– Давай-ка прогуляемся по миру, с которого смыты все грехи! – радостно воскликнул Цирюльник, и Роб безошибочно угадал, что он хочет этим сказать: да, Роба подгоняет тревога и желание во что бы то ни стало отыскать своих братьев и сестру, но он молод, здоров, он живет и может насладиться таким чудесным днем.

Они громко, восторженно пели: и церковные псалмы, и похабные песенки, а в перерывах трубили в рог, и пение куда громче возвещало об их присутствии в этих краях. Они медленно продвигались по тропинке в лесу, погружаясь попеременно то в тепло солнечных лучей, то в прохладу свежей зелени.

– Чего еще ты можешь желать! – произнес Цирюльник.

– Оружия! – не раздумывая, выпалил Роб.

– Оружие тебе покупать я не стану, – отрезал Цирюльник. Улыбка сошла с его лица.

– Но мне ведь не обязательно нужен меч. А вот кинжал – это вполне разумно, на случай, коль на нас нападут.

– Всякий разбойник сперва подумает хорошенько: мы крепкие люди, с нами не так легко справиться, – сухо ответил Цирюльник. – Все дело в том, что я такой крупный. Захожу в трактир, и люди помельче думают: «Да, он здоровяк, но удар ножом помешает ему на нас напасть», – и руки их сами тянутся к рукояти ножа. А потом они замечают, что у тебя нет оружия, сразу понимают, что ты еще не охотничий пес, а только щенок, пусть и большой. И они, пристыженные, больше не собираются приставать к нам. А с кинжалом на поясе ты и двух недель не проживешь.

Дальше они ехали молча.

Столетия беспрерывных вторжений приучили каждого англичанина чувствовать себя воином. Рабам носить оружие запрещал закон, а ученики не могли себе позволить его купить. Но все остальные, кто отпускал длинные волосы, подчеркивали свое положение свободных людей еще и тем, что носили, не скрывая, оружие.

Что ж, подумал Цирюльник устало, это правда: коротышка с ножом запросто может убить рослого, но безоружного юношу.

– Тебе необходимо уметь обращаться с оружием, когда настанет время носить его, – решил он. – Это часть твоего обучения, и до сих пор я ею пренебрегал. Следовательно, я стану учить тебя владению мечом и кинжалом.

– Спасибо, Цирюльник! – просиял Роб.

Они встали лицом друг к другу на поляне, и Цирюльник вытащил из ножен на поясе кинжал.

– Нельзя держать кинжал как ребенок, который колет букашек. Тебе надо взвесить его на повернутой вверх ладони, будто собираешься жонглировать. Четырьмя пальцами обхватываешь рукоять, а большой либо вытянут вдоль лезвия, либо прихватывает остальные пальцы, смотря какой удар ты хочешь нанести. Труднее всего защититься от удара, который наносится снизу вверх.

Когда дерешься на ножах, ноги надо согнуть в коленях и легко пружинить на ступнях, всегда будучи готовым прыгнуть вперед или назад. Готовым отклониться вбок, уходя от удара противника. И готовым убить, потому что этот инструмент предназначен для грязной и жестокой работы. Делают его из того же доброго металла, что и скальпель. И если уж взялся за скальпель или за кинжал, то надо резать на совесть, словно от этого зависит твоя жизнь – часто именно так оно и есть.

Он вложил кинжал в ножны и передал Робу меч. Тот взвесил его на руке, держа перед собой.

– Romanus sum41, – тихо проговорил он.

– Да нет, какой ты римлянин, черт их побери! Меч-то у тебя английский. У римлян мечи были короткие, заостренные на конце, обоюдоострые, с режущими кромками из стали. Они любили драться вплотную к противнику и часто пользовались мечом как кинжалом. А это широкий английский меч, Роб Джереми, он и длиннее, и тяжелее. Это наше главное оружие, и оно позволяет держать противника на расстоянии. Все равно что секач или топор, только вместо деревьев им рубят живых людей.

Он забрал меч и отошел от Роба. Держа оружие обеими руками, принялся вращать им, а широкий меч, ослепительно сверкая на солнце, рассекая воздух, описывал большие смертоносные круги.

Наконец Цирюльник остановился и, задыхаясь, оперся на меч.

