Она сразу переходит к делу. Остальная бригада слушает с большим интересом.

– Вы уже вырыли могилу тому ребенку?

– Какому ребенку? – лениво переспрашивает Манкан.

– Я только что говорила с его родителями. Они выбрали место с видом на реку в северной части кладбища, но вы отговорили их хоронить там.

Манкан Кюро молчит. Он громко сплевывает в траву и лезет в карман брюк за нюхательным табаком.

– Вы сказали им, что корни березы прорастут сквозь тело мальчика.

– А что, разве не так?

– Такое произойдет и в любом другом месте, вы знаете это. Вы просто не хотели копать возле березы, потому что там земля каменистая и слишком много корней. Вам было лень – только и всего. Поэтому вы и нарисовали им всю эту картину.

За все время разговора Мильдред ни разу не повысила голоса. Рабочие уставились в землю, им стыдно. Теперь они возненавидят женщину, которая пробудила в них совесть.

– Хорошо, что я должен сейчас делать? – спрашивает Манкан Кюро. – Мы уже вырыли могилу, и даже в лучшем месте, скажу я вам. Но получается, что мы принуждаем людей хоронить ребенка не там, где им хочется.

– Теперь поздно, – отвечает Мильдред. – Вы уже напугали их. Но я хочу предупредить насчет следующего раза…

На лице Манкана мелькнула усмешка. Она угрожает ему?

– …не испытывайте мое терпение.

И вот Лиза бежит за Мильдред дальше. Достаточно быстро, чтобы не слышать, что они кричат ей в спину. Но она может представить себе, о чем сейчас говорят рабочие. «Если бы ее парень дал в постели то, что ей нужно, она бы успокоилась».

– Ну и чем же Мильдред так всех раздражала? – повторила вопрос Анна-Мария.

Лиза пожала плечами и включила кофеварку.

– Не знаю, с чего и начать. Директор школы в Юккас-ярви был недоволен тем, что она заставляла его усмирять хулиганов, которые издеваются над слабыми школьниками. Женщины из социальной службы жаловались, что она вмешивается в их работу.

– Каким образом?

– Ну… в ее доме всегда было полно женщин с детьми, которые оставили своих мужей.

– Она основала какой-то фонд в защиту волчицы, – напомнила Анна-Мария. – Об этом много говорили…

– Мм… У меня нет ни молока, ни хлеба. Вам придется пить черный.

С этими словами Лиза Стёкель поставила перед гостьей надбитую чашку с каким-то рекламным рисунком.

– Пастор и другие священники не особенно ладили с ней, – продолжала Лиза.

– Почему?

– Из-за нас, группы «Магдалина», помимо всего прочего. У нас две сотни женщин. И многие из тех, кто не состоял в «Магдалине», уважали Мильдред. В том числе и мужчины, что бы там ни говорили. Мы изучали Библию, ходили на ее проповеди и помогали людям.

– Чем?

– Да мало ли чем! Готовили еду, например. Мы обсуждали, чем можем помочь матерям-одиночкам. У них ведь всегда много работы и все время уходит на стирку, готовку, уборку и добывание денег. Вечером сил остается разве только на то, чтобы посмотреть телевизор. Мы устраивали совместные обеды, с понедельника по среду в приходском доме, а в четверг и пятницу в доме Мильдред, чтобы матери могли отдохнуть от готовки. Иногда брали деньги, по двадцать крон со взрослого и пятнадцать с ребенка. Кроме того, женщины помогали друг другу присматривать за детьми. Таким образом у них освобождалось время, чтобы выехать в город, сходить в спортзал или просто прогуляться. Мильдред старалась помочь каждой.

Лиза засмеялась, словно вспомнив о чем-то, и продолжила:

– Следовало хорошенько подумать, прежде чем жаловаться ей на что-то. Она сразу загоралась: «Что мы можем сделать?» И не успеешь глазом моргнуть – давала тебе работу. Мы были один за всех и все за одного. Какой священник не мечтает о таких сплоченных прихожанах!

– То есть другие священники ей завидовали?

Лиза снова пожала плечами.

– Вы сказали «мы были». Разве «Магдалины» больше нет?

Лиза опустила глаза в стол.

– По-видимому, так.

Анна-Мария ждала, не скажет ли она еще что-нибудь, но Лиза молчала.

