За плетнём Саша пролежал не менее получаса — никакого движения вокруг. Был бы часовой, он бы уже себя выдал — шумом шагов, покашливанием, металлическим стуком оружия.

Александр направился к задней части здания — туда, где обычно располагается служебный вход. Обычно там двери похуже и запоры.

Однако вопреки его ожиданиям дверь оказалась добротной, и замок — тоже. Ломать замок было нечем, да и шуметь нельзя.

Но рядом Саша увидел небольшое оконце.

Он стянул с себя телогрейку, приложил её к стеклу и ударил локтем. Стекло треснуло, осколки попадали внутрь, зазвенели. Но снаружи, да ещё сквозь прикрытое телогрейкой окно звон слышался приглушённо.

Саша раскачал и вытащил из рамы крупный осколок стекла, бросил его внутрь. Прислушался. Тихо. Он подпрыгнул, подтянулся на руках и, перевалившись через подоконник, ударился обо что-то. Темновато.

Найдя на ощупь дверь, он открыл её. Перед ним был обеденный зал: длинные столы, скамейки. Толкнулся в другую дверь — она была заперта на внутренний замок.

Саша надел телогрейку, которую до этого держал в руке, в два прыжка разогнался и выбил плечом дверь, сорвав замок. Ни черта не видно — комната не имела окон.

Саша вытянул вперёд руки, сделал шажок, другой. Руки наткнулись на стеллажи. Он двинулся вдоль стеллажа, почувствовал запах. Александр давно не ел, и обоняние обострилось, как у собаки. Пахло хлебом. Он слепо пошарил рукой и наткнулся на армейский кирпичик хлеба. Схватив его, он впился в горбушку зубами, отхватил изрядный кус и стал жевать. Желудок тут же ответил голодным спазмом.

Второпях съел полбуханки.

Держа в левой руке хлеб и откусывая от него, он стал медленно продвигаться вправо, пока не наткнулся ногой на мешок с какой-то крупой. Каши бы сейчас сварить да поесть горяченького! Он провёл левой рукой по стеллажу и обнаружил на нём банки. Чёрт! А у него — ни мешка, ни сидора. Рисковать головой из-за булки хлеба — неразумно. Надо забрать продуктов сколько можно.

Он вышел в обеденный зал. Что бы приспособить? Из окон — лишь тусклый свет полной луны. Хлопнул себя по лбу. Идиот! С голодухи голова совсем не работает. В кладовой мешок с крупой на полу стоит.

Он вернулся, высыпал крупу на пол. Покидал в мешок консервов, туда же отправил четыре буханки хлеба. Полный мешок набивать нельзя, не вещмешок — нести тяжело и неудобно.

Из разбитого окна спустил на землю мешок, выбрался сам и прежним путём отправился в лес. Зайдя за деревья, он поставил мешок с добычей на землю. Желудок сыто урчал, сил прибавилось. Вот теперь можно и оружием заняться.

Через огороды Саша выбрался на улицу. Куда направиться? Судя по всему, часовые могут стоять у кирпичного здания или там, где стоят грузовики.

Саша повернул налево. Здание должно быть недалеко — метров сто. Он лёг на землю и пополз.

Часовой обнаружил себя сам. Под его ногами поскрипывал гравий, он шумно сопел и что-то тихо напевал себе под нос. Однако не стоял на одном месте, прохаживался вдоль здания. Это плохо, подобраться трудно.

Саша дождался, когда часовой уйдёт к дальнему углу и ползком, быстро, как ящерица, заполз за ближний к нему угол. Здесь сразу встал в полный рост и вытянул нож из ножен. Однако часовой всё не шёл. Что он там — уснул?

Наконец послышались неторопливые шаги — немец приближался. Вот он дошёл до угла, развернулся и пошёл в обратную сторону.

Саша сделал шаг из-за угла. Спина немца была в трёх шагах. Он преодолел этот путь в один прыжок и ударил часового сверху, над ключицей. В таких случаях клинок попадает в аорту.

Немец стал валиться вперёд.

Саша вцепился рукой в ворот его шинели, чтобы тело при падении не наделало шума. Стянув с плеча часового ремень карабина, он расстегнул на нём пояс с подсумком и застегнул его на себе. И, не мудрствуя лукаво, заторопился мимо здания к лесу. По дороге чертыхнулся на немецкое начальство — могли бы часовому автомат дать. Теперь тащи эту дуру, а толку с неё немного. Но с оружием он почувствовал себя увереннее.

