– Хорошо тебе рассуждать, – хмуро процедил Тимофей. – Вам-то повезло, вы-то сами все в едином кулаке собраны. Оттого и в битвах сильны, и в походах удачливы.

– Да, собраны, да, сильны и удачливы, – задумчиво покивал Бельгутай. – Сейчас – собраны, сильны и удачливы.

И почему-то отвел глаза.

– Вот только ты не знаешь, Тумфи, каково нам было раньше, какие междоусобицы кипели в степях Орхона и Керулена[3], как жестоко сражались между собой за скудные кочевья наши курени, рода и племена и сколько доблестных богатуров полегло у отрогов Небесных гор[4]. Неведомо тебе, с какой яростью мы истребляли друг друга. И тебе, урус, не вообразить даже, какой боли и крови стоило нам единство. Но ты прав: нам повезло. Великое Небо послало моему народу Великого Хана – Собирателя Земель и Потрясателя Вселенной. Ибо только по настоящему великому человеку под силу объединить свои враждующие улусы и вознестись над чужими.

В ваших же землях нет пока своего Чингисхана – достойного, честного, сурового, но справедливого правителя, думающего не только о собственном благополучии и о благополучии кучки знатных нойонов-бояр, а о величии всего народа. Вам некого поднимать на белом войлоке к Извечному Синему Небу. В этом ваша главная беда, и в этом ваше несчастье. Ваши конази, Тумфи, как малые дети, мыслят мелко и считают лишь городки и деревеньки – свои, да соседские. Они видят не дальше приграничных поселений. Быть может, оттого так происходит, что нет в ваших землях степного простора, а леса закрывают небо и горизонт. А может быть, ваши души поросли иными лесами, мешающими единению. Никто из ваших гордых коназей не смотрит широко. Никто не мыслит целостной Урусии под своим началом. И – что гораздо важнее – никто из них не согласен вставать под начало другого, более достойного правителя, чем он сам. Потому-то к вам и норовят прийти чужие правители.

– Ага, а в латинянских землях и душах, значит, леса не растут? – огрызнулся Тимофей. – И спесивые имперские курфюрсты, герцоги, графы и бароны, грызущиеся между собой, вот так сразу взяли и покорились Феодорлиху? И воинственные ордена рыцарей-монахов тоже подчинились ему беспрекословно? И богатые вольнолюбивые города открыли ворота? И жители бунтующих провинций сложили оружие? И соседние европейские государи не противились усилению империи? И даже давний враг императорской власти – римская курия, неоднократно обвинявшая Феодорлиха в пособничестве колдовству и отлучавшая его от церкви – вдруг благословила эту самую власть? И все прошло спокойно и быстро, без крови и без розни?

– В том-то и дело, что случилось это именно вдруг и сразу, – ответил Бельгутай. – В том-то и странность, что все прошло спокойно, быстро и бескровно. Так не бывает, не может и не должно быть. Даже Чингисхан объединял степные народы не один год и не один десяток лет. Он добился своего, лишь пролив реки крови, уничтожив непокорных ханов и стерев с лица земли целые племена. Здесь же все вышло иначе.

Бельгутай покачал головой:

– Еще меньше года назад страна немцев и ромеев была таким же изорванным в клочья войлоком, как и твоя Урусия, Тумфи. Но Хейдорх сумел не просто собрать разрозненные лоскутки воедино, он укрепил свою державу и расширил ее границы. За несколько месяцев! Без единой битвы! Такое не в силах человеческих. Такое можно объяснить только вмешательством иных сил. И я не думаю, что Великое Небо-Тэнгри поспособствовало в этом императору-германцу. Вряд ли стал бы помогать ему и латинянский бог, чьи служители уже не раз и не два проклинали Хейдорха. Нет, тут замешан не божий промысел, а, скорее, колдовство.

– Придворный чародей? – нахмурился Тимофей. – Михель Шотте?

Бельгутай утвердительно кивнул:

– Махал-шаман. В нем все дело.

Тимофей недоверчиво смотрел на степняка.

– Хочешь сказать, что создать ТАКУЮ империю под силу колдуну?

– Не всякому колдуну, Тумфи, и не всегда. Многое зависит от того, откуда берут силу колдовские заклинания. Шаманское могущество имеет разную природу, а на свете встречаются источники неисчерпаемой магической мощи.

– Какие, например?