– Кто сейчас этим занимается?

– Думаю, мы, руководство группы.

– И ее муж?

Гостья заметила, как веки Лизы Стёкель на мгновение дрогнули, а в глазах мелькнуло тревожное выражение. «Ты что-то недоговариваешь», – подумала Анна-Мария.

– Да, конечно, – ответила женщина.

– Мильдред угрожали? Она боялась кого-нибудь?

– Иногда мне кажется, что участок мозга, отвечающий за страх, был у нее заблокирован. Она не знала этого чувства. Да, ей угрожали. И в последнее время не больше, чем обычно. Всегда находились люди, готовые перебить стекла в ее доме или проколоть шины на ее автомобиле.

Тут Лиза Стёкель сердито посмотрела на гостью.

– Она давно уже прекратила обращаться в полицию. Слишком много хлопот без всякой пользы. Ведь ничего невозможно доказать, даже если наверняка знаешь, кто это сделал.

– И вы можете кого-нибудь назвать?

Через пятнадцать минут Анна-Мария Мелла снова сидела за рулем своего «Форда Эскорт». «Почему бы Лизе все-таки не разобраться со всеми этими книгами?» – думала она.

А Лиза Стёкель стояла на кухне у окна и смотрела, как автомобиль Анны-Марии исчезает за склоном холма в облаке маслянистого газа. Потом она присела на диванчик рядом со спящим лабрадором и стала гладить его по груди и загривку, совсем как сука, вылизывающая своего щенка. Собака проснулась и приветливо забила хвостом.

– Что с тобой, Майкен? – спросила ее Лиза. – Ты даже не поднялась, чтобы поздороваться с гостьей.

В горле стоял сухой комок. Под веками потеплело. Это были слезы, которые просились наружу, и она сдержала их.

«Мильдред перенесла адскую боль, – подумала Лиза, вскакивая с дивана. – Боже, Мильдред! Прости меня. Прости, милая… Я хотела как лучше, но я испугалась».

Внезапно голова закружилась, стало трудно дышать. Лиза выскочила на крыльцо, и ее стошнило.

Собаки были тут как тут. Кому, как не им, позаботиться о хозяйке! Она легонько оттолкнула их ногой.

Чертовы полицейские! Влезут в душу и разглядывают ее, словно книжку с картинками. А там Мильдред на каждой странице. Лиза не может больше видеть эти картинки. Начиная от самой первой, шестилетней давности.

Она помнит, как стояла возле крольчатни. Пришло время кормить животных. Белые, серые, черные и пятнистые кролики поднимались на задние лапки и прижимали носы к решетке. Она раскладывала по терракотовым блюдцам гранулированный корм и морковку со свеклой. Ей было немного грустно оттого, что скоро ее питомцев подадут посетителям кафе в горшочках.

И вдруг она почувствовала, что за спиной кто-то стоит. Это оказалась женщина-священник, которая только что переехала к ним в поселок. Они никогда не встречались раньше. Мильдред была одних с ней лет, маленькая и бледная, с длинными темными волосами. Люди говорили, что она невзрачная, но Лиза не могла с этим согласиться.

Что-то с ней произошло, когда она пожала протянутую узенькую ладонь. Лиза буквально заставила себя отпустить руку Мильдред. Священник заговорила. Рот у нее тоже был маленький, словно ягода брусники, а губы узкие. И глаза ее тоже говорили, только о чем-то другом. Лиза помнит, что в первый раз больше всего на свете боялась выдать себя. Она жалела, что рядом нет зеркала, чтобы она могла проконтролировать выражение своего лица. И это Лиза, которая лучше всех умела хранить тайны, которая знала правду о самых красивых девушках поселка! Она многое могла бы рассказать о них, о том, что видела, свернувшись где-нибудь в углу калачиком.

Но были у нее и другие тайны.

Лиза помнила, как однажды ее, тринадцатилетнюю, схватил за косу дядя Бенгт, отцовский кузен. Он намотал ее волосы себе на руку, казалось, вот-вот – и выдернет все с корнем. «Держи рот на замке», – шепнул он ей в ухо. А потом затолкал ее в туалет и с силой ударил лбом о кафель, чтобы она поняла, насколько все серьезно. Другой рукой он принялся расстегивать ей джинсы. Семья в это время сидела за столом в гостиной.