– Теперь ты попробуй, – велел он, вручая оружие Робу.

Цирюльника не очень обрадовало то, как легко его ученик держит тяжелый меч одной рукой. «Это оружие для сильного мужчины, – подумал он с завистью, – и лучше всего оно действует в проворных молодых руках».

Подражая учителю, Роб закружил по маленькой поляне, вращая мечом. Лезвие со свистом рассекало воздух, и хриплый крик сам собой вырвался из горла юноши. Цирюльник с немалым беспокойством смотрел, как Роб набрасывается на воображаемого врага, нанося тому сокрушительный режущий удар.

Следующий урок он получил через несколько дней, когда вечером они оказались в гудящем от множества голосов трактире в Фулфорде. Там сидели англичане, погонщики большого конного каравана, направлявшегося на север, и погонщики-датчане, чей караван двигался на юг. Оба отряда остановились в городе на ночевку, пили, сколько влезет, а друг на друга поглядывали, как две своры бойцовых псов.

Роб сидел вместе с Цирюльником и не без удовольствия пил сидр. В подобные переделки они попадали не впервые, но умели держаться так, чтобы не встревать в ссоры.

Один датчанин вышел на двор – облегчиться от выпитого – и вернулся, зажимая под мышкой визжащего поросенка, а в руке держа веревку. Один конец веревки он обвязал вокруг шеи поросенка, а другой закрепил на столбе, поддерживающем крышу трактира. После этого загрохотал по столу своей кружкой.

– Кто здесь такой храбрый, чтобы поспорить со мной в умении забивать кабана? – крикнул он, обращаясь к погонщикам-англичанам.

– Молодец, Витус! – одобрительно вскричал один из его товарищей и тоже застучал кружкой по столу, а вскоре к ним присоединились и все остальные датчане.

Англичане в мрачном молчании слушали этот грохот кружек и громкие насмешки, потом один из них вышел к столбу и кивнул.

С полдюжины более осторожных гуляк залпом допили свои кружки и выскользнули из трактира.

Роб тоже было приподнялся, зная привычку Цирюльника уходить раньше, чем начнутся шум и драка, но учитель неожиданно удержал его.

– Ставлю два пенса на Дастина! – громко объявил один англичанин, и вскоре обе компании оживленно делали ставки.

Противники с виду не уступали друг другу: обоим лет по двадцать с небольшим; датчанин плотнее и немного ниже ростом, зато у англичанина руки длиннее.

Им завязали глаза полотенцами и, поставив по разные стороны столба, привязали за щиколотки десятифутовыми веревками.

– Погодите! – выкрикнул тот, кого звали Дастином. – Сперва еще кружечку!

Их товарищи с одобрительными возгласами подали каждому по чаше метеглина, и удальцы залпом их осушили.

Затем, оставаясь с завязанными глазами, они вынули из ножен кинжалы. Тут же отпустили и поросенка, которого все время держали на равном расстоянии от каждого из соревнующихся. Тот попытался сразу удрать, но, привязанный к столбу, мог лишь бегать по кругу.

– Чертенок уже близко, Дастин! – крикнул кто-то. Англичанин приготовился и замер, но топот копытец тут же потонул в возгласах зрителей: поросенок пробежал мимо, а Дастин и не заметил.

– Витус, давай! – хором вскричали датчане.

Перепуганный подсвинок мчался прямо на погонщика-датчанина. Тот, не мешкая, нанес три удара кинжалом по воздуху, а поросенок, вереща, рванулся в обратную сторону.

Дастин мог по звуку определить, куда бежит поросенок, и пошел на него с одной стороны, тогда как Витус приближался к подсвинку с другой.

Датчанин с силой нанес удар, целясь в поросенка, и Дастин со всхлипом втянул в себя воздух: острое лезвие рассекло ему предплечье.

– Ах ты, северянин недоделанный! – Он, широко размахнувшись, нанес яростный удар, не задев, однако, ни визжащего подсвинка, ни своего противника.

Теперь поросенок метнулся между ногами Витуса. Датчанин ухватил веревку, державшую поросенка, и сумел подтащить его к своему кинжалу. Первый удар пришелся в правое переднее копыто, поросенок жалобно заверещал.

– Ну, он твой, Витус!