Глаз Тимофея наткнулся на пристальный взгляд степняка. Посол что-то обдумывал. Решал: сказать? нет? Решился. Сказал. Вернее, спросил:

– Ты слышал что-нибудь о Черной Кости, Тумфи?

Бельгутай напряженно следил за лицом собеседника, высматривая каждое движение, каждое дрожание мускула…

– О чем? – изумился Тимофей.

…Но, видимо, так ничего и не выследил.

– Ладно, забудь, – нойон небрежно махнул рукой. Как-то уж нарочито небрежно. – Это неважно. Глупые слухи, пустые сказки.

Ну, нет! Дудки! Теперь уже сам Тимофей внимательно следил за татарским послом. И забывать, конечно, ни о чем не собирался. Впрочем, щелочки-бойницы на обветренном лице степняка больше не смотрели на Тимофея. Взор Бельгутая рассеяно скользил по латинянскому лагерю.

– Я просто хочу объяснить тебе, Тумфи, что империи появляются или естественным путем, или противоестественным, – спокойно и убаюкивающе текла речь нойона. – Империю создает либо сильный правитель, стоящий над подданными, согласными признавать его силу, либо сильное колдовство, морок и обман, исподволь заставляющие подчиняться чужой воле. Иного не дано. Моему народу милостивым Небом-Тэнгри был послан Потрясатель Вселенной, перед которым склонились прочие ханы. А при Хейдорхе служит могущественный шаман, укрепляющий власть императора с помощью чародейства.

Бельгутай резко повернулся к Тимофею, царапнув его колючим взглядом:

– А кто и что есть у вас, Тумфи, в ваших холодных уруских краях? Справедливый и сильный правитель? Разумные конази или ханы, готовые без ссор и взаимных обид избрать на курултае достойнейшего? Вожди-нойоны и воины-нукеры, поддерживающие лишь одного из многих? Простой люд-карачу, желающий встать под единую руку и как-то выражающий свое желание? Или, быть может, где-то в ваших краях кроется великая колдовская сила, способная сравниться с силой Махал-шамана? Может, твой Угорим-коназ, о котором говорят всякое, втайне владеет такой силой?

Узкие глаза Бельгутая смотрели на него внимательно и без тени насмешки. Слишком внимательно и серьезно они смотрели.

Тимофей скривился. Ну, ведет свой род Угрим Ищерский, хозяин небольшого затерянного в дремучих лесах княжества, от волховского племени. Ну, поговаривают в народе, будто княжий град Острожец возведен на древнем языческом капище и поставлен там неспроста. Ну, знает и умеет князь многое из того, что не доступно обычному человеку. И что?

Да, приколдовывал Угрим понемногу – так, самую малость. Во врачевании, к примеру, ему не было равных. И защитный заговор против черного глаза и недоброй ворожбы на Тимофея, опять-таки, наложил именно князь. Но в ищерских землях, где по сию пору чтут старое язычество, где ведуны и берегини встречаются в каждой деревеньке, а земля буквально пропитана магическими токами, эдакое легкое кудесничество и за чародейство-то не считается.

– Обладал бы мой князь силой, на которую ты, Бельгутай, намекаешь, так давно бы ею воспользовался, – пробурчал Тимофей. – Вся Русь была бы уже под его началом, как латинянская империя под рукой Феодорлиха. И еще неизвестно кто кому дань платил бы: мы твоему хану или хан нам.

– Да, – задумчиво кивнул Бельгутай. – Может быть, и воспользовался бы.

Может быть?! Он еще сомневается, бесермен косоглазый!

– Э, да, чего с тобой говорить-то! – досадливо махнул рукой Тимофей.

Отмахиваясь от дальнейшей беседы.

Сытый голодного не разумеет. И сильный не поймет – нет, не слабого даже, но никак не умеющего собрать в единый кулак свою тоже немалую, в общем-то, силушку. Немалую, но разбросанную, рассеянную, раскиданную. Растрачиваемую на бестолковую и бессмысленную борьбу против себя самой.

Хотя, пожалуй, кривил все же душой Тимофей. Понимали они с Бельгутаем друг друга, хорошо понимали. Но только горше от того понимания было. Тимофей аж давился лютой бессильной злобой, чувствуя в глубине души: прав татарский посол, кругом прав. Как ни крути, а нечем нынче похвастаться Руси-матушке, вконец ослабевшей в междоусобных раздорах. И надеяться ей пока не на что.