глаза. После завтрака отец, как обычно, отправился в университет, а мать и дочь расположились в спальне. Раздевшись до белья, Эрика сунула ноги в белые атласные туфельки, осторожно надела роскошное подвенечное платье и повернулась к матери спиной. Та помогла ей застегнуть длинный ряд мелких пуговичек, обтянутых тканью.

— Вроде бы неплохо, — придирчиво разглядывая себя в зеркале, сказала Эрика.

— Это фигура у тебя неплохая, а платье просто изумительное. Его даже не нужно подгонять по тебе. И длина в самый раз, если ты пойдешь в этих туфлях.

— В этих, в каких же еще? А что у меня будет на голове? Что сейчас носят французские модницы? Фату или какое-нибудь воронье гнездо?

Оскорбленная до глубины души Женевьева едва не шлепнула дочь. Но сдержалась, вовремя вспомнив о стоимости платья, которому могла повредить ее тяжелая рука.

— Можно подумать, тебе все равно, как ты будешь выглядеть! Или это жениху все равно? — съехидничала она.

— Ладно, извини. Мне очень нравится мое свадебное платье. Нет, в самом деле, я в восторге от него! Спасибо. — Эрика чмокнула мать в щеку. — Просто я очень устала ждать. А еще нужно выдержать венчание. Ты не знаешь, сколько времени оно длится?

— Как мне помнится, бесконечно долго. Но твой отец был на редкость нежен и внимателен. Я видела и слышала только его одного, — мечтательно произнесла Женевьева. — Мы так любили друг друга!

— И куда же подевалась ваша любовь? — поинтересовалась дочь. Она завела руки за спину, пытаясь самостоятельно расстегнуть пуговицы. Это удалось ей только отчасти. От досады Эрика даже топнула ногой. — Почему вы живете порознь, но не разводитесь? Я бы очень хотела это знать. Почему у меня давно уже нет нормальной семьи?

— Вот уж не думала, что тебя это беспокоит. Мне казалось, это только наше с ним дело, — сказала слегка озадаченная Женевьева. — Видишь ли, вскоре после свадьбы выяснилось, что мы не подумали об очень важных вещах. Твой отец не хотел оставлять Лондон, а я — Париж. Отсюда и все остальное. Живем в разных городах, даже в разных странах, но до сих пор любим друг друга. Не представляю себе нашего развода. И я уверена, что твой отец тоже так думает.

— Интересные вещи я узнаю о семейной жизни накануне собственной свадьбы, — задумчиво протянула Эрика. — Поневоле задумаешься, стоит ли вообще выходить замуж.

— Все не так уж плохо, дорогая. В последнее время я все чаще подумываю о том, чтобы продать парижские бутики и открыть нечто подобное в Лондоне. Это решило бы наши проблемы. Только не говори ничего отцу, — предупредила Женевьева. — Вдруг я так и не решусь на это.

— Ах, мама, мама!

Эрика обняла мать, подумав, что в жизни ее родителей все могло бы быть иначе, не прояви они упрямства и согласись в свое время на компромисс. Жаль, что только теперь до матери начинало доходить, насколько человеку нужна семья. Но хорошо уже то, что эгоистичная француженка сама готова была идти на жертвы ради мужа, не дожидаясь, пока он сделает первый шаг.

В последнее время Эрика хотела, чтобы все вокруг были счастливы. Она всерьез опасалась, что иначе будет испытывать угрызения совести, получив в безраздельное владение лучшего мужчину на свете и зная, что остальным в этой жизни повезло гораздо меньше, чем ей.

— Я увижу твоего жениха до венчания? — спросила Женевьева, расстегивая пуговички, до которых не смогла дотянуться Эрика. — Твой отец просто в восторге от Дастина.

— Не знаю, скорее всего, нет. У него столько забот, что я обрадуюсь, если он хотя бы позвонит мне.

— Ты его любишь? — спросила мать и испытующе посмотрела на дочь.