В лесу бросил взгляд на часы — было два часа ночи. Часового придут менять в четыре утра. Тогда поднимется тревога. У немцев всё по часам, строго. Стало быть, два часа у него в запасе есть.

Однако полчаса из этих двух он потратил бездарно, отыскивая в ночном лесу мешок с провизией. Бросать драгоценную добычу не хотелось, в его положении еда — способ выжить.

Найдя мешок, он схватил его за узел, закинул за спину и тут же двинулся от села подальше. С немцев станется: обнаружив убитого часового, могут устроить личным составом облаву в лесу или вызовут кинолога с собакой.

Саша шёл до утра. Прошёл по встреченному ручью с полкилометра — на всякий случай, и уже в предрассветных сумерках уселся на поваленное дерево и развязал узел мешка. Чего он там добыл?

Банки оказались рыбными консервами — тунец в томате. Саша предпочел бы тушёнку. Может, она там и была, но только как без света увидишь?

Он обтёр лезвие ножа о пожухлую траву и вскрыл банку. Ножом цеплял куски рыбы, заедая её хлебом. Пожалуй, вкусно, но мало.

Саша открыл ещё банку, утешая себя тем, что нести мешок будет легче. Съел содержимое и этой банки, доев остатки буханки хлеба. Почувствовал прилив сил. Еда для солдата — большое дело.

Он шёл почти весь день, обходя встречные деревни и сёла. И следующий день двигался в таком же темпе. Ел только утром и вечером.

Утром следующего дня решил узнать, где он находится. По его прикидкам, он должен быть в Пинском районе, отмахав за три дня километров около ста. Кто их считал, эти километры? В лесу определить сложно.

Наткнулся на деревеньку в четыре двора, понаблюдал с четверть часа. Немцев не видно, и, похоже, люди живут только в двух избах.

Подошёл открыто, постучал в окно.

— Кого в лихую годину несёт? — услышал в ответ хриплый голос.

В окне показался дедок.

Несмотря на не слишком радушный приём, Саша решил быть предельно вежливым.

— Здравствуйте, дедушка! Как деревня называется?

— Выселки.

— А район чей?

— Так Пинский же…

— Железная дорога далеко?

— По дороге — прямо, километров пять будет.

— Спасибо.

Саша двинулся по дороге. На пути обернулся и увидел — дед всё ещё смотрел в окно.

Он решил идти до железной дороги, а там сориентироваться. Не будешь же встречных расспрашивать — где Богдановка?

Через час он был у железной дороги. По наитию свернул влево. Если он не ошибся, вот-вот должны показаться знакомые места.

Так и есть, ещё через час он увидел знакомую местность. Вот дерево, на котором он сидел, когда Мыкола с гранатами готовился напасть на немцев.

Дорогу к деревне он знал, ходил по ней не раз.

Часа через два Александр добрался до Богдановки. Не заходя в село, улёгся на опушке леса и стал наблюдать, держа в поле зрения дом Олеси.

Почти никакого движения. Немцев нет — что им в глухомани делать? Хуже другое — Олеси не видно. Может, она уже здесь не живёт?

Через полчаса наблюдения дверь дома открылась, и вышла Олеся. Саша её сразу узнал. Девушка направилась в лес с верёвкой. «За дровами пошла», — догадался Саша.

Он дождался, когда она зашла в лес, и тихо двинулся за ней. Когда же они удалились от деревни на сотню метров, негромко позвал:

— Олеся!

Олеся замерла, потом резко обернулась:

— Ты?

Она бросилась к Саше, обняла его.

— Я уж думала — не увижу тебя никогда.

— А я — вот он, живой. Как ты?

— Живу, как видишь.

— С полицаями-то обошлось?

— Обошлось. Давно тебя не было.

— Соскучился, вот и пришёл.

Щёки девушки покраснели.

— Обманываешь.

— Жить пустишь?

— Опять по ночам пропадать станешь?

— Тише воды ниже травы буду. Мне до весны переждать надо.

— А потом? — В голосе Олеси Александр уловил разочарование.

— Я солдат, Олеся. И пока немцы топчут мою землю, я буду воевать. Уцелею — вернусь.

Олеся только вздохнула.

— Ты за дровами?