— Прости, Генри. Я не знал, что такое случится.

— Я знаю, что ты не знал. Я просто рад, что с тобой все в порядке, — говорит он. — А теперь давайте выбираться отсюда. Вся эта чертова школа окружена.

Сара ведет нас в комнату, которую считает самой надежной, — это кухня класса домашнего хозяйства дальше по коридору. Мы запираем за собой дверь. Шестая придвигает к ней три холодильника, чтобы никто не мог войти, а Генри бросается к окнам и опускает жалюзи. Сара проходит прямиком в ту кухню, где мы обычно готовим, открывает шкаф и достает самый большой мясницкий нож, который только может найти. Марк наблюдает за ней и, когда видит, что она сделала, бросает Ларец на пол и тоже выбирает себе нож. Потом осматривает другие шкафы, достает молоток для отбивания мяса и засовывает себе за пояс.

— Вы в порядке, ребята? — спрашивает Генри.

— Да, — отвечаю я.

— И у меня все нормально, если не считать финки в плече, — говорит Шестая.

Я слегка включаю свой свет и смотрю на ее руку. Она не шутила. В том месте, где бицепсы подходят к плечу, торчит нож. Вот почему я слышал ее сдавленный стон перед тем, как она убила скаута. Он метнул в нее нож. Генри подходит и вынимает нож. Она стонет.

— По счастью, это всего лишь нож, — замечает она, глядя на меня. — У солдат будут мечи, которые светятся от разного рода сил.

Я собираюсь спросить, что это за силы, но Генри перебивает меня.

— Возьми, — говорит он и протягивает ружье Марку. Тот без пререканий берет его свободной рукой, в страхе наблюдая за всем, что происходит вокруг него. Интересно, много ли Генри ему рассказал. И больше всего интересно, зачем он его взял с собой. Генри прикладывает к ее ране тряпку, и она держит ее. Он поднимает с пола Ларец и ставит его на ближайший стол.

— Давай, Джон, — говорит он.

Без объяснений я помогаю ему открыть замок. Он откидывает крышку и достает плоский камень, такой же темный, как аура, окружающая могадорцев. Кажется, Шестая знает, для чего этот камень. Она снимает рубашку. Под ней черный с серым резиновый костюм, очень похожий на тот серебристый с голубым, который я видел в кадрах из прошлого на моем отце. Она делает глубокий вдох и подается плечом к Генри. Он тычет камнем в рану, и Шестая со стиснутыми зубами стонет и корчится от боли. На лбу проступает пот, лицо становится ярко-красным от напряжения, на шее вздулись жилы. Генри не отнимает камень почти целую минуту. Он убирает камень, и Шестая сгибается пополам, делая глубокие вдохи, чтобы прийти в себя. Я смотрю на ее руку. Кроме поблескивающего пятна крови, ничего нет, ни раны, ни шрама, только маленький порез на костюме.

— Что это? — спрашиваю я, кивая на камень.

— Это лечащий камень, — говорит Генри.

— Такие вещи действительно существуют?

— На Лориен существуют, но боль от лечения вдвое сильнее изначальной, от самого ранения, и камень срабатывает только тогда, когда рана была нанесена с намерением убить или навредить. И камень надо использовать сразу же.

— С намерением? — спрашиваю я. — Значит, камень не сработает, если я случайно поскользнусь и рассеку себе голову?

— Нет, — отвечает Генри. — В этом вся суть Наследия. Оборона и безупречность.

— А на Марке или Саре он сработает?

— Понятия не имею, — говорит Генри. — И я надеюсь, нам не придется этого выяснять.

Шестая восстанавливает дыхание. Она распрямляется, ощупывает руку. Краснота начинает уходить с ее лица. Позади нее Берни Косар бегает взад-вперед от забаррикадированной двери к окнам, которые расположены слишком высоко, чтобы он мог выглянуть, но он все же пытается, вставая на задние лапы и рыча на то, что он чувствует снаружи. «Может, там ничего нет», — думаю я. Периодически он кусает воздух.

— Когда ты был сегодня в школе, ты забрал мой телефон? — спрашиваю я Генри.

— Нет, — отвечает он. — Я ничего не успел взять.

— Его не было, когда я вернулся.

— Он бы все равно не работал. Они что-то сделали с домом и со школой. Электричество отключено, и через экран, который они установили, не проходят никакие сигналы. Встали все часы. Даже воздух кажется мертвым.

— У нас мало времени, — прерывает его Шестая.

Генри кивает. У него появляется легкая улыбка, когда он смотрит на нее, смотрит с гордостью, может, даже с облегчением.

