Но у мужчин все было иначе. Несколько дней они просто лежали в постелях, а многие еще были слишком слабы после голодовки, которую они объявили в Афинах. Контомарис организовал доставку еды – ее оставляли в вестибюле, – но когда в первый день островитяне пришли, чтобы забрать тарелки, то увидели, что их подношение едва тронуто. Большой металлический кухонный котел был все так же до краев полон бараньим рагу. Единственным признаком того, что жизнь в здании не угасла, стало то, что от пяти буханок хлеба, принесенных в дом собраний, осталось лишь три.

На второй день уже весь хлеб был съеден, а на третий и большая кастрюля кроличьего мяса оказалась вычищена до блеска. Каждый день подобные знаки говорили о нараставшем аппетите у понемногу оживавших несчастных.

На четвертый день на ослепительный солнечный свет вышел, моргая, Никос Пападимитриу. Адвокат сорока пяти лет от роду, он был некогда центральной фигурой в афинской жизни. Теперь Пападимитриу стал главой и рупором группы больных лепрой, он играл свою роль с такой же энергией, какую вкладывал в прежнюю деятельность. Никос был прирожденным бунтарем, и если бы не стал юристом, то вполне мог стать преступником. Его попытки противостоять афинским властям, организовав бунт в госпитале, не были по-настоящему успешными, но теперь, очутившись на Спиналонге, он был полон решимости добиться лучших условий для товарищей по несчастью.

Адвокат, хотя и обладал острым языком, имел еще и немалое обаяние и умел завоевывать сторонников. Его главным союзником и другом был Михалис Курис, инженер, который, как Пападимитриу, провел в афинском госпитале почти пять лет. В этот день Контомарис показал им остров. Но в отличие от большинства новичков, которые видели Спиналонгу впервые, эти двое задавали бесчисленное множество вопросов. «Так откуда берется вода?», «И как долго вы ждете доставки генератора?», «Как часто приезжает врач?», «Каков тут процент смертности?», «Каковы ближайшие планы строительства?». Контомарис отвечал как умел, но по ворчанию и вздохам новичков мог без труда догадаться, что их редко удовлетворяли его ответы. Староста острова и сам прекрасно понимал, что снабжение Спиналонги недостаточно. Он неустанно трудился уже шесть лет, чтобы изменить дела к лучшему, и во многих областях преуспел, хотя и не в той мере, как того хотелось обитателям колонии. Это была неблагодарная работа, и теперь, шагая к островному кладбищу, Контомарис пытался понять: почему все это так его беспокоит? Все равно все они окончат свои дни здесь, как бы он ни старался. И он, и эти двое довольно скоро упокоятся под каменными плитами в одном из этих подземных бункеров, а потом их кости отодвинут в сторону, чтобы освободить место для новых тел. Тщетность всех надежд и непрерывные вопросы Пападимитриу вызвали у него желание сесть и заплакать. И он решил сообщать афинянам только голые факты. Если подлинная реальность интересует их больше, чем желание ощутить себя важными персонами, то пусть так и будет.

– Я вам все расскажу, – сказал Контомарис, останавливаясь и поворачиваясь лицом к двум афинянам. – Все, что вы хотите знать. Но если я это сделаю, ноша ляжет и на ваши плечи. Вы это понимаете?

Они кивнули в знак согласия, и Контомарис принялся подробно излагать им все недостатки острова. Он описал все преграды, которые ему пришлось преодолеть, чтобы добиться хоть каких-то перемен, рассказал обо всем, о чем не мог договориться с властями. А потом они втроем вернулись в дом старосты и, с учетом свежего взгляда Пападимитриу и Куриса, составили новый план. Он включал в себя все незавершенные дела, проекты, которые должны были быть начаты и завершены в предстоящем году, и набросали список того, что следовало предпринять в пятилетний период. Такие планы сами по себе уже могли создать ощущение движения вперед, в чем так сильно нуждались эти люди.

С того самого дня Пападимитриу и Курис стали главными помощниками Контомариса. Они больше не чувствовали себя проклятыми людьми, они как будто начали все сначала, получив новые возможности. Жизнь так давно не давала им таких перспектив. В течение нескольких недель предложения, включавшие расчеты по строительству и ремонту домов, были готовы для передачи властям. Пападимитриу знал, как повлиять на политиков, в дело должны были включиться и его юридическая фирма в Афинах, и семейная адвокатская практика.

– Каждый на этом острове – гражданин Греции, – твердил он. – У каждого есть права, и будь я проклят, если не стану за них бороться!

И ко всеобщему изумлению – хотя сам Пападимитриу этому ничуть не удивился, – уже через месяц власти согласились выделить острову те деньги, которые он просил.

Когда наконец и другие афиняне вышли из ступора, они тоже увлеклись новыми проектами строительства. Люди больше не были брошенными на произвол судьбы инвалидами, а стали членами коммуны, где каждый нес свою ношу. К концу сентября, хотя погода стояла еще достаточно теплая, вопрос водоснабжения стал особенно острым, ведь увеличение населения требовало доставки с материка большего количества воды. Необходимо было что-то предпринять, и Михалис Курис оказался человеком, способным решить проблему.

Когда ремонт водосборных каналов завершился, все стали смотреть на небо, моля о дожде, и наконец как-то вечером в начале ноября молитвы были услышаны. В сопровождении великолепного представления звука и света небеса разверзлись, шумно выплескивая свое содержимое на остров и окружавшее его море. Град размером с речную гальку посыпался на землю, разбивая окна и заставляя коз нестись со всех ног в поисках укрытия, а вспышки молний заливали ландшафт апокалиптическим голубым сиянием. На следующее утро островитяне увидели, что их цистерны до краев наполнены прохладной чистой водой. А афиняне, разрешив самую насущную из всех проблем, сосредоточились на строительстве домов для себя.

Между главной улицей и морем находилась заброшенная земля, именно там турки некогда построили первые жилища. Это были просто каменные сараи, сооруженные прямо у крепостной стены, прекрасно защищавшей их. Теперь с техническим умением и эффективностью, какие редко видывали на Крите, эти старые строения были восстановлены и поднялись над каменистой почвой. Каменная кладка выглядела как новая, деревянные части домов были выполнены весьма искусно. Еще задолго до того, как первый снег лег на вершину горы Дикти, эти дома были готовы к заселению, и дом собраний снова стал доступен для всех желающих. Так что неприятие афинских прокаженных надолго не затянулось. Понадобилось всего несколько недель для того, чтобы население Спиналонги осознало все возможности новых островитян и поняло, что эти люди могут добиться куда большего, чем могли они сами.

Потом, по мере приближения зимы, первоочередной задачей снова стала борьба за генератор. Тепло и свет становились насущной потребностью, когда холодные ветра начинали прорываться в каждую щель, проносясь сквозь продуваемые насквозь домики при слабом даже в полдень свете. Но теперь, когда власти обнаружили, что Спиналонга вдруг обрела куда более громкий голос, на который уже невозможно не обратить внимания, прошло совсем немного времени до того, как на остров пришло письмо, в котором жителям было обещано все, в чем они нуждались.

Правда, многие островитяне отнеслись к этому с циничным недоверием.

– Я бы и гроша не дал за все их слова, – поговаривали некоторые.

– Да уж, пока я не включу лампу в своем доме, не поверю, что они вправду его привезут, – соглашались другие.

Общим мнением на Спиналонге было то, что все обещания властей, даваемые острову в течение многих лет, стоят не больше, чем тот клочок бумаги, на котором они написаны.

Всего за десять дней до того, как все части генератора были доставлены на остров, тщательно упакованные и промаркированные, ожидание прибытия генератора стало главной темой письма, отправленного Элени дочерям, – точнее, двух одинаковых писем.