Шакал кивнул и подтолкнул Криссу к воротам.

— Иди на Остров, пресветлая.

Она хотела было уйти, но вдруг обернулась к нему. Ее хорошенькое личико покрылось пылью, светлые волосы спутались, она все еще прижимала к груди полупустую сумку.

— А остальные Девятеро? Ты сказал, они будут здесь…

— Этим занимается Сетис. Некогда ждать.

— Но ты должен их дождаться!

Лис уклонился от брошенного копья.

— Госпожа, мы не удержим эти ворота и десяти минут!

И вжался спиной в сотрясающуюся арку. Сквозь ворота текло воровское войско, кое-кто вез повозки со съестными припасами и оружием. Сломя голову бежали попрошайки, горбуны и ярко раскрашенные женщины, а вместе с ними из охваченного пламенем города спасались перепуганные добропорядочные семейства. Купцы несли товары: мешки с зерном, горшки, амфоры с драгоценной водой. Ревели ослы, обливались потом под тяжелыми ношами рабы. Дорога была усеяна оброненными или брошенными пожитками. А вдали, над безжалостной пустыней, высился Город, хмурились над запертыми воротами темные Архоны, на стенах выстроились наспех вооруженные слуги мертвых.

Небольшой отряд почтительно сопровождал высокого толстяка в рваной мантии. Он в изумлении обернулся к Криссе.

— Пресветлая?..

Крисса удивленно воскликнула:

— Принц Джамиль!

— Забери ее с собой. — Шакал подтолкнул Криссу. — Скорей.

— Но…

— Мы будем ждать, сколько сможем! — Он окинул взглядом бурлящие улицы. — Но если Девятеро не придут в ближайшие минуты, вряд ли они придут вообще.

— Верно, вожак, — сплюнул Лис и поднял голову, подставил ветру изуродованное шрамами лицо, как будто сквозь запах пота, сквозь лязг бронзы до него доносилось некое сладкое дуновение. — Слышишь? Музыка, — прошептал он.

Ее подвели к креслу, ноги подкосились, и она с облегчением опустилась на сиденье. Мантора встала рядом.

Поверх коротких седых волос колдунья надела маску, и Мирани содрогнулась: вместо ведьмы на нее холодным неподвижным взглядом взирал сфинкс. Его длинные волосы, срезанные с дюжины трупов, были заплетены в тысячи тонких косичек. На лбу распростер крылья сине-золотой скарабей, при каждом движении позвякивали бесчисленные полумесяцы.

Голосом, полным раскатистого эха, маска сказала Аргелину:

— Надо перерезать ей горло.

Мирани сглотнула подступивший комок и в отчаянии бросила взгляд на Сетиса; в темноте он казался тенью.

Аргелин кивнул и сказал рабу:

— Выйди.

Тот глянул на свою хозяйку.

— Он мне нужен, — прошелестел шепот с чудовищных губ.

— Тогда пусть перережет, и поживей.

Голос Манторы прозвучал так, словно она улыбнулась.

— Это ведь ты требуешь воскресить Гермию. Ты и должен сделать это, великий царь.

Мирани подняла голову и посмотрела на него; ее взгляд встретили холодные, непроницаемые глаза. Взывать к нему? Бесполезно, поняла она. Измученный запоздалым раскаянием, он не способен ни на какие чувства. Он убьет ее, как зверушку, ничего не ощутив.

«Ты этого хотел?» — закричала она Богу. А вслух произнесла:

— Это же глупо! Неужели вы всерьез думаете, что она воскресит Гермию? Мертвые не возвращаются!

Аргелин обернулся к Сетису.

— Держи ее.

Сетис подошел к Мирани, встал за спиной и завел ей руки за спину, так, чтобы нож выскользнул из рукава в ладонь. Она почувствовала, как он еле заметно пожал ей запястье. Рука у него была скользкая от пота.

Аргелин потянулся за кривой саблей. В этот миг раб очутился у него за спиной. Мантора кивнула; Мирани сжала нож и приготовилась драться. Она поклялась, что дорого продаст свою жизнь.

Но тут у нее в голове громом прозвучал приказ Бога. От него содрогнулась комната, Порт и всё, в чем она была уверена. «Не трогай Аргелина. Спаси его».

В изумлении, не веря своим ушам, она заметила, как раб, блестящий, бронзовый, встал за спиной у генерала, и что есть мочи завопила:

— Оглянись!

Аргелин невольно обернулся; тут раб могучими ручищами отшвырнул Сетиса, обхватил генерала, сжав его, словно в бронзовых тисках. Они взревели от ярости, покатились в драке по полу, опрокидывая мебель. Раб крепко держал генерала, и Сетис, очнувшись, увидел, как Мантора подняла меч и нацелилась острием в сердце Аргелину.

Сквозь маску сверкали глаза колдуньи, в голосе звенело победное торжество.

— Передай привет Гермии, великий царь!

Но тут старуха застыла.

Даже перестала дышать. Потому что под маской к артерии под ее ухом прижался острый кончик ножа, который сжимала Мирани.

Орфет наигрывал песню.

Песня была о битве, о смерти и предательстве. Он воспевал вечные подвиги Архонов, их любовь и страхи. Музыка разливалась по комнатам и покинутым залам, по косым столбам лунного света на щербатом полу. Она эхом катилась по лестницам; во внутренних дворах пауки уползали в уголок паутины, мыши выходили из норок и, дрожа, слушали. Сочинив свою песню, он наполнил ее словами, закрыл глаза, и его глубокий голос воспарил. Губы, и горло, и пальцы потного толстяка, обожженного солнцем, израненного людской жестокостью, создавали неизбывную красоту. Песня эта была музыкой самого Бога, мечтой о дожде, о теплых каплях, падающих на горячую землю пустыни, о мягких ямках, остающихся под ними на песке. Она успокаивала жар и боль, утоляла жажду, струилась и журчала, собиралась в лужицы на мраморном полу.

Орфет знал, что его слушает весь дворец; слышал шуршание змей, выползающих из прохладных нор, еле уловимый шорох скорпионов, сторожкими рывками спешащих навстречу. Слышал, как музыка привлекает к нему всю мелкую, суетливую жизнь, посвященную Богу; почувствовал, как скрипнула дверь, как вошла и неуверенно остановилась за спиной тонкая темная фигурка.

Он не прекратил играть. Пел, пока мальчик не подошел к нему, не сел рядом, не прижался своим теплым телом. Не смолкал, пока песня не достигла конца, не умерла, рассеявшись последним звуком, как ручеек, журчащий в пустыне. Потом, когда смолкли певучие аккорды, в наступившей тишине он поднял голову и сказал:

— Я знал, что ты здесь, Архон.

—  Я и сам не уверен, здесь ли я, — прошептал мальчик.

— Надо идти к воротам, дружище.

Алексос вздохнул, тихо, печально. Обхватил тонкой ручонкой толстый локоть Орфета. И сказал:

— Ко всем вратам.

Потом коснулся арфы, угомонил певучие струны и во внезапном молчании спросил:

— Орфет, ты боишься смерти?

— Все люди боятся, Архон.

— А если бы я попросил, ты бы пошел, правда? Даже в Царство Мертвых?

Толстяк обнял худенького мальчика.

— Сквозь все Врата Иного Царства, дружище.

— Эй! Погоди!

Шакал обернулся и увидел девушку с каштановыми волосами. Она помогала дряхлому старику.

— Ты тот, кого мы ищем. Нас послал Сетис…

Он крикнул:

— Лис! — И тотчас же, на одном дыхании: — Где остальные?

— Идут.

На другой стороне площади стояла кучка освобожденных пленников, среди них было шесть девушек.

— Ты — которая?

— Персида. Та, Кто Наблюдает За Звездами.

— Тогда иди за ворота, пресветлая. — Взгляд его продолговатых глаз в тревоге обежал пленников. Он взял ее за руку. — Где Сетис?

— Пошел искать Мирани. — Она нетерпеливо покачала головой. — Послушай! Ингельд ведет сюда через Порт все свои силы. Уведи своих людей за ворота и забаррикадируй их. Если не будешь мешкать, может быть, успеешь добраться до Острова. А иначе вас всех здесь перережут.

Он кивнул, подтолкнул ее к своим. Она торопливо устремилась за остальными беженцами.

Над площадью стоял оглушительный лязг оружия; вскоре к нему прибавился другой звук, зловещий, — топот тысяч ног, гул шагов приближающегося войска. Шакал отдал приказ; воровская армия тотчас же прекратила бой и отступила, ощетинившись остриями копий. На дальней стороне площади улицы и переулки в мгновение ока заполнились блеском кровожадной бронзы.