— Я тебя помню, — говорит он.

— Я тебя тоже помню.

Генри протягивает руку, и Шестая пожимает ее.

— Дерьмовски приятно снова тебя увидеть.

— Чертовски приятно, — поправляю я, но он не обращает внимания.

— Я давно разыскиваю вас, — говорит Шестая.

— Где Катарина? — спрашивает Генри.

Шестая качает головой. По ее лицу пробегает скорбная тень.

— Ее нет. Она умерла три года назад. С тех пор я ищу остальных, в том числе и вас.

— Мне жаль, — говорит Генри.

Шестая кивает. Она смотрит через комнату на Берни Косара, который как раз начал яростно рычать. Кажется, он вытянулся и теперь может выглядывать через нижнюю часть окна. Генри поднимает с пола ружье, идет к окну и останавливается в полутора метрах от него.

— Джон, погаси свой свет, — говорит он. Я гашу. — Теперь, по моей команде, поднимешь жалюзи.

Я подхожу сбоку к окну и дважды наматываю на руку шнур от жалюзи. Я киваю Генри и за его плечом вижу, как Сара закрыла уши ладонями в ожидании выстрела. Он взводит курок и прицеливается.

— Время расплаты, — говорит он, и потом: — Давай!

Я тяну шнур, и жалюзи взлетают вверх. Генри стреляет. Звук оглушающий и еще несколько секунд отдается у меня в ушах. Он снова взводит курок, не опуская ствола. Я изгибаюсь, чтобы выглянуть. Двое упавших скаутов неподвижно лежат на траве. Один из них обратился в кучу пепла с тем же глухим стуком, что и скаут в коридоре. Генри во второй раз стреляет в другого, и с ним происходит то же самое. Кажется, что вокруг них сгущаются тени.

— Шестая, поставь сюда холодильник, — говорит ей Генри.

Марк и Сара с изумлением смотрят, как холодильник плывет к нам по воздуху и встает перед окном, чтобы могадорцы не могли ни влезть, ни заглянуть в него.

— Лучше чем ничего, — замечает Генри. Он поворачивается к Шестой. — Как много у нас времени?

— Времени мало, — отвечает она. — У них есть аванпост в трех часах езды отсюда, в полости горы в Западной Вирджинии.

Генри переламывает ружье, вставляет два патрона и закрывает его.

— Сколько у тебя патронов? — спрашиваю я.

— Десять, — отвечает он.

Сара и Марк что-то шепчут друг другу. Я подхожу к ним.

— Вы в порядке? — спрашиваю я.

Сара кивает, Марк пожимает плечами, оба не знают, что сказать в этой ужасной ситуации. Я целую Сару в щеку и беру ее за руку.

— Не волнуйся, — говорю я. — Мы выберемся из этого.

Я поворачиваюсь к Шестой и Генри.

— Чего они ждут? — спрашиваю я. — Почему бы им не выломать окно и не ворваться? Они ведь знают, что численный перевес на их стороне.

— Им надо только удержать нас здесь, внутри, — говорит Шестая. — Это все, что им нужно: мы все вместе находимся в одном помещении. Теперь они ждут, когда прибудут другие — вооруженные солдаты, обученные убивать. Они сейчас в отчаянном положении, поскольку знают, что у нас развиваются наши способности. Они не могут упустить эту возможность и позволить нам стать сильнее. Они знают, что некоторые из нас уже могут дать отпор.

— Тогда надо выбираться отсюда, — умоляюще говорит Сара, у нее слабый срывающийся голос.

Шестая ободряюще кивает ей. И тут я вспоминаю то, о чем почти забыл от волнения.

— Постой, то, что ты здесь, что мы вместе, ведь этим разрушается заклятие. Теперь и все остальные оказались под ударом. Они теперь могут убить любого из нас.

По выражению страха на лице Генри я вижу, что это пришло в голову и ему.

Шестая кивает.

— Я должна была пойти на этот риск, — говорит она. — Мы не можем больше убегать, и мне надоело ждать. Мы все развиваемся, все готовы давать отпор. Давайте не забывать, что они с нами сделали в тот день, а я не собираюсь забывать, что они сделали с Катариной. Все, кого мы знали, мертвы, наши семьи, наши друзья. Я думаю, что они хотят сделать с Землей то же, что они сделали с Лориен, и они почти готовы к этому. Сидеть и ничего не делать, значит допустить такое же разрушение, такую же гибель и уничтожение. Почему надо стоять в стороне и позволить этому произойти? Если эта планета погибнет, вместе с ней погибнем